Глава 1 Проявление собственного имаго во взрослом возрасте

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

Проявление собственного имаго во взрослом возрасте

Побудительный мотив – в той мере, в какой мы можем его постичь – есть, в сущности, только инстинкт самоосуществления.

К. Г. Юнг[14]

Как-то раз ко мне в офис пришла женщина тридцати пяти лет, чтобы обсудить свои недавние сны. К моему изумлению и вечной благодарности, она рассказала мне сон о столь глубокой трансформации, что его просто невозможно забыть.

Я иду по дороге, чувствуя себя подавленно. И вдруг натыкаюсь на надгробный камень, смотрю на него и вижу на нем собственное имя. Сначала это шокирует меня, но затем, к своему удивлению, я успокаиваюсь. Я вижу, что пытаюсь вытащить труп из гроба, но потом понимаю, что я и есть этот труп. Все сложней и сложней становится оставаться единым целым, потому что тело больше ничего уже не удерживает.

Я прохожу сквозь дно гроба и захожу в длинный темный туннель. Я иду до тех пор, пока не подхожу к маленькой и очень низкой двери. Я стучусь. Появляется древний старец, который говорит мне: «Итак, наконец-то вы пришли». (Я замечаю, что старик держит в руках посох с двумя змеями, которые обвились вокруг него и обращены головами друг к другу.) Неторопливо, но уверенно он вытягивает ярд за ярдом египетское полотно и окутывает меня им с головы до ног, так, что я превращаюсь в мумию. Затем он подвешивает меня головой вниз на один из многочисленных крюков, расположенных на низком потолке, и говорит: «Вам понадобится терпение, это займет много времени».

Внутри кокона темно, и я не вижу, что происходит. Сначала мои кости держались единым остовом, но позже я почувствовала, как они распадаются. Затем все становится жидким. Я знаю, что старик положил одну змею на верхнюю часть кокона, а другую – на нижнюю, и они ползают сверху вниз и снизу вверх из стороны в сторону, образуя восьмерку.

Тем временем я вижу, как старик сидит у окна и наблюдает смену времен года. Я вижу, как наступает и проходит зима, затем весна, лето и осень, и вновь зима. Так проходит много времени. В комнате только я в коконе и змеи, старик и окно, через которое видна смена времен года.

Наконец старик раскрывает кокон. В нем еще мокрая бабочка. Я спрашиваю: «Она большая или маленькая?».

«И то, и другое», – отвечает он. – «Теперь нам нужно пройти в солнечную комнату, чтобы высушить тебя».

Мы направляемся в большую комнату, в потолке которой вырезан огромный круг. Я ложусь в круг света, чтобы высохнуть, в то время как старик наблюдает за этим процессом. Он говорит мне, что мне не нужно думать о прошлом или будущем, а просто «побыть там и не двигаться».

Наконец, он ведет меня к двери и говорит: «Когда вы покинете это место, вы можете идти на все четыре стороны, но жить нужно в середине».

Теперь бабочка взлетает в воздух. Затем она опускается на землю и садится на грунтовую дорогу. Постепенно ее голова и тело превращаются в женские, бабочка растворяется, а я ощущаю ее у себя в груди[15].

В этой главе я хочу рассмотреть, как разворачиваются именно те стадии развития, которые отражены образами этого сна и его основной метафорой, метаморфозой бабочки. Речь идет о трансформации, занимающей значительный период времени и длящейся многие годы или даже десятилетия, а может, и дольше, в течение которых человек обнаруживает, что живет словно бы в заточении, в лимбе. Я называю это пороговостью. Самые основы личностного мира в это время находятся на стадии формирования. Такая трансформация изменяет жизнь. Это глобальное изменение установок, поведения и понимания смысла. И хотя обычно этот процесс запускается какой-то единичной встречей с трансформирующим образом – им может стать религиозный символ, сон, человек, который произвел глубокое впечатление, фигура активного воображения – или серьезной жизненной травмой, такой, как развод, смерть ребенка, потеря родителей или любимых людей, для его завершения нужны месяцы и годы. Этот переход можно мыслить в терминах метаморфозы или трансформации; человек переходит (мета-, транс-) из одной формы (-морф-, – форма-) в другую. Иногда изменения и сдвиги установок едва уловимы, так что человеку трудно понять, что с ним творится, и происходит ли вообще что-нибудь. Тем не менее впоследствии изменения становятся устойчивыми и глубокими.

То, что люди на протяжении жизни в значительной степени изменяются и развиваются, сегодня мы считаем само собой разумеющимся. Мы считаем естественным, что существуют «этапы жизни», «жизненные кризисы» и «фазы развития». Так было не всегда, лишь недавно эти слова вошли в современную лексику и стали клише. Психология XX в. сделала весомый вклад в такое видение человеческой жизни. Были проведены сотни исследований, посвященных изучению и описанию психологического развития человека, начиная с раннего детства, юности и зрелости до старости. Существует множество мнений на предмет различных эмоциональных, когнитивных, моральных и духовных аспектов этого развития. Сейчас психологическая жизнь человека рассматривается как практически бесконечный процесс изменения и развития.

В начале столетия Фрейд выделил лишь четыре заслуживающие внимания стадии психосексуального развития характера, и все они относились к раннему детству. Он считал, что этот процесс в основном происходит до конца эдипова периода (приблизительно в возрасте четырех-шести лет), и полагал, что остальная часть жизни в целом лишь повторяет эти детские паттерны. Юнг не разделял этого мнения. Прежде всего он выделил стадию пре-сексуального развития (с акцентом на питание), за которой следуют подготовительные сексуальные стадии, которые начинаются в детстве, созревание же наступает в подростковом возрасте[16]. Позже он расширит эту концепцию, предложив полную схему развития в течение всей жизни, которую он разделил на две основные части. Первая половина жизни, согласно Юнгу, связана с физическим взрослением и социальной адаптацией, а сущностью второй половины становится духовное и культурное развитие. Другими теоретиками предложены концепции, согласно которым люди в своем развитии проходят через дискретное число этапов. Так, Эрик Эриксон выделил восемь основных, четких и ясных фаз развития, каждая из которых заканчивается одним из определенных результатов в развертывающемся процессе эпигенеза[17]. Каждая фаза имеет свои специфические задачи, опасности и итоги. Как бы ни рассматривали процесс развития – столь ли пессимистично, как Фрейд, либо более оптимистично, как Юнг и поздние теоретики, – человеческий жизненный цикл был концептуализирован в этом столетии как состоящий из нескольких психологических фаз, каждый переход между которыми влечет за собой период кризиса.

«Детство и юность прожиты, а что же дальше?» – вот основной вопрос, которым я задаюсь в этой книге. «Что, с точки зрения развития, происходит с людьми после того, как они расстались с детством?» Некоторые, конечно, будут утверждать, что этого расставания вовсе не бывает. В данной книге высказывается противоположная точка зрения. Я считаю, что большинство людей в своем развитии достигают гораздо большей целостности и завершенности, чем та, которую можно хоть сколько-нибудь интересно и убедительно объяснить лишь (очевидными) повторами. Однако мой тезис вовсе не состоит в том, что существует огромное множество моментов выбора или что число видоизменений граничит с бесконечностью, как это происходит с образом «Протеева „Я“», предложенным Робертом Джеем Лифтоном. Вполне возможно, что происходит множество перемен и перестроек личности и характера (так называемые «стадии развития»), но вслед за Юнгом я придерживаюсь позиции, что существуют две большие эпохи развития – первая и вторая половины жизни. Первая половина – это рост и адаптация, а вторая – консолидация и углубление. Хотя важные события в психологическом развитии и происходят в младенчестве и детстве, лично для меня наиболее интересным и духовно важным этапом является зрелость – средний возраст и старше. Я не считаю, что идентичность в сколько-нибудь значительной степени формируется до середины жизни, т. е. обычно это происходит где-то к сорока годам. Идентичность эта восходит корнями к тому, что Юнг называет самостью, а не к более ранним психосоциальным структурам, направленным на приспособление и адаптацию.

Я вовсе не имею в виду, что мы можем стать кем угодно, идеальным Я. Такова типичная иллюзия первой половины жизни; возможно, она важна и необходима для формирования амбиций и уверенности в себе в юности, чтобы необходимые для адаптации усилия были по плечу. Но и нашей психике, так же как и нашим телам, заданы свои пределы. В психологической жизни идеалы могут оказаться столь же недостижимыми, как и в физической. Мы можем желать физически походить на Майкла Джордана, но лишь немногие могут похвастать тем, что хотя бы приблизились к его атлетическому сложению. В западных религиозных традициях упор делался на попытку стать богоподобным посредством imitatio Dei или imitatio Christi[18]. Это может оказаться не более достижимым, чем стать уменьшенной версией Майкла, имитируя его движения на баскетбольном поле. Когда мы рассматриваем жизнь людей эмпирически, мы обычно видим картину, полностью отличную от того, кем хотят быть или казаться эти люди. Если человек живет достаточно долго, он становится самим собой, не всегда соответствуя идеалу, его могут сторониться или презирать. Ведь самость – это не то, что мы выбираем, а то, что выбирает нас.

Мне интересно исследовать, что доподлинно происходит во внутреннем мире, когда детство с его общеизвестными «стадиями», шрамами и комплексами осталось позади и человек «вырос» не только хронологически, но и психологически. Какими средствами и по какому замыслу лепится остаток нашей жизни, если это не детские паттерны и не «итоги» юности? Начинается ли во взрослом возрасте психологическое развитие иного типа? Если человек прекратит оглядываться на детство с сожалением и страстным желанием идеального рая или возвращаться мыслями в юность, обуреваемый мечтой о вечной молодости, еще большей экспансии Эго и власти над миром, равно как и о физическом совершенстве, отрицающем старость (но разве не должны мы все, в конце концов, это сделать?), то есть ли возможность второго рождения, второго начала?

Я считаю, что такая возможность есть и появляется она в среднем возрасте или в какой-то момент зрелости, после того, как закончилась первая эпоха жизни. Иногда это развитие начинается довольно рано – в тридцать лет, например. Обычно считается, что это происходит около сорока, иногда даже позже, когда человеку за сорок или даже около пятидесяти. Так или иначе в определенный момент начинается вторая, необратимая эпоха физической и духовной трансформации, подобно тому, как это происходит в юности, только с иным психологическим содержанием и значением. Новое развитие, используя старые структуры, выходит за их пределы.

Я предлагаю следующую схему циклов жизненного развития. Кульминацией детства (первая стадия гусеницы) оказываются метаморфозы подросткового периода, когда сексуальность становится частью биологической и физиологической сущности. Это приводит к новой психосоциальной идентичности (персоне), которую Эрик Эриксон очень хорошо описывает в своих работах о подростковом возрасте, и к формированию взрослого человека, чье истинное Я тем не менее все еще латентно и скрыто адаптивными структурами и требованиями данного этапа жизни. Это второй этап гусеницы. Венцом его является метаморфоза среднего возраста, когда рождается подлинное Я (самость). Во второй половине жизни это Я наполняется собственным содержанием и реализуется. Возможно, существует третий этап гусеницы, между средним возрастом и старостью, когда происходит еще одна трансформация. Эта последняя метаморфоза дает ощущение себя как высокодуховной и ориентированной на вневременное сущности, поскольку человек готовится к окончательному расставанию и к тому, что становится четвертой трансформацией, т. е. к физической смерти. В этой книге я буду рассматривать в основном второй этап трансформации – средний возраст и следующий за ним период, который простирается до старости, – но в примерах, которые я привожу в четвертой главе, есть и рассуждения, касающиеся третьего этапа трансформации в старости.

Прежде чем использовать бабочку как метафору человеческой психологической трансформации во взрослом возрасте, я бы хотел сказать пару слов в защиту образного мышления. Для некоторых людей это очень сомнительное с интеллектуальной точки зрения мероприятие. Те, кто склонен к абстрактному, математическому или чисто логическому мышлению, часто опасаются использования метафор и образов. Они считают, быть может, вполне справедливо, что метафоры могу привести нас к заблуждениям и ошибкам. Взять, к примеру, алхимиков, упорствовавших в попытках превратить неблагородный металл в золото. Химия не могла стать истинной наукой, пока практики этого лабораторного спорта не отказались от своих темниц и драконов.

Таковы возможные аргументы. Осторожнее с метафорами! Подобная линия рассуждений, без сомнения, является во многих отношениях корректной, особенно в том, что касается бессознательных метафор, способных поймать конкретное мышление в ловушку.

Однако, в конце концов, эта позиция оказывается бесплодной и навязчивой, она применима не ко всем областям знания. Метафоры помогают нам проложить путь к постижению неизведанного. Они способствуют рефлексии и открывают новые пути. На самом деле без метафор невозможно мыслить. Так, словосочетание «новые пути» в предыдущем предложении использует метафору для сравнения мыслительного процесса и улицы. Она полезна, а не вводит в заблуждение. Метафорическая образность расширяет диапазон нашего мышления и дает возможность по-новому применить старые знания и способы поведения. Философы Лакофф и Джонсон в своей книге «Метафоры, которыми мы живем» доказывают, что метафоры являются основой для формирования понятий. Использование метафор вплетено в полотно мыслительного процесса и является по отношению к нему фундаментальным явлением. Разговорный язык насыщен метафорами, и общаться, не используя их, просто невозможно. На самом деле наше представление о реальности в значительной степени строится на метафорах. «Обычная понятийная система, в рамках которой мы мыслим и действуем, по самой природе и основе своей метафорична»,[19] – утверждают Лакофф и Джонсон. Это не означает, что метафоры не могут ввести в заблуждение, но это означает, что мы не можем избавиться от них. И как убедительно показали процитированные авторы, метафоры необходимы, если мы хотим составить о чем-то представление.

Метаморфоза превращения личинки бабочки в куколку и во взрослую особь – это полезная метафора для описания психологического процесса трансформации человека во взрослом возрасте. Именно этот образ я хочу использовать в дальнейшем. Как далеко он может завести нас в размышлениях о процессе психологической трансформации?

Бабочки претерпевают то, что называется полным превращением. При этом они проходят через длинную серию предварительных линек, прежде чем достигнут полной метаморфозы. Это различие между большими и малыми превращениями полезно при размышлении о психологической трансформации человека. Предположим, что мы проходим множество таких небольших трансформаций, а затем, в среднем возрасте, – одну большую. С этой точки зрения полезно посмотреть на многочисленные изменения, которые происходят в течение всей жизни.

Когда личинки выходят из яиц, они сразу же начинают питаться, обычно листьями деревьев, где их матери отложили яйца. С этого момента они едят, не прекращая, и, по мере того как они становятся значительно больше своего исходного размера, они проходят целый ряд линек. Хотя линька сама по себе – небольшая метаморфоза, она тоже представляет собой кризис. Во время каждой линьки личинка становится уязвимой, пока не образуется новая защитная оболочка. (Эмоциональная уязвимость и обнаженность являются характеристиками периодов перемен в жизни индивида. Фактически это может оказаться наиболее очевидным признаком надвигающейся трансформации.) Когда гусеница, наконец, окончательно вырастает, химический состав ее тела меняется. Ранее стабильный баланс между гормоном линьки и ювенильным гормоном внезапно сдвигается в пользу первого, и это приводит к образованию куколки, то есть не к простой, а к большой линьке. Гормон, который не допускает преждевременного окукливания, называется гормоном юности, или гормоном омоложения. Он выделяется corpora allata («ювенильными железами») и действует как средство приостановки перехода к стадии бабочки, который в противоположном случае произошел бы слишком быстро. Только тогда, когда гормоны проторактальной железы начинают преобладать в результате уменьшения уровня гормона ювенильных желез в крови, начинается метаморфоза. (И неудивительно, что надежда на то, что этот гормон дает вечную молодость, привела к тому, что масса усилий была направлена на его выделение с целью использования для осуществления извечной человеческой фантазии – оставаться вечно молодым и прекрасным. Если бы в нашем организме содержалось достаточное количество этого гормона, возможно, мы бы никогда не старели!) Вернемся ко сну о превращении, который был приведен в начале этой главы. Женщине, которой приснился этот сон, было на тот момент тридцать пять лет, и она достигла полной физической и социальной зрелости. Первая половина ее жизни подошла к концу. До этого момента она жила, так сказать, по графику, принимая задачи и роли, которые возлагались на нее культурой и природой. Ею были сделаны различные шаги к достижению физической и психологической зрелости, она успешно использовала свои способности и преимущества для адаптации к социальным условиям, в которых она родилась. Она выработала высокоэффективную социальную персону и достигла приемлемой психосоциальной идентичности, реализовала свой женский биологический потенциал деторождения, добилась желаемого экономического положения и уровня образования. Она достаточно хорошо прожила первую половину жизни и достигла основной цели этого этапа – адаптации к физическому и культурному миру в котором родилась. Развитие ее Эго было хоть и не идеальным, но, по меньшей мере, достаточным. Теперь, в середине жизни, она переживает «гормональный сдвиг» (в метафорическом смысле – ведь менопауза еще не наступила), проявляющийся в форме депрессии[20]: «Я иду по дороге, чувствуя себя подавленно». Ее жизнь больше не удовлетворяет ее, и она действительно испытывает сильную депрессию. Стадия взрослой гусеницы уже почти подошла к концу, и бессознательно подготавливается другая стадия.

Сегодня человек, испытывающий депрессию, может принимать Prozac, чтобы улучшить свое состояние. Но представьте только, что случится, если гусеница пойдет к психиатру для насекомых и попросит выписать рецепт антидепрессанта, чтобы избавиться от эмоциональной боли: «Сейчас так сложно переживать этапы линьки. Я прямо-таки вне себя во время этого болезненного периода! Помогите мне!» И если доктор не понимает всего явления в целом – то есть природы жизненного цикла и того, как важны эти муки в сложившейся ситуации, – то он, прописав таблетки, может затянуть большой кризис. Медикаменты хотя и помогают уменьшить психическую боль, не всегда являются средством решения всех проблем. Процесс образования куколки ужасен, но без него не будет превращения, не будет бабочки. Для начала следующего этапа необходим химический сдвиг. Ювенильный гормон откладывает процесс образования куколки, пока личинка не будет готова пройти полное превращение. Задержка – это необходимая защита против слишком раннего запуска процесса созревания. Можно рассматривать процесс созревания как возрастание способности переносить то, что иногда кажется непомерным испытанием, неизбежным при значительной трансформации с сопровождающими ее чувствами тревоги и подавленности. Ранние кризисы – это тренировка перед более поздними, которые ознаменовывают начало второй половины жизни и затем ее конец.

Некоторые еще не расцветшие подростки сопротивляются нормальному физическому развитию на другом критическом этапе. Анорексия (anorexia nervosa) у юных девушек, например, часто связана с желанием остаться на досексуальной стадии, не расставаться с детством. Та же динамика прослеживается и в среднем возрасте. Сопротивление трансформации очень сильно. Если человек слишком долго не расстается с желанием оставаться молодым и продолжает «вырабатывать ювенильный гормон» дольше необходимого времени, он становится не более чем медленно стареющей гусеницей, которая все активнее пытается оттянуть последний час расплаты. В этом случае не формируется зрелая личность и более глубокая, архетипически укорененная идентичность. Начиная с определенного момента в жизни puer aeternus[21] (вечный юноша) и его сестра риеllа aeterna (вечная девушка) будут достойны скорее сожаления именно потому, что лишены качеств глубины и целостности, связанных с теми слоями психики, которые находятся за пределами поверхностных уровней социальной адаптации (формирования персоны), основанных на потребности угождать, участвовать и ладить. «Косметическая хирургия» может создать иллюзию молодости, в то время как подлинное преимущество взросления – трансформация в полноценную идентичность взрослого человека – утрачено, затеряно среди обрезков на полу. Изменения внешнего облика и химического состава тела являются частью всего жизненного плана, а не все усугубляющимся недостатком, который нужно выправлять искусственно, чтобы чувствовать себя молодым еще чуть дольше.

Когда гусеница слышит зов, она начинает готовиться к образованию куколки. То изменение, которое сейчас превращает гусеницу в куколку, имеет большее значение, чем любое другое изменение, например, предшествующая линька. Это значительное превращение. В результате такой метаморфозы появится и станет доминировать абсолютно новая структура. Полная метаморфоза – это драматическая трансформация, в результате которой появляется существо, не имеющее ничего общего с тем, что было до того. Кто мог бы предположить, что эта парящая бабочка когда-то была толстым червем, который неуклюже двигался по земле? Как такое происходит?

Прежде всего, фактически это одно и то же существо. Лишь его внешность полностью изменилась. На более глубоком уровне оно воплощает собой то, что ранее было латентными структурами, а сейчас, соответствуя новой стадии жизни, получило живое и трепещущее воплощение. Изменилась форма, но это не иное существо, не другая душа. Научные исследования показали, что рудименты структуры как куколки, так и взрослой особи уже присутствуют в зрелой гусенице. Конечно, ряд таких рудиментарных структур присутствует на уровне клетки и на этапе эмбрионального развития в яйце. Они первичны и являются частью организма, но до начала этой фазы они латентны. В такой латентной форме они называются «имагинальными дисками»[22] – название, которое подчеркивает их статус нечетких образов или прообразов, а не существенных органических структур.

Похоже, эти диски просто ждут благоприятного момента, пока не появятся соответствующие условия для их развития в зрелую форму у взрослой особи. Взрослое насекомое должно появиться в положенное время, и, когда это происходит, образовавшаяся форма называется имаго[23]. Бабочка – это имаго насекомого, которое в прошлом было воплощено в гусенице. Путь от имагинального диска до самого имаго является, как мы увидим, сложным и иногда весьма опасным.

При переходе от одной формы в другую бабочка использует латентные структуры, которые всегда у нее были, но не развивались, были не видны или скрыты другими чертами. Переход от гусеницы к бабочке – это превращение, в результате которого подспудные латентные структуры выводятся на поверхность и занимают лидирующие позиции, тогда как другие черты, ранее выступавшие на первый план, радикально меняются или вовсе исчезают. В этом заключаются важные свойства психологической трансформации взрослых людей. Если внимательно взглянуть на ранний этап жизни взрослого человека, на мечты и фантазии периода младенчества и детства, то есть на латентные и бессознательные субструктуры раннего этапа жизни, то обычно можно обнаружить рудиментарные и частично сформированные образы того, что произойдет в будущем. Старая истина гласит: «Ребенок – отец мужчины». В детстве и юности формируются установки, которые позже подвергнутся изменениям и развитию, но которые при всем при том будут вариациями на одну и ту же тему.

Структура характера, психологический тип, интерес к спорту или музыке, сексуальная ориентация, профессиональные интересы, вокальные данные, чувство юмора – все это обретает определенную форму в раннем возрасте и проявляется на более позднем этапе развития в юности, даже если эти черты подверглись незначительным изменениям и перестройке под влиянием последующего опыта. Иногда более поздние черты, столь заметные у зрелого человека, в юности словно бы припрятываются или приберегаются, подобно имагинальным дискам, заслоненные более явными и броскими чертами и поведением. На примере биографий таких людей, как Рильке, Юнг, Рембрандт, Пикассо, которые мы будем рассматривать несколько позже, мы увидим, что некоторые качества характера, по большей части скрытые в детстве, становятся ярко выраженными и выдающимися во второй половине жизни. Это может быть воспринято (так оно и есть) как разница между «ложным Я» персоны в период адаптации в детстве и молодости и «истинным Я», которое проявляется во второй половине жизни. Социально адаптированная личность часто прячет в тени те элементы, которые являются «камнем, отвергнутым строителями»,[24] а позже станут краеугольным камнем взрослой личности. Они могут предвосхищаться в юности, но их сложно распознать – это возможно лишь при проведении тщательного ретроспективного анализа.

Ранние указания на эти более поздние структуры, до того момента, как они явственно проявятся, могут интерпретироваться по-разному. На ранних этапах развития можно предположить тысячи вероятных его результатов. Только ретроспективно можно увидеть имаго, которое раньше было спрятано в тени. Будущее готовится в лоне прошлого и настоящего. Жизнь некоторых людей иногда кажется прерывистой – словно бы такой человек проживает несколько разных жизней, – но это всего лишь поверхностное восприятие явления. На более глубоком уровне процесс становления един; мощная, но, быть может, скрытая от глаз связь существует между латентными структурами прошлого и заметными структурами настоящего. Дети иногда мечтают, воображают или играют в свое будущее имаго с поразительной бессознательной точностью[25]. Можно осмелиться счесть, что общий психологический план жизни где-то существует и что, если мы случайно вступаем в контакт с ним – во сне, интуитивно или в видении, мы обретаем способность предвидеть будущее.

Ошеломляющее превращение гусеницы в бабочку через виртуальную смерть, окукливание исторически дало начало многочисленным спекуляциям об аналогичной судьбе человека. Возможно, как предполагалась уже много раз, наша земная жизнь подобна стадии гусеницы. Наше физическое тело – это личинка. После смерти, когда тело начинает разлагаться и распадаться на составные химические элементы, душа выходит из тела, как бабочка из кокона, и воспаряет в мир за пределы материального. Далее эта мысль развивается следующим образом: бабочка символизирует бессмертную душу, освобождающуюся от тела после смерти личинки и получающую новую жизнь в духе. Физический опыт смерти – это лишь разновидность образования куколки. Эта аналогия между бессмертной душой и бабочкой используется очень давно и широко известна. Душа, покидающая тело, представлялась бабочкой грекам времен Гомера, а ацтеки считали бабочек, порхающих на лугах Мексики, возрожденными душами павших воинов. Народы Балуба и Лулуа, проживающие в области Касаи в центральной части Заира, считают могилу коконом, из которого душа человека выходит в виде бабочки. Тюркские племена центральной Азии полагают, что умершие возвращаются в мир мотыльками[26].

Мы, будучи представителями скептической научно-ориентированной культуры, с сомнением относимся к возможности жизни после смерти, поэтому и рассматриваем трансформацию по эту сторону могилы. Я считаю, что именно такое скептическое отношение дало толчок к наблюдениям за изменениями в развитии людей в течение земной жизни (и породило соответствующие ожидания). Только в конце Средних веков появилось общее представление о таких «стадиях жизни», как детство, юность, зрелость и старость. И только в XX в. эти этапы тщательно изучили с физической, психологической и духовной точек зрения. Нам предпочтительнее думать, что трансформация происходит по эту сторону могилы.

Как описывалось во сне, центральное действие драмы трансформации разворачивается на стадии куколки, то есть тогда, когда личинка дезинтегрируется и постепенно обретает форму бабочки. Окукливание (а именно так мы называем процесс вступления гусеницы в темную ночь души) запускается в действие сдвигом гормонального баланса. Это изменение в химическом составе тела способствует тому, что личинка начинает готовиться к виртуальной смерти и повторному рождению. Сначала гусеница перестает есть и начинает искать безопасное место для окукливания. Это вовсе не означает, что она обязательно будет плести кокон, некоторые виды гусениц не делают этого.

Существует три основных способа окукливания и только один из них подразумевает создание кокона. Первый способ состоит в том, что куколка переворачивается и висит вниз головой, прикрепляясь к надежной поверхности типа заборного столба с помощью органа, который называется кремастер[27], глубоко врезающегося в сплетение шелковых волокон. Уязвимая куколка защищена твердой оболочкой и вместе они образуют хризалиду (от греческого chrusos – «золото», chrusallis – «золотая оболочка»). У второй группы насекомых куколка остается висеть на хвосте на открытом воздухе, удерживаемая на месте шелковым пояском, который приподнимает и поддерживает ее голову. Личинки третьей группы насекомых действительно создают кокон, сплетая шелковую нить и делая из нее мешочек, при этом для прочности часто добавляют туда другие материалы.

Если и не все личинки создают кокон, все они проходят стадию радикальной дезинтеграции, поэтому для них чрезвычайно важно найти безопасное место с подходящим укрытием. Поиск нужного места может занять много времени и сил. Иногда в терпеливых поисках проходят долгие часы. После того, как место найдено, личинка приступает к плетению нитей из липкого шелка и закреплению их на надежную поверхность. Затем личинка освобождает кишечник, после чего она готова к созданию кокона; у куколки экскреции уже нет.

Превращение личинки в кашеобразную дезинтегрированную куколку не всегда происходит сразу же после того, как она попадает в кокон. Личинка может провести в состоянии глубокой интроверсии внутри кокона недели и месяцы в так называемой спячке. Длительность спячки зависит от взаимодействия гормонов, выделяемых железистой тканью в голове и протораксе. Эти гормоны переносятся кровью в различные части тела, где они стимулируют или подавляют определенную деятельность. Предполагается, что спячка куколки заканчивается, когда проторакальные железы, стимулируемые секретом нейросекреторных клеток мозга, начинают выделять в кровь гормоны-триггеры. Мозговые же клетки начинают вырабатывать соответствующие вещества, получив определенные стимулы из окружающей среды. Необходимым стимулом для того, чтобы начала работать вся цепочка событий, для некоторых видов является, например, наступление тепла весной, для других – влажность, которая означает конец засушливого периода. Именно это сочетание внешних стимулов и внутренних гормонов определяет время образования куколки.

Механизм эндокринной регуляции насекомых сравнивалась биологами с функцией гипофиза у позвоночных. Выяснилось, что процессы в этих тканях сходны и отвечают за функционирование «биологических часов» организма. Адольф Портманн утверждал в начале 1950-х годов, что открытие химического состава мозга насекомого и гормонов, которые регулируют этапы его жизни, было «одним из самых значительных достижений в зоологии за последние пятнадцать-двадцать лет»[28].

Это открытие еще более закрепило аналогию между метаморфозами насекомого, старением человека и процессами трансформации. Конечно, человеческая трансформация также биологически обусловлена, и время ее наступления определяется последовательностями физического роста и изменений. Поворотный момент, когда заканчивается первая и наступает вторая половина жизни, рассчитывается внутренними биологическими часами, а небольшие физиологические изменения гормонального баланса, которые происходят на данном этапе, могут определять момент того глубокого сдвига установок, восприятия, оценки и атрибуции значений на психологическом уровне, который мы называем трансформацией среднего возраста. Коротко говоря, гормоны могут являться ключевым пусковым механизмом кризиса среднего возраста. Это означает, что точка жизненного цикла, которую мы называем серединой жизни, является далеко не только социологическим феноменом, характерным, как иногда полагают, лишь для западного постиндустриального общества. Очевидно, что где бы и когда бы ни родился человек, если он живет достаточно долго и в относительно благоприятных для здоровья условиях, он обязательно достигнет этой стадии. Если продолжительность жизни составляет в среднем семьдесят – восемьдесят лет, феномен перехода среднего возраста вполне предсказуем.

Портманн, известный швейцарский биолог, который долгие годы был одной из ключевых фигур на конференциях «Эранос» в Асконе, подчеркивал, как важно понять следующее: хотя гормоны, выделяемые личинкой, запускают процесс, они никоим образом не должны считаться ответственными за содержание и структуры, которые рождаются в ходе процесса, инициированного ими. Они являются стимуляторами, которые констеллируют процесс, позволяющий реализовать внутренний потенциал. Врожденный потенциал сам по себе «является результатом наследуемых паттернов реакции тканей»[29]. Он создается генетическими программами. Относительно психологической трансформации человека также необходимо признать, что гормональные изменения середины жизни не ответственны ни за основные черты новых установок, ни за содержание последующего психологического и духовного развития. Они не создают образов, которые трансформируют сознание (см. главу 2, где обсуждаются эти образы), но они могут управлять биологическими состояниями, в результате которых бессознательное получает стимул к высвобождению этих образов в сознание. Гормоны могут быть стимуляторами психических процессов.

Когда процесс образования куколки разворачивается в полную силу, происходит разрыв тканей личинки, который называется гистолизом (сон: «Сначала мои кости держались единым остовом, но позже я почувствовала, как они распадаются»). И хотя дезинтеграция структур личинки в куколке не абсолютна, она все же довольно значительна (в основном процесс распада затрагивает мышечную систему). Гистолиз сопровождается еще одним процессом, в результате которого появляющиеся имагинальные диски перемещаются на нужное место и заменяют прежние структуры. Особые, специально предназначенные для этого структуры личинки уступают путь новым специализированным структурам имаго. Тем временем куколка живет под непроницаемым, герметичным покровом (сон: «… он вытягивает ярд за ярдом египетское полотно и окутывает меня им с головы до ног»); куколка описывается как «полный интроверт»[30]. Не происходит практически никакого обмена веществ с окружающей средой, только минимальное дыхание посредством диффузии через дыхальца. Еда не поглощается, и организм не производит выделений.

Этот продолжительный период инкубации и перестройки привлек воображение психотерапевтов и других специалистов помогающих профессий, которым то и дело приходится находиться рядом с пациентами в период трансформаций[31]. В моей книге «Средний возраст» я описываю три стадии этого процесса и эту, среднюю, называю пороговостью. Она обнаруживается на границе между двумя более фиксированными стадиями нормальной жизни (стадиями личинки и имаго) и представляет собой словно бы «ни то, ни се». На стадии пороговости человек лишается устойчивой системы отсылок, теряет твердость взглядов. Установившиеся в прошлом системы и иерархии ценностей растворяются, а новые образы и установки еще только вступают в силу, и пока полностью не проявились, они нецелостны и ненадежны, и кажется, что все постоянно течет и изменяется. Во время такой психологической метаморфозы снятся и сны о распаде (образы снесенных домов или перемен в доме, иногда фактического расчленения или физического разложения), и сны о возникновении нового (образы строительства, рождение ребенка, свадьбы, божественное дитя). Тоска – настроение пороговости. Человек становится амбивалентным и депрессивным, это состояние перемежается периодами подъема, авантюр и экспериментаторства. Человек продолжает жить, но не совсем в этом мире. Аналитик чувствует себя как тот старик из сна, приведенного выше, наблюдая, как разворачивается процесс трансформации, как сменяются времена года в терпеливом ожидании появления и укрепления новых структур. Здесь мы имеем дело с убежденностью в том, что перед нами «саморазвивающаяся система, процесс, заключающий в себе все особенности живого существа»[32], – с верой, что из кокона, царства пороговости, на свет появится бабочка.

Знает ли гусеница, что она превратится в бабочку после того, как окажется в коконе, станет куколкой и растворится? Со стороны насекомого это акт веры. «Инстинкт» – наше блеклое название для выдающегося проявления спонтанной отваги, поскольку личинка не должна сопротивляться процессу, который так настойчиво затягивает ее, но должна содействовать ему, вкладывать в него всю свою энергию и мастерство. Некоторые личинки, вступая в фазу окукливания, должны обладать искусством гимнаста, «как человек, который держится на одной руке в перчатке и должен вынуть из нее эту руку, удержавшись без помощи другой руки или чего-либо еще»[33]. Конечно, решимость насекомого поддерживается путеводным образом, своего рода видением. Как говорит Портманн, эти «системы действий (гормоны) и реакции (ткани)… являются частями большого организма, который уже в зародышевой клетке настроен на трансформацию в определенное время»[34]. Насекомое ждало этого момента всю свою жизнь. Во время метаморфозы оно выполняет то, что предначертано судьбой, повинуясь руководству, заложенному в этом «большом организме». В аналитической психологии мы называем этот высший организм самостью. Имаго включено в программу развития самости. Это самое полное приближение к себе, которое только может произойти.

Как только в оболочке куколки формируется имаго, появляется возможность возникновения взрослой особи. На этом этапе у нее две задачи: первая – прорвать оболочку куколки, вторая – освободиться от окружающего ее защитного кокона. Для извлечения себя из защитной оболочки насекомое либо обладает резцами, либо выделяет едкое вещество, которое растворяет кокон. Так или иначе оно может отделиться от защитной оболочки. В определенный момент тело направляет жидкость в головной мозг и торакс, которые создают достаточное давление на оболочку куколки, чтобы раскрыть ее. Толкаясь вверх, насекомое вытягивает лапки вперед, а затем протаскивает брюшко в образовавшееся отверстие. Освободившись от оболочки, насекомое добирается до свободного места на некотором возвышении, усаживается на него с опущенными крыльями и начинает расправлять части своего тела, вдыхая большое количество воздуха в желудок или зоб, а также в трахеальный мешок. Сначала это тонкое и хрупкое существо с мягкими, гибкими структурами. Но мышечные сокращения способствуют поступлению крови в зачатки крыльев, которые увеличиваются до полного размера и начинают твердеть. Сухие мембраны тела придают крыльям жесткость и крепко удерживают их. Теперь они полностью раскрыты. Другие части тела тоже отвердевают. Дальше формируется хоботок путем соединения двух челюстей жевательного рта – так образуется трубка, через которую бабочка позже сможет вытягивать жидкость. Образовавшаяся трубка ловко выталкивается в область под головой. Это быстрая последовательность развертывания структур.

В сравнении с длительным периодом окукливания, который может продолжаться недели и месяцы, а в некоторых случаях даже годы, последняя стадия появления взрослой особи происходит чрезвычайно быстро. Это может занять всего пятнадцать минут. Спустя столь короткое время насекомое готово принять взрослую жизнь бабочки. Во сне происходит тот же процесс: интенсивные периоды активности в начале и в конце и долгий период медленного процесса превращения между ними. В начале происходит внезапное превращение в куколку, инициированное изменением гормонального баланса и возникновением депрессии, и начинается интенсивная подготовка к тому, что будет происходить далее. В конце появляется новая форма – бабочка, которая во сне, после того как высохнет и опробует свои крылья, снова становится сновидицей в ее человеческом облике, тогда как бабочка, являющаяся образом души, погружается внутрь нее, в центр. Бабочка – это символ ее новой природы. Теперь у нее есть имаго, ее взрослый облик. Посредством этой трансформации она действительно становится новым существом, которым, однако, она всегда, по сути, была. Ибо имагинальные диски – латентная форма – были частью ее психики с самого начала жизни. Душа первична, а имаго – это ее воплощенная форма. Оно заключено, как было и ранее, в ее прежнюю телесную форму и структуру характера, но отныне течение будущей жизни будет направлять новая духовная констелляция.

Плодом трансформации является новая форма жизни, отличная от предыдущей. В финале этого процесса мы ищем нового самоопределения и идентификации, иных, чем в первой половине жизни. Новое имаго покоится на прежней структуре характера или окружает ее, придавая ей новое значение. Это не означает, что личность изменяется так, что старые друзья не узнают человека. Просто появляются новый внутренний центр, новая система ценностей и новая направленность. Это новое сознание души. Подобное появление внутреннего мира в середине взрослой жизни в традиционных терминах принято называть сотворением духовной личности.

Реальный же человек, женщина, которая видела сон о превращении в бабочку, пережила трансформацию середины жизни: частично – вернувшись к учебе и сформировав определенную профессиональную идентичность, частично – построив новые отношения и изменив старые, но большей частью – научившись доверять своему бессознательному и жить как глубоко духовная личность. Она смогла воссоединиться с тем, что Юнг называл «трансцендентной функцией», связью между сознательными и бессознательными процессами. В результате динамических изменений появляется новая форма жизни, которая включает какие-то моменты прошлого, отказывается от других, выявляет латентные образы и структуры из огромного первичного потенциала бессознательного и соединяет эти части в новое имаго взрослой личности. Эта та форма, которая потом живет, развивается и улучшается на протяжении всей жизни индивида. Я считаю, что приведенный выше сон формулирует этот процесс лучше, чем это мог бы сделать любого рода концептуальный язык.

Разумеется, конкретные проявления трансформации середины жизни в случае разных людей сильно различаются, как мы увидим в следующих главах. Общим является то, что каждый становится уникальной индивидуальностью, которой он или она всегда потенциально были. Как мы увидим в следующей главе, Карл Юнг именно так стал тем «Юнгом», которого мы знаем как психолога-мудреца из Цюриха. Трансформация середины жизни современника Юнга, поэта Райнера Марии Рильке, – это история появления на свет великого поэта, ибо именно в этот период жизни он написал «Дуинские элегии», свою самую важную работу. И хотя он был достаточно известен и имел хорошую репутацию еще до того, как сочинил их, именно благодаря этому труду он действительно стал тем зрелым поэтом, которого мы чтим сегодня. В «Дуинских элегиях» все ранние работы Рильке слились в одно целостное единство. По многим очевидным признакам его путь отличался от пути Карла Юнга (который я опишу в следующих главах), как и его жизнь странствующего художника мало похожа на буржуазную жизнь швейцарского психолога Юнга, тем не менее дороги обоих мужчин поражают наличием многочисленных параллелей и сходств. Оба пути были примерами мощнейшей трансформации и реализации основных паттернов.

Жизнь Рильке в возрасте с тридцати шести до сорока шести лет представляется мне примером психологической трансформации среднего возраста, и я использую аналогию с метаморфозой бабочки как модель, позволяющую понять, что происходило в то время с этой глубокой интровертной личностью. Прежде чем мы станем рассматривать метаморфозу середины жизни Рильке, я хотел бы обратить ваше внимание на разительные и поучительные точки пересечения его жизни и жизни Юнга в целом; это поможет нам выстроить фундамент, на котором будут зиждиться аргументы последующих глав. Я сравниваю Рильке с Юнгом потому, что жизнь и работа последнего составляют теоретическую основу данной книги о трансформации и о полном процессе проявления имаго самости в зрелости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.