Смех – это бесплатное лекарство

Смех – это бесплатное лекарство

Мы находим в жизни только то, что сами вкладываем в нее.

Р. Эмерсон

Наш верный врачеватель

В 1991 году вышла в свет книга Н. Казинса «Биология надежды». В ней подробно рассказывается о многочисленных экспериментальных исследованиях, доказавших многообразие полезных свойств смеха и, в частности, тот факт, что смех стимулирует выделение эндорфинов – собственных морфинов организма. Смеясь, мы чувствуем себя гораздо лучше, поскольку эндорфины притупляют ощущение физической и душевной боли.

Установлено, что эндорфины стимулируют иммунную систему человека. Конечно, смех в этом случае – не единственное средство, но, безусловно, самое экономичное. Например, специалисты Стенфордской медицинской школы установили, что лечение с помощью смеха является эффективным средством укрепления сердечной мышцы и нормализации кровяного давления. В одной из работ утверждается, что 20-секундный смех по благотворному воздействию на сердечно-сосудистую систему равносилен трехминутной напряженной работе на тренажере. (Может быть, вместо трат на тренажеры проще регулярно смотреть видеокассеты с записью веселых комедий?)

Еще в Средние века родилось утверждение, что с прибытием в город комедиантов становится меньше работы для врачей. Во время Великой депрессии в США были снижены цены на билеты в кинотеатры, а Голливуд выпускал множество светлых, веселых комедий и мюзиклов. Это помогало американцам уходить от чувства отчаяния и безысходности.

Если говорить о сегодняшнем дне, то роль «важнейшего из искусств» перешла к телевидению. Для здоровья, поднятия настроения лучше всего смотреть юмористические программы – те, разумеется, в которых действительно есть над чем посмеяться. К сожалению, таких программ очень мало – значит, тем более не стоит их пропускать. Вместо этого многие телезрители ежедневно по нескольку часов кряду подвергают свой мозг беспрестанному промыванию потоком информационных нечистот. В России таковы новостные программы всех телеканалов ЦТ. Создается впечатление, что в эфир допускается только политический официоз и «чернуха». Как будто ничего хорошего в России и не происходит.

Средняя продолжительность пребывания у телеприемников россиян нам неизвестна, но в США, согласно исследованию А. Нильсена, с сентября 1990 по август 1991 года средняя продолжительность ежедневного просмотра телевизора американцами составляла 6 часов 56 минут.

Исследования процесса выделения эндорфинов помогли объяснить интересный факт: наркоманы и алкоголики воспринимают смех как сигнал начала избавления от пагубного пристрастия. Теперь понятно почему. Если человек может посмеяться над тем, что еще недавно подавляло его, значит, он обрел внутренний самоконтроль и перспективу в жизни.

Кроме того, как было уже сказано, смех накачивает организм эндорфинами, то есть своего рода «морфином»!

Смех тождествен свободе

Именно так утверждал философ Ницше.

Действительно, смех дает нам облегчение, освобождение от какой-либо зависимости. И одновременно воспринимается как проявление свободы. Смех выражает наши стремления к самостоятельному, независимому действию, помогая его реализации.

Любое ограничение свободы и независимости – фактор стресса.

В одном из исследований доказано, что секретари, лишенные инициативы и обязанные лишь выполнять поручения, страдают болезнями, связанными со стрессом, гораздо чаще, чем руководители и специалисты, которые находятся под постоянным давлением ответственности за принимаемые ими решения, влияющие на их судьбу.

К несчастью, самым главным источником стресса является как раз то, над чем мы совершенно не властны, и это буквально сводит нас с ума. Несомненно, человеку для сохранения здоровья необходимо хотя бы в какой-то степени влиять на свою жизнь.

Наблюдения, проведенные в трех домах престарелых, выявили такую закономерность: там, где пожилые люди имели возможность включением светового сигнала сообщать, что им пора поесть или нужно поговорить по телефону, их смертность снижалась примерно на 50 %.

Детский смех

Дети и подростки смеются в десятки раз чаще взрослых, потому что у них еще не атрофировались природные механизмы сохранения психического здоровья и самозащиты.

Поводы для смеха дети создают из ничего. Для них смех – просто проявление здоровья. Точно подметил А. П. Чехов: «Смех без причины – лучший смех на свете».

О том, что смех – это способ психологической защиты, свидетельствуют, в частности, и два следующих факта: 1) смех – это чисто человеческое явление, ведь животным смех незнаком; 2) установлено, что младенцы смеются в 15 раз чаще, когда их щекочет мать, а не посторонний человек, то есть даже такой, казалось бы, «чисто физиологический» смех, как смех от щекотки, рождается лишь при чувстве безопасности, которое, безусловно, связано с матерью.

Смех и сон

Отчего мы не смеемся во сне? Редкая улыбка, озаряющая иной раз лицо спящего, не в счет – она знак удовольствия, блаженства, но не смех. Улыбка приходит оттого, что нам хорошо, а не потому, что смешно.

Удивительно: сон – это жизнь без смеха. Во сне есть радость, страх, печаль, гнев, а смеха нет. Почему? По-видимому, потому, что смех – это работа сознания, а оно во сне выключено. Выходит, что сон – усыпитель смеха, а смех – привилегия разума.

Во сне нет не только смеха, но и удивления. Впрочем, это понятно. Мы не смеемся во сне потому, что ничему в нем не удивляемся. У удивления и смеха общее основание – рефлексия, то есть способность увидеть себя со стороны. Во сне же рефлексии нет – в сновидении мы никогда не видим себя со стороны.

О том, что без рефлексии невозможно полноценное мышление, красноречиво свидетельствует история из книги Айзека Азимова:

«Средневековье. Рим. Папа хочет изгнать из города евреев. Нарастает напряжение. Возникает угроза гражданской войны. В конце концов Папа предлагает провести открытый диспут с каким-нибудь представителем евреев. Если евреи одержат верх в этом диспуте, они смогут остаться в Риме. Если победит Папа – им придется покинуть город. Но ни один из раввинов не желает участвовать в таком диспуте, считая его пустой затеей, ибо Папа будет в нем одновременно и участником, и верховным судией. Но вот приходит синагогальный служка и заявляет о своей готовности поспорить с Папой. Раввины сначала не соглашаются, считая, что такое важное дело, как диспут с Папой, синагогальному служке не по силам. Но поскольку других желающих потягаться с Папой не находится, они соглашаются.

И вот наступил день диспута. Папа между тем потерял свою уверенность. Он вдруг стал сомневаться, сможет ли победить в открытом поединке с воспитанными на Талмуде евреями, с их риторикой и склонностью к использованию парадоксов. Папа, сам устанавливая правила игры, решает, что диспут должен проходить в полном безмолвии (как сказали бы психологи, носить совершенно невербальный характер).

Диспут начинается. Папа сжимает руку в кулак, лишь указательный палец остается выпрямленным, и делает энергичный жест в сторону неба. Синагогальный служка столь же энергично показывает на землю. Папа снова показывает указательным пальцем на небо. Синагогальный служка поднимает правую руку и решительным жестом показывает три пальца. Папа несколько озадачен. После непродолжительных колебаний он запускает руку в свою мантию и вытаскивает замечательное круглое золотое яблочко. Без промедления синагогальный служка запускает руку в свой халат и церемонно достает оттуда пакетик. Затем он разворачивает его и достает мацу. Папа кивает головой и говорит:

– Вы победили.

Папа вместе с потрясенными кардиналами уходит.

– Прошу прощения, – говорит он, – этот человек оказался исключительно находчивым, настоящим мастером диспута. Я не мог его победить.

Кардиналы спрашивают, что же произошло, никто из них ничего не понял. Папа объясняет:

– Все ведь было ясно. Я показал указательным пальцем на небо, говоря тем самым: «Есть только один Бог». Мой оппонент возразил, указав на землю: «В аду есть и дьявол». Что я мог на это ответить?

Ведь это соответствует положениям нашей католической веры. И я сказал: «Но Бог все же сильнее». А служка ответил, подняв три пальца: «Но только потому, что Бог триедин». И что я мог возразить? Ведь именно так утверждает наша религия. Затем и я хотел вразумить его, показав яблоко как символ лжеучения, согласно которому Земля представляет собой шар. Что делает в ответ он? Показывает лепешку, мацу, и говорит тем самым, что в действительности Земля плоская. Все правильно. Так я и проиграл.

Но и раввины озадачены ходом диспута. Больше всего их удивила быстрота, с какой синагогальный служка взял верх над Папой.

– Как это тебе удалось? – спрашивают они его.

– Очень просто, – отвечает служка, – сначала Папа показал мне кулак с оттопыренным пальцем, что означало: «Убирайтесь из Рима». Тогда я дал ему понять, что мы останемся здесь, что бы ни случилось. Тогда он снова показал мне кулак с оттопыренным пальцем, говоря тем самым: «И все же вы уберетесь отсюда». Я ответил: «Ты можешь повторить это трижды, а мы все равно останемся здесь». И что он тогда сделал? Он вдруг сунул руку в карман и достал оттуда то, что у него было с собой на полдник. Тогда и я показал ему, что у меня на полдник».

Парадоксы смеха

Отчего мы смеемся, если видим на экране ускоренный показ, и не смеемся, когда видим замедленное воспроизведение съемки? Что заставляет нас в одном случае испытать своего рода умственное оживление, а в другом – оцепенение? Может быть, в этом сказывается наше неосознанное отношение к самому ходу времени? Замедленные и ускоренные процессы показывают вполне наглядно, как по-разному течет время, сколь разной оказывается и наша оценка этого движения. Замедленное движение зачаровывает, заставляет с особым вниманием следить за каждым поворотом тела, руки, лица. Собственно, это можно увидеть не только в кино. Классический балет во многом опирается на возможности замедленного плавного движения, создающего эффект затухающих или нарастающих пульсаций.

Мы не можем игнорировать время, ведь мы в нем живем. Скорость его течения – это скорость нашей жизни. Замедленное движение – это «замедленное время», это растяжение времени жизни и, соответственно, отодвигание смерти. Отсюда наше оцепенение перед замедленным движением.

Наоборот, ускоренное воспроизведение съемки – это «ускорение времени» и, как это ни печально, ускорение движения к смерти. Подсознание улавливает это. Оно – чуткий страж нашего биологического существования, и разум реагирует смехом на этот парадокс между реальностью и увиденным.

Нечто подобное можно наблюдать и за границами кинематографа. Например, ребенок влез в папины огромные башмаки и пытается передвигаться. Он трогательно нелеп и потому вызывает смех окружающих. Ведь это, как и при ускоренном воспроизведении видеозаписи, «ускорение времени» по шкале возраста.