Как полезно не быть сволочью

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Как полезно не быть сволочью

Международный символ сострадания решительно вошел в комнату и объявил, что ему нужно справить малую нужду.

«Первое дело!» – сказал Его Святейшество Далай-лама, направляясь к туалету. Он выглядел веселым, но не таким отрешенным, каким его на протяжении десятков лет изображали журналисты. Более того, люди из его свиты (такие люди обычно похожи на человека, которого сопровождают) выглядели строгими и серьезными.

Я пришел на это интервью, не ожидая ничего хорошего. Большинство моих друзей из мира медитации почитали Далай-ламу, а для меня он олицетворял ту часть буддизма, с которой труднее всего свыкнуться. Дхарма привлекала меня своей здоровой эмпиричностью и непреклонным принятием суровой правды. А теперь передо мной стоял человек в облачении. В двухлетнем возрасте его выбрали монахи, когда увидели знаки, похожие на радугу, над домом, в котором он жил. В последующие годы он подружился с Бисти Бойз и Ричардом Гиром, участвовал в создании специального выпуска журнала «Вог», появлялся в рекламе «Эппл» и фильмах Мартина Скорсезе (который, как пишут, заявил, что в присутствии Далай-ламы лучше чувствует биение собственного сердца).

Мое неприятие усилилось из-за того, что я только что здесь, в университете Эмори, видел группу ученых, которые к нему подлизывались. Представляя результаты своих исследований о пользе медитации, они наклонялись вперед, в буквальном смысле садясь на самый краешек стула, и раболепно обращались к нему «Ваше Святейшество». Тот просто сидел, нацепив на голову какой-то козырек (вероятно, чтобы защитить глаза от света софитов).

Когда же Его Святейшество опустошил мочевой пузырь, он вернулся в свое обычное состояние улыбчивого человека, которого мы знали по фотографиям. Конференция в Эмори только что закончилась, и мы пошли за кулисы брать интервью. Я начал с вопроса о его постоянном одобрении научного исследования медитации.

–?В этом есть риск, – сказал я. – А если ученые откроют то, что не будет соответствовать Вашей вере?

–?Нет, никакого риска нет. Если чего-то, во что мы верим, не существует, и наука это докажет, мы с этим согласимся.

–?То есть, если найдут что-то, что противоречит Вашим убеждениям, Вы просто поменяете свои убеждения?

–?О, да. Да.

Какой обнадеживающий ответ. И все же мне было интересно, касается ли это вопроса перерождения. Если бы ученые могли доказать, что он не является перерождением предыдущего Далай-ламы, это уничтожило бы его религиозную и политическую силу, и тогда он стал бы обычным стариком с козырьком на голове.

Следующий проверочный вопрос.

–?Всегда ли спокоен Ваш разум? – спросил я.

–?Нет, нет, нет. Иногда я теряю терпение.

–?Правда?

–?Да. Тот, кто никогда не теряет терпение, скорее всего, не из этого мира, – сказал он, показывая на небо и громко хохоча. Его глаза блестели за толстыми очками.

–?То есть, если кто-то говорит, что никогда не теряет терпения, Вы не верите?

–?Нет. Кто-то говорит, что это сверхъестественная сила. Я не верю.

За несколько минут он доказал свою адекватность лучше, чем Экхарт Толле или Дипак Чопра.

Я сидел там среди камер, членов моей бригады, людей из Эмори, тибетской свиты Его Святейшества, и на меня снисходило понимание того, что Далай-лама был в длинном списке тех людей, о которых я судил поспешно и несправедливо. В конце концов, даже если этот человек предлагал метафизическую программу, под которой я не мог подписаться, он все же играл ключевую роль в продвижении осознанности, он инициировал и поддерживал научные исследования медитации. Что еще важнее, понял я, нельзя недооценивать то, что он сделал в ответ на вторжение Китая в Тибет, его постоянные призывы к прощению и ненасилию.

Я заметил, что мое состояние – и физическое, и ментальное – изменилось в ходе интервью. Не то чтобы я более отчетливо чувствовал биение своего сердца, как это было у Скорсезе, но так же, как академики, я наклонился вперед, и мое лицо начало выражать благоговение, насколько оно умеет это делать. Я с облегчением отметил для себя, что Далай-лама и сам очень вовлечен в разговор. Я читал, что он откидывается назад, когда теряет интерес. В момент нашего разговора он был наклонен ко мне, а его глаза сияли.

К концу нашего двадцатиминутного разговора (тибетцы были не менее пунктуальны, чем менеджеры Толле) на поверхность вышло кое-что, что радикально изменило мое мнение о сострадании. Я упомянул один из его постов в твиттере, который он сделал как раз когда я переживал из-за повышения, которого ждал от Уэстина. Кстати, то, что у него был блог в твиттере, было еще одним поводом для любви к этому парню, хотя его вели, очевидно, его люди.

–?У Вас есть цитата, которая очень мне нравится. Вы пишете: «Большинство наших тревог, волнений и тоски выходят из нашего собственного самолюбования и эгоцентризма». Но не нужно ли быть слегка эгоцентричным, чтобы добиться успеха в жизни?

–?Самолюбование – это естество, – сказал он (я полагаю, он имел в виду, что это естественно). – Без него мы, люди, стали бы бесчувственными роботами. Но нужно развивать в себе заботу о благополучии других, вот что по-настоящему приносит пользу.

В моей голове словно зажглась лампочка.

–?Мне кажется, Вы говорите о том, что есть какой-то свой интерес в том, чтобы проявлять сострадание?

–?Да. Практика сострадания определенно приносит пользу. Я обычно говорю так: мы эгоистичны, но не глупо эгоистичны, а скорее по-мудрому.

Это стало каким-то новым витком для меня. Не будь добрым ради доброты, говорил он. Делай это, потому что доброта помогает тебе самому, она размывает границы твоего эго. В сочетании с личной заинтересованностью сострадание внезапно стало чем-то, о чем я мог бы говорить и даже, возможно, делать.

После интервью Далай-лама обмотал вокруг моей шеи белый атласный шарф и дал свое благословение. Пока съемочная бригада собирала вещи, он подозвал меня еще раз и сказал, что если я серьезно увлечен буддизмом, то я должен прочитать его любимую книгу, которую написал древний мудрец по имени Шантидэва. Люди из отдела связей с общественностью университета Эмори с трепетом в голосе говорили, что, скорее всего, я ему понравился, если он сказал мне это.

В конце концов я так и не прочитал книгу. Но я определенно принял мысль о том, что нужно быть добрым ради собственного блага.

* * *

На самом деле, передовая наука подтверждала слова Далай-ламы о том, как полезно не быть сволочью. Прямо в кампусе университета Эмори ученые брали обычных людей и проводили им краткий курс медитации сострадания. Затем в лаборатории их помещали в стрессовые ситуации, и одним из стрессовых элементов была направленная на них камера. Эта подробность была особенно важной для меня. Ученые обнаружили, что у медитирующих людей не так активно вырабатывается кортизол – гормон стресса. Другими словами, практика сострадания оказалась полезной, ведь она помогает телу справляться со стрессом. Стресс не проходит незамеченным – постоянная выработка кортизола может привести к сердечным заболеваниям, диабету, развитию старческого слабоумия, депрессии или раку. Другие исследования показали, что медитация, направленная на сострадание, так же, как и практика осознанности, приводит к развитию серого вещества в префронтальной зоне, которая регулирует эмоции. Это означает, что метта тоже помогает отвечать, а не реагировать. Согласно исследованию в Гарварде, у людей, практикующих метта, более длинные теломеры – части хромосом, которые становятся короче с возрастом или под влиянием хронического стресса.

Однако не нужно обязательно практиковать медитацию, чтобы получать пользу от сострадания. Сканирование мозга показало, что проявления доброты похожи скорее на поедание шоколада, чем, скажем, на исполнение обязанности. Когда мы получаем подарок и когда жертвуем на что-либо, в мозге активизируются те же самые участки мозга. Нейробиологи называли это эффектом «теплого свечения». Также, согласно исследованию, люди с проблемами, будь то алкоголизм или СПИД, чувствуют себя лучше после волонтерской работы. В целом милосердные люди здоровее, счастливее, более общительны и успешны в работе.

Наиболее убедительным доводом для людей вроде меня, из которых сострадание не льется через край, было доказательство, что медитация действительно делает людей добрее. Главным ученым в этом вопросе был Джю-Бу по имени Ричи Дэвидсон (тот же Гарвард, тот же Бруклин). Он заведовал крупной лабораторией в университете Висконсина, который назывался Центр изучения здорового разума. Его команда провела исследования, которые показали, что те, кто практикуют медитацию, демонстрируют повышенную активность головного мозга в центрах, связанных с эмпатией. Например, они обнаружили, что детсадовцы гораздо охотнее дарят наклейки незнакомцам. Исследования других ученых добавили к этому, что медитация сострадания делает детей и подростков более дисциплинированными. В моем любимом эксперименте, проведенным университетом Эмори, люди носили диктофоны с собой несколько дней и записывали свои разговоры. Оказалось, что медитирующие были более склонны сочувствовать, проводили больше времени с другими людьми, больше смеялись и реже использовали слово «я».

Исследования сострадания были только частью большого течения современной психологии. Десятилетиями ученые были сосредоточены в основном на описании человеческих патологий и жестокости, а теперь их внимание переключилось на позитивные эмоции – счастье, доброту и милосердие. Эти исследования давали толчок к развитию нового понимания человеческой природы, отступлению от старой парадигмы, основанной на дарвиновской теории «выживает сильнейший». В старой картине мира человек был невероятно эгоистичным, а мораль была не более, чем рябью на воде бездонного источника пороков. Это новое представление принимало во внимание то, что дарвиновская теория игнорировала – наблюдение, что племена, в которых было больше сотрудничества и взаимной помощи, были «победителями среди всех племен». Очевидно, что природа награждала не только сильнейших, но и добрейших.

Я сомневался. Меня беспокоило, что в некоторых сферах с высокой конкуренцией, вроде теленовостей, сострадание будет не очень-то большим преимуществом. К тому же я не был большим поклонником метта, которая все еще казалась мне чем-то наигранным. Но мне хотелось получить преимущества, о которых шла речь. Поэтому, хоть и с некоторым смятением, я все-таки добавил параллельную ветвь к собственному научному эксперименту.

* * *

С традиционной точки зрения, я – как и многие другие западные практикующие – подходил к вопросу с тыла. Будда сначала учил милосердию и говорил о морали и только потом занимался собственно медитацией. Логика была простой: сложно сконцентрироваться, если твоя голова гудит от чувства вины за помойку в собственном сознании или ты все время ищешь какие-то оправдания. В своей манере, напоминающей обсессивно-компульсивный синдром, Будда составил список из 11 плюсов занятия метта. Среди прочего был хороший сон, лучезарная улыбка, любовь животных и растений, защита небесных существ и следующее рождение в счастливом царстве. Как всегда, этот список никак не убеждал меня, потому что основывался на метафизике.

И все же разумные основания практики меня убеждали. У всех нас есть внутреннее ощущение отчужденности от мира. Мы смотрим на него из своего маленького «я» и соперничаем с другими отдельными «я». Но как мы можем действительно существовать отдельно от того же самого мира, который создал нас? «Прах к праху» – это не просто фраза, популярная на похоронах, это большая истина. Мы не можем отделиться от мира и его обитателей так же, как волна не может отделиться от океана. Мне не удавалось даже представить себе противостояние против этого ощущения отдельного «я», но попробовать, разумеется, стоило.

Я начал пару раз в неделю добавлять метта в ежедневную практику. Согласно тому, как учила нас Спринг на ретрите, я проводил первые 5–10 минут воображая, как посылаю добрые флюиды. Я посылал их в таком порядке: себе, «наставнику» (Мэтту, Марку или родителям), «близкому другу» (моему коту Стиву), «нейтральному человеку» (нашему ночному консьержу), «сложному человеку» (обычно это был кто-нибудь, кто раздражает меня на работе), а потом «всему сущему» (это напоминало обзор всей планеты в духе National Geographic). На ретрите Спринг советовала нам не включать возлюбленных, но дома я добавил Бьянку в список. Она была в отдельной категории.

Надо сказать, мне не очень нравилось регулярно пытаться делать из себя плаксу. Мне ни разу не удалось даже приблизиться к тому слезному откровению, какое я пережил на ретрите. Тем не менее, буддистские книги говорили, что смысл не в том, чтобы по свистку вызывать у себя какие-то эмоции. На самом деле, суть была в тренировке сострадания как мускула точно так же, как обычная медитация помогала тренировать осознанность. Я купил книгу «Любовь и добро» Шарон Салзберг, очередной Джю-Бу. Меня настолько смущало название, что я непременно закрывал обложку журналом, читая ее на людях, например, в самолете.

Я не хочу сказать, что последующие события были результатом исключительно практики метта. Были и другие факторы – неизбежный результат взросления или патологическая потребность в одобрении. Как бы то ни было, через несколько месяцев после того, как я начал практиковать сострадание, что-то изменилось. Не то чтобы я сразу стал святым или начал источать концентрированный альтруизм прямого отжима, но доброта определенно стала значить для меня гораздо больше.

Я предпринял кардинальную попытку изменить свое отношение ко всем людям, попадавшим в поле зрения, включая тех, кого я раньше не замечал. Это были в основном те, кто носит униформу, – служба охраны АВС, сотрудники коммунальной службы, служащие авиалиний, официанты и т. д. Моя новая тактика «смотри в глаза и улыбайся» была по-настоящему приятной. Я словно баллотировался в мэры. Мне нравилось, что теперь каждый день я положительно взаимодействовал с большим количеством людей. Я начал пользоваться бо€льшим успехом. Признавая человеческую природу других, я нашел действительно эффективный способ отпугнуть эгоцентрические мысли, вьющиеся вокруг моей головы.

Я научился ловко уворачиваться от жалоб и сплетен на работе. Нытье – это такой же повседневный элемент в новостном агентстве, как секретные рукопожатия, пищащие друг на друга факсы или собачья привычка нюхать зад. Хоть я и не смог до конца отказаться от привычки ныть – некоторые разговоры были слишком вкусными – я изо всех сил пытался избегать некоторых тем, понимая, что мне после этого захочется окропить себя святой водой.

На моей работе столько отличных возможностей для конфликтов. Старший продюсер говорит исправить текст в последнюю минуту, или тебя просят остаться на дежурство, то есть просидеть несколько часов в студии просто на тот случай, если будут срочные новости. Еще может быть звонок в обед с сообщением о том, что на закате нужно быть в Нью-Джерси. Поскольку я избавился от паранойи и убедил себя в том, что люди намеренно мне не вредят, я перестал так легко приходить в ярость и обнаружил, что реже вступаю в споры.

Буддизм подчеркивает, что все мы хотим одного и того же – счастья – но у каждого из нас свой уровень способностей для этого. С этой мыслью в голове я легко мог стерпеть нерадивых бортпроводников или таксистов, в машинах которых пахло не лучше, чем в ботинке. Разумеется, первой моей реакцией было раздражение. Эго шептало: «Я откажусь от твоих услуг. Я уничтожу тебя. Я сотру тебя в порошок. Я буду судиться с тобой до последнего». Но потом, как минимум в 10?% случаев, осознанность и сострадание начинали работать, и тогда я не клевал на эту удочку. Я все еще выходил из себя пару раз в месяц, но эти эпизоды были не более, чем напоминанием о том, как коварен гнев – сперва он кажется соблазнительным, но в конце концов отравляет жизнь. Буддисты весьма точно описали гнев как «медовый цветок с ядовитым корнем». Со временем я научился быстрее восстанавливать равновесие и просить прощение.

Мне пришлось проглотить эту горькую пилюлю и признать, что понятие кармы на самом деле что-то да значит. Но это не та ерунда о том, как наши решения оборачиваются последствиями в будущих жизнях. В моем представлении кармы не было никакой метафизики. Ограбив банк или сказав что-то расистское, человек не обрекает себя на перерождение в виде ядовитой ящерицы. Скорее речь идет о том, что поступки имеют последствия для разума. Разум невозможно обмануть. Веди себя плохо, и тогда твой ум сужается, понимаешь ты это или нет. Великое счастье и великое проклятие осознанной жизни заключалось в том, что человек более чутко переживает все, что делает: убивает ли он жука или бросает мусор на улице.

В значительной степени в ход пошел интерес к собственной выгоде. Не замыкая ум в растущий и постоянно усложняющийся круг негативности, я мог сосредоточиться на других вещах. У меня было кое-что, что Джозеф однажды назвал так: добродетельный цикл, в котором низкий уровень гнева и паранойи помогает принимать верные решения, а это в свою очередь дает больше счастья.

Были и другие преимущества, которые показались Далай-ламе слишком эгоистическими. Например, любезность была сильным инструментом манипуляции. Оказывается, очень просто убедить кого-то в своей правоте, особенно в трудной ситуации, если ты можешь разделить точку зрения и чувства собеседника. Если ты ему понравился, он более расположен оказать тебе услугу. Например, ходить на совещания в более дружелюбном настроении было полезно, потому что мои коллеги были более расслаблены и могли подкинуть какие-нибудь полезные идеи, и это помогало мне выглядеть умнее в эфире. Было странно слышать, как меня называют «уступчивым» корреспондентом и мимоходом делают замечание о том, каким уживчивым я стал. Мой старый воинственный образ словно испарился, и все забыли про ведущего, который получал выговоры за то, что разбрасывает бумаги по студии. Но была и оборотная сторона медали: когда я видел, как кто-то из коллег выходит из себя, я чувствовал свое превосходство.

Я посчитал добрым знаком то, что вскоре после того, как я увлекся медитацией сострадания, профессиональный баскетболист Рон Артест, печально известный своими нападениями на зрителей и атаками болельщиков других команд, сменил имя на Метта Уорлд Пис[48]. Не такой добрый знак: через 7 месяцев мистера Уорлда Писа дисквалифицировали за удар локтем, который повлек за собой сотрясение.

* * *

Моя новая политика сострадания столкнулась с серьезной трудностью в лице Пэрис Хилтон. Мне дали задание, которое сильно отличалось от того, чем я обычно занимался. По причинам, которые я до сих пор до конца не понимаю, руководство «Доброе утро, Америка» попросило меня полететь в Лос-Анжелес и взять интервью у Пэрис Хилтон о ее новом реалити-шоу и о недавно арестованном поклоннике, который ее преследовал. Я почти ничего не знал об этой женщине, только общеизвестные факты: семейный гостиничный бизнес, детский голос, домашнее порно. Поэтому вечером перед интервью я обратился за помощью к своей жене, которая была не только блестящим доктором, но и ходячей энциклопедией поп-культуры. Она сказала, что у всех на устах слухи о низких рейтингах Хилтон и то, что ее обогнала бывшая подруга Ким Кардашян. Бьянка даже переслала мне какие-то статьи из Интернета, в которых репортеры открыто заявляли, что Хилтон уже подошла к закату своей популярности. Я подумал: а почему бы не спросить об этом ее саму? У меня были подозрения, что это вызовет взрыв, и такой результат меня устраивал.

На следующий день я приехал в особняк Хилтон в элитном районе на холме. Съемочная группа ждала в полной боеготовности, помощники Хилтон сновали вокруг, а звезда готовилась в своей комнате. Дом выглядел не очень-то жилым. Он больше напоминал выставочный зал. Стен почти не было видно за глянцевыми картинками и масляными портретами Пэрис. Ее изображения были даже на диванных подушках. Тут жили домашние животные – в общей сложности их было семнадцать. В задней части дома стоял домик для собак – он был копией большого особняка вместе с лепниной, люстрами, мебелью, освещением и системой климат-контроля.

Прошло немного времени, и Хилтон медленно вошла в комнату. На ней были стильные черные шорты и легкий черный топ со сложной вышивкой. Что-то в ней сразу вызвало у меня неприятие. Может быть, я не привык брать интервью у знаменитостей. Может быть, причина была в том, что она смотрела сквозь меня. Может, это из-за того, что мы постоянно отвлекались на кошек, которые то и дело появлялись в кадре.

В конце концов, интервью перетекло в нормальное, деловое русло светской беседы. Мы поговорили о ее телешоу и о преследователе, как и было запланировано. Я узнал, что несмотря на свою легкомысленность, она умудряется вести довольно крупный бизнес с магазинами в 31 стране мира; в них продавали все от сумок до духов. Она призналась, что когда на нее не направлена камера, ее голос становится ниже на октаву.

Когда обязательные темы закончились, я решил, что пора переходить к сложным вопросам. Я приготовился к прыжку. Я осознавал, что во рту сухо, а в животе все сжимается. Трудно поверить, но из всех людей мира меня заставляла нервничать Пэрис Хилтон.

–?Не беспокоит ли Вас иногда, – спросил я, – что люди, которые идут по Вашим следам, как, например, Ким Кардашян, затмевают Вас?

Как только я задал вопрос, на ее лице появилось выражение «К чему этот вопрос?». Однако, как только я замолчал и настало время отвечать, она сразу уверенно ответила: «Вовсе нет».

–?Недавно обсуждали то, что рейтинги Ваших шоу снизились. Не расстроило ли это Вас?

Все еще спокойный ответ: «Нет».

И вот мой сногсшибательный вопрос: «Нет ли у Вас тревоги, что Ваше время уже прошло?»

Она выдержала паузу, взглянув на своего пресс-атташе, а затем издала негромкий выдох, поджав верхнюю губу. А потом она встала и просто ушла. В кадре остался только я, ерзающий на стуле с невольной ухмылкой.

В теленовостях приветствуется любой скандал. Но этот получился довольно странным. Хилтон не отключила свой микрофон, прежде чем разразиться проклятиями. Она подошла к охране, словно к ней на улице пристал какой-то оборванный бродяга. И все же я был уверен, что, к счастью или к несчастью, мы запечатлели редкий момент.

Хилтон и ее люди тоже это понимали. Дальше последовал один из самых долгих и странных часов моей жизни. Мы выключили камеры, и на нас обрушились сама светская львица, ее пресс-атташе и ее менеджер. Хилтон назвала меня грубым и несправедливым, а мой вопрос – глупым. В какой-то момент она повернулась ко мне и сказала: «Вы разговариваете со мной, словно я Тара Рид».

Ее менеджер хотел тайком принудить нашего оператора отдать пленку, но тот отказался. Пэрис и сама потребовала, чтобы мы не использовали материалы. Кажется, она не очень понимала, что я не работаю на нее, что я репортер, а не один из работников ее реалити-шоу. Я твердо стоял на своем, хотя был гораздо менее спокоен, чем казался. Иногда меня просто переполняла абсурдность ситуации: я ругаюсь с узнаваемым всеми человеком.

На самом деле, не я принимал решение о том, будем ли мы использовать материалы. Садясь на ночной рейс в Нью-Йорк, чтобы на следующее утро выйти в эфир в передаче «Доброе утро, Америка», я получил указание продюсеров сделать две версии сюжета, которые я назвал «Безопасная версия» и «Крайняя мера».

Когда мы приземлились, я проверил почту и узнал, что выбрали правду-матку. В самом начале передачи показали, как Хилтон уходит, а потом кадр обрывался рекламной паузой прямо перед моим сюжетом. После эфира продюсеры и ведущие выразили одобрение. Я ушел из студии довольным.

Я поехал домой поспать несколько часов. Когда я проснулся, сюжет был повсюду. Каждое издание на Земле сообщило об этом. Я нашел в Интернете выпуск передачи «The View», в которой Джой Бехар назвала меня «грубым». У меня сердце упало.

Каким бы это ни было абсурдом, это поставило передо мной несколько вопросов касательно моей политики сострадания. Допустил ли я серьезное нарушение? В конце концов, я знал о вероятности того, что после моего вопроса Хилтон может встать и уйти. Я даже в каком-то смысле надеялся, что это произойдет. Но был ли я по-настоящему груб с ней? Я пытался ободрить себя мыслью, что она все-таки общественная личность, и вопрос о том, прошло ли ее время, все равно обсуждался в блогах. Я всего лишь спросил ее о том, что уже появилось в средствах массовой информации. Конечно, мне не удалось полностью убедить себя этими аргументами.

И здесь на поверхность всплыл более важный вопрос: совместима ли журналистика (а по большому счету, это касалось любой профессии с высокими ставками) с метта? Моя работа вынуждала меня задавать провокационные вопросы, «завести курок», как мы это называем, и часто это было не очень мило.

Этот вопрос несовместимости стоял на грани. Он мог выскочить в виде профессиональной нештатной ситуации. После всей моей болтовни о том, как буддизм помогает держать себя в руках, какие замечательные сверхспособности дает медитация и бла-бла-бла, я мог сесть на собственную петарду. Я был на грани какой-то фатальной ошибки, и эта ситуация требовала радикальных решений.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.