Глава шестая Семья во второй половине жизни

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава шестая

Семья во второй половине жизни

Обычно сильнейшее психологическое воздействие на ребенка оказывает жизнь, которую его родителям… не удалось прожить.

Карл Юнг

Исторически сложилось так, что семья стала тем необходимым институтом, который объединил не только связанных кровным родством, но также и тех, на кого были возложены обязанности, связанные с выживанием, повседневным трудом и передачей племенных ценностей. Собравшись вместе, группа людей могла лучше обороняться, распределять роли и задачи, защищать молодое поколение и обеспечивать преемственность рода. Если правы социобиологи, то мужчины биологически запрограммированы на максимальное распространение своих генов с целью выживания вида, а женщины стремятся к стабильности партнерства, обеспечивая тем самым защиту для себя и для своего уязвимого потомства. Надо полагать, этой двуединой программе как нельзя лучше послужило формирование представления о супружеском союзе, достаточно полномочном, чтобы контролировать и направлять в нужное русло безудержные порывы, к которым так склонен Эрос.

С развитием культуры семья стала единственной устойчивой социальной структурой в переменчивом мире с его природными катаклизмами, враждебными набегами и постоянным поиском еды и убежища. Стабильность семейной структуры помогла ей и далее развиваться как важнейшему носителю культуры, иначе говоря, как средству сохранения племенной мифологии, общественных ролевых функций, а также непрерывной линии передачи племенных и трансцендентных ценностей. И все же семья – всегда нечто большее независимо от того, распалась она или сохранилась, живут ли все члены семьи под одной крышей или разлетелись в разные края. Она была и остается архетипическим силовым полем, в котором участвуем все мы, даже годы и годы после того, как оставили родительский дом физически, в том первом, более легком расставании ранней юности. Расстаться с семьей психологически – отдельная задача второй половины жизни, крайне важная, порой даже непосильная. Вот почему так часто бывает: чем дальше уходишь и чем больше времени прошло, тем чаще спотыкаешься о невидимую семью, которая чуть что, тут же дает о себе знать в наших психологических жестах и паттернах. Юнг подметил:

Когда возникает некая ситуация, соответствующая определенному архетипу, этот архетип приводится в действие и проявляется компульсивность, которая, подобно инстинктивному позыву, все равно найдет для себя выход, как бы тому ни противились разум и воля[26].

Вот почему Отец всегда идет с нами по одну сторону, а по другую – «Темная Мать! Ты всегда скользишь неподалеку тихими и мягкими шагами»[27].

С другой стороны, как известно, нормативная сила, непререкаемость авторитета и стабильность всех значительных общественных институций, таких как церковь, правительство и семья, существенно ослабели за последние два столетия, все более и более утрачивая прежнее влияние. В настоящее время о них вспоминают все больше с ностальгией, цинизмом или просто по привычке. Что касается первой из них, ностальгии, то ее квинтэссенцией стали те самые рождественские песенки, уже порядком опошленные, что настойчиво, порой даже слишком настойчиво, призывают чуть ли не с начала ноября: «Вернись к родному очагу на Рождество, на Рождество!» У большинства же моих клиентов остались о семейных празднествах самые невеселые воспоминания. Возможно, всему виной завышенные ожидания, что в своей семье еще все можно исправить – ожидания, которые никогда не сбывались. Или же во время праздников снова доводится окунаться в ту же семейную динамику, что скрытно сохранялась все эти годы как патология. А может быть, просто недостает тех, кто уже ушел из жизни или от которых мы сами безнадежно отдалились. Картина выходит, надо сказать, далекая от тех радужных тонов, в которых изображают предрождественские настроения по телевидению (не забывая при этом оставить место и для телерекламы). Как и с фантазией романтической любви, не исключено, что идеализированное представление о семье не срабатывает по той причине, что мы слишком многого хотим от нее.

Вот и сегодня мне довелось общаться с одним человеком, давно разменявшим пятый десяток, который только что вернулся с такого семейного сбора. По случаю праздника все члены разросшейся семьи слетелись в родное гнездо из самых дальних краев, представ друг перед другом во всей своей красе. Как оказалось, наследственность – не пустой звук. Правда, отца семейства в этот раз уже не было с ними. Мать, наконец-то подобревшая, не в последнюю очередь из-за старческого маразма, мало походила на ту ехидну, какой была прежде. Один из братьев крепко пристрастился к выпивке, другой – к компьютерным играм, сестра крутила интрижку с двумя женатыми мужчинами одновременно. И только со второй сестрой он смог поговорить по душам. Мне же оставалось только поздравить его с тем, что ему удалось выжить в таком окружении. С полным правом он теперь может отнести на свой счет эти слова Иова: «И спасся только один я, чтобы возвестить тебе». В ответ он спросил меня: «Скольких из своей семьи я могу спасти?» – «Одного, – ответил я, – он сейчас как раз и сидит передо мной». Достаточно в свое время натерпевшись от их алкоголизма, постоянных оскорблений и показной религиозности как способа привить чувство вины, теперь он никак не мог решиться на близость с другим человеком. Несмотря на свое одиночество, ему так и не удалось завязать ни с кем сколько-нибудь прочных отношений. Вот таким может оказаться этот домик Бабушки, тропинка к которому ведет вовсе не через сказочный лес.

Так чем же тогда в нашу современную эпоху с ее нестабильностью, стремительностью и безликостью может быть семья и что разумно будет просить от нее? Как семья может послужить задаче построения души? Да, как общественный институт семья исторически была необходима для выживания, для защиты детей и для передачи культурных ценностей. Но в наши дни лично я далек от наивного преклонения перед идеей семьи, поскольку не раз мне доводилось сталкиваться со случаями, когда семья могла оказаться орудием деспотизма, узаконенным способом подавления индивидуальности или ограничения психологических потребностей личности.

Раз уж мы задали такие непростые вопросы о браке, нам никуда не деться от того, чтобы выяснить для себя, насколько оправдана та сентиментальность, что окружает семью в целом. Я был бы не прочь о каждой супружеской паре узнать следующее: растут ли эти люди в результате того, что находятся в семейных отношениях? Не поощряют ли они инфантильные стороны друг друга? Способствовала ли «ячейка общества» более полному раскрытию их неповторимой личности? Ведь сколько душ увяло в браке, но сколько расцвело? Брак как способ вместе искать выход из затруднительных ситуаций, а не ретироваться при первой же размолвке – бесспорно, благородное вложение души. Брак как зона безопасности, как экономическое соглашение, как способ порадовать маму с папой и снискать поддержку общества постыден и губителен для души. Как следствие, все те же непростые вопросы мы вынуждены поставить и перед семьей, чтобы понять, служит ли душе этот институт в каждом конкретном случае.

Вот о чем следует спросить у семьи: «Признается ли, поддерживается ли в полной мере право каждого из членов на индивидуальность или цена семейной идиллии – соглашательство, отказ от программы индивидуального роста, с которой каждый из нас приходит в этот мир?» Подобно тому, как каждый брак вправе требовать верности от обеих сторон, обоюдного желания работать над разрешением разногласий, так же и семья имеет право претендовать на то, чтобы каждый из ее членов принимал максимально полное участие в ее жизни. Однако психологи – специалисты в вопросах семьи и брака – знают, что внутренние взаимоотношения семьи, как правило, выстраиваются вокруг наиболее уязвимого ее звена. За исключением разве что случаев неизлечимой болезни ребенка, этим слабым звеном семьи почти однозначно будет или один из родителей, или оба они в своем па-де-де. И когда я слышу, как кто-то ностальгически вздыхает, вспоминая свою семью, мне слышится в этих разговорах скорей тоска о том, какой их семье следовало быть, а не какой она была на самом деле. Тем, кто вырос в обстановке любви и взаимной поддержки, нет нужды вздыхать о прошлом: они продолжают стоять на крепком основании, прочно усвоив то, что было заложено родительской семьей. Она и в дальнейшей жизни остается надежной опорой, которая наделяет силой все их существо.

Мне бы не хотелось, чтобы мое мнение о семье показалось негативным, а подход – циничным. Действительно, как психотерапевту, мне почти ежедневно приходится исправлять немалый ущерб, причиненный семьей тому человеку, что сидит в этот момент передо мной. Но я также знаю по опыту своей собственной семьи, что значит быть любимым без меры и свыше всяческих заслуг, бесконечно обогатившись этой любовью. Я знаю, что близкие готовы всем пожертвовать ради меня, что рядом всегда будут те, кто поддержит меня в неуклюжих попытках проложить свою дорогу в жизни. Скорее, я хотел бы донести свое глубокое убеждение, что все должно пройти реалистичную проверку сознанием. Мы должны спросить любую семью: «Вольготно ли здесь живется душе; сколько сил и времени оказалось потеряно из-за того, что не удалось выстроить жизнь по большим меркам; позволено ли было каждому следовать собственным курсом, не встала ли на их пути стеклянная стена семейных страхов и ограничений?»

Как тут не вспомнить слова, которыми открывается роман Толстого «Анна Каренина», что все счастливые семьи счастливы одинаково, в то время как несчастливые находят свои неповторимые пути к несчастью. Каждый из родителей в семье – чей-то ребенок, но также и выходец из какой-то другой семьи, управлявшейся, в свою очередь, ребенком того, чей след давно затерялся в бездонных глубинах истории. Требуя, чтобы этот чей-то ребенок был совершенным родителем, мы требуем от него слишком многого. И все же каждая психологическая недоработка со стороны родителей порождает тот груз истории, что ляжет на их плечи и плечи их детей, незримо определяя жизненный путь на грядущие десятилетия.

Как изменилась бы жизнь и весь мир в целом, если бы родители безусловно поддерживали свое чадо, стараясь каждый своими словами сказать ему следующее: «Ты наше сокровище; мы всегда будем любить и поддерживать тебя; ты пришел в этот мир, чтобы быть самим собой; всегда старайся не причинить никому боли, однако не переставай стремиться к тому, чтобы как можно полнее проявить себя в жизни; даже если ты упадешь, даже если твои мечтам и планам не суждено сбыться, мы все равно любим тебя и готовы принять в любую минуту; и все же нам предстоит расставание, и ты должен идти вперед в поисках своей судьбы, не заботясь о том, как угодить нам». Как изменилась бы тогда история! Какими свободными были бы дети, если бы у родителей хватило смелости избавить их от своих нарциссических нужд, чтобы дитя могло идти с ними рядом и при этом своей дорогой! Тогда и у взрослых освободились бы руки взяться за свои нерешенные проблемы, а не пытаться прожить жизнь заново через ребенка! А тот, кто только вступает в жизнь, мог бы исследовать, экспериментировать, падать и подниматься без стыда и самоуничижения, во всеоружии родительской любви и поддержки, как ничто другое, укрепляющие душу в час одиночества и скорби, который не минует никого!

Но лишь немногие родители оказываются способны на такую безусловную любовь, если сами не получили ее в свое время. И история снова повторяется самым обескураживающим образом. Ведь, если задуматься, кто они, эти родители, которые дают жизнь младенцам? Молодежь, едва-едва выпорхнувшая из-под родительского крыла, переполненная динамикой семьи происхождения. Молодым порой не по силам бывает тянуть одновременно и семью, и профессиональные обязанности. Зато самое старшее поколение, их дедушки и бабушки, не столь энергичные, чтобы идти в ногу с молодежью, нередко многое способны предложить своим внукам. Годы и десятилетия помогли им лучше узнать и понять себя, достичь полноты зрелости, чтобы стать примером и поддержкой своим младшим отпрыскам. Впрочем, подчас бывает и так, что старшее поколение, отказавшись от собственного путешествия, по-прежнему остается нарциссичным и требовательным, ничего не предлагая взамен. Стоит ли удивляться, что их ждет такой холодный прием в доме своих детей? Мне вспоминается одна женщина, которая буквально метала громы и молнии в моем офисе: оказалось, никто из взрослых сыновей не пригласил ее отпраздновать со своей семьей религиозный праздник. Это их обязанность, непреклонно заявила она, и в эту минуту мне стало ясно, почему никто не захотел ее видеть у себя дома. Она не смогла повзрослеть в достаточной степени, чтобы самостоятельно справиться со своими эмоциональными нуждами. Единственная разница была лишь в том, что у сыновей, в детстве остававшихся узниками в ее доме, теперь у каждого был свой дом, в котором можно было, как в крепости, укрыться от ее неукротимого напора. Однако подобное положение дел никому не идет на пользу, и ни одной душе не стоит рассчитывать на проявление родственных чувств.

Как утверждал в свое время Юнг – и эти слова стоит буквально выучить назубок всем родителям: наибольшее бремя, которое ложится на плечи ребенка, – непрожитая жизнь родителей: «Обычно сильнейшее психологическое воздействие на ребенка оказывает жизнь, которую его родителям (а также предкам, поскольку мы здесь имеем дело с таким явлением, идущим из глубины веков, как первородный грех) не удалось прожить»[28]. Иначе говоря, то, что останавливает родителя в росте, что пугает и кажется слишком рискованным: узость видения, отвержение души, – будет воспринято и усвоено как стереотипная модель его ребенком. Как следствие, став родителем, он с большой долей вероятности привнесет этот паттерн в другую семью, с другим взрослым ребенком. Но даже избежав воспроизведения этого в высшей степени ограничивающего паттерна, ребенок – будущий родитель – будет мотивирован поступать наперекор непрожитой жизни родителей, при этом оставаясь в заданных ими рамках. Возможно также, что ему приглянется какой-то из «планов лечения», будь то алкоголизм или же трудоголизм, чтобы смягчить тайную, ноющую рану души. Если эти влияния, идущие от родительской семьи, не осознаются, повторение паттерна или попытка компенсировать его окажется почти неминуемой.

Эти паттерны, которые были подмечены интуицией трагиков классической эпохи и существование которых давно не секрет для психоаналитиков и семейных психотерапевтов, передаются из поколения в поколение, снова и снова воспроизводясь в бесчисленных вариациях. Как тут не возникнуть трезвому взгляду на семью, когда сплошь и рядом видно проявление этого родового мифа? И как не возмутиться сентиментальностью и непомерными ожиданиями, возлагаемыми на семью, прекрасно отдавая себя отчет в том, какие факторы причинной обусловленности задают тон внутри семьи?

К середине жизни в основном бывает так, что свои дети успевают подрасти и уже пробуют вступать во взрослую жизнь. Они понемногу отстаивают собственное мнение перед родителями и формируют со своими сверстниками более тесные связи, чем с теми, кто лишь выплачивает ипотечный кредит за крышу у них над головой. Тем не менее подростковый бунт начинается не вдруг, когда в один прекрасный день ребенку вдруг захочется позлить родителей, все делая наперекор их воле. Скорее, это некая неукротимая энергия подталкивает их изнутри, инициируя тем самым процесс отделения, необходимый для успешного созревания ребенка. Меняется его тело, растут ожидания, связанные с выбранной для себя социальной ролью. К тому же весь этот период наша «прото-взрослая» молодежь, в полной мере подверженная перепаду гормональных и эмоциональных влияний, разрывается между тянущим в разные стороны порывом к самостоятельности и желанием сохранить относительно спокойное существование, которое воспринималось как должное в детские годы. Не удивительно, что окружающим бывает так непросто с подростками, ведь они, в первую очередь, сами с собой в конфликте. Мой совет родителям всегда один и тот же: сначала хорошенько подумать, а только потом говорить; ведь дети все равно вырастут и покинут родительский дом, но только виня во всех своих проблемах родителей, пока не обнаружат, что эти проблемы пошли следом за ними. Лучше постарайтесь сами жить более полной жизнью и держаться тех нравственных норм, которые хотели бы привить детям. Позвольте молодым быть не такими, как вы, иначе говоря, быть собой. Проявляйте безусловную любовь, однако придерживаясь разумных норм, психологических границ и оправданных ожиданий. Несмотря на все свои протесты, подростки так же отчаянно нуждаются и в ограничительных знаках, которые им самим куда сложней выставить в разгар внутренней анархии переходного возраста.

Ну, а когда они все-таки выпорхнут из родительского гнезда, тут можно и всплакнуть немного, и вздохнуть с облегчением. Теперь какая-то часть жизни снова возвращается к нам. Когда мои дети разъехались, я не мог удержаться от слез, но понимал при этом: если они не уйдут, значит, я не справился со своей родительской задачей. Как тут не вспомнить замечательную формулировку британского психиатра Д. У. Винникотта «достаточно хорошая мать». Все мы далеко не идеальные родители, и даже не хочется думать, в какой кошмар идеальный родитель способен превратить жизнь своих детей. Что же касается тех, кто застрял в депрессивном состоянии, которое еще нередко называют «синдром пустого гнезда», – это плата за то, что оказалась стерта грань между личным развитием родителя и развитием его детей. Мы уже убедились, что непрожитая жизнь родителя, его нарциссические потребности и страх отвержения могут передаться ребенку. Когда же ребенок все-таки уходит, его родитель остается один на один с тем, от чего пытался спрятаться всю свою жизнь.

Все настолько очевидно, что далеко не каждый способен быть родителем. В лучшем случае лишь половина из нас окажется достаточно зрелой, чтобы взяться за такую непростую задачу, как воспитание детей, вполне обоснованно требующую многим пожертвовать в жизни. Да, за подобную жертву воздастся с лихвой, потому что отношения «родитель– ребенок» уже сами по себе могут оказаться немалой наградой. Забота о развитии маленького человека способна придать мощный заряд нашей собственной программе развития. И все-таки для многих родительский долг оказывается непосильной ношей, поскольку не всегда выходит четко размежевать восприятие себя и своего ребенка. Таких родителей, неспособных принять всю полноту ответственности за свое путешествие и перестать проецировать его на ребенка, едва ли можно считать взрослыми людьми.

Часто доводится видеть, что ноша эта перекладывается на ребенка, которого заставляют копировать родительские ценности, стремиться к той же цели: ходить в правильную школу, связывать свою жизнь с правильным человеком, выбирать правильную карьеру. Если же молодой человек поступает иначе, решение это нередко оставляет у него неприятный осадок вины или вызова родителями. Ну, а если ребенок поступает согласно с родительским выбором, явным или подразумеваемым, он сворачивает со своего пути, чтобы жить дальше чужой, не своей жизнью.

Только представить, какая пугающая дилемма стоит перед молодежью: угодить родителям и умереть для внутренней жизни или стать на свой путь и потерять их любовь. Подобное искажение неповторимого пути молодого человека, только вступающего в жизнь, – в своем роде духовное насилие. Увы, подлинное понимание той духовной деформации, которую пришлось испытать в самом раннем возрасте, приходит лишь спустя годы, когда самые важные шаги уже сделаны. Такое вот принуждение к согласию невозможно, конечно же, называть любовью: это глубочайшая психологическая травма, нанесенная тому, кого мы на словах любим. Но многих ли вы знаете родителей, достаточно сильных, чтобы наделить свободой своего отпрыска, любить его безусловно, с готовностью согласиться с тем, чтобы он оставался собой? Много ли детей с легкой душой отправляется в путь, не сомневаясь в поддержке родителей, даже если те хотели для них другой судьбы? И как много родителей, некогда жаждавших получить такую любящую свободу из рук своих родителей, способны одарить ею уже собственных детей? То, что осталось бессознательным у родителя, даже у самого благонамеренного, перейдет к его потомству и станет камнем преткновения на пути к более полной жизни.

Как это часто бывает, и мы в этом уже могли убедиться, к середине жизни расхождение между природной личностью и приобретенной, условной личностью родителя возрастает до такой степени, что начинает представлять угрозу для психологии родителя, брака, самой стабильности семьи. Это очень болезненный период для каждого. Как мне сказал один подросток, когда разводились его родители: «Я думал, что это мне предстоит уехать из дома, а оказалось, дом уехал от меня». Он пытался шутить, но в его глазах стояли слезы. Приблизительно половине детей приходится пережить распад семьи. Во многих случаях такой распад идет им на пользу, поскольку таким образом устраняются некоторые источники конфликта и недовольства, омрачающие их существование. В других случаях распад семьи лишь ухудшает положение дел. Но как бы то ни было, остается острая тоска по родителям, причем по обоим, мечта о стабильном, предсказуемом доме, который представляется таким надежным приютом в тревожном и беспокойном мире. Однажды моя коллега, сама мать и практикующий психотерапевт, призналась мне: «Мне так не хватает разговора по душам со своим отцом». Я сказал ей в ответ, что такое желание и мне знакомо: «Я бы и сам не прочь поговорить с отцом. Я представляю себе этот разговор едва ли не каждый день. И кажется, я знаю, что он скажет мне». Мне оставалось только посоветовать ей побеседовать с отцом мысленно. Как ни удивительно, но что-то внутри вполне может откликнуться на этот зов. Понятно, почему ностальгия – такое знакомое нам чувство. Кстати, само это слово, если перевести с греческого, указывает на то, что в такие мгновения мы испытываем «боль по дому», где можно передохнуть от постоянной борьбы за выживание, укрыться хотя бы на время от раздоров и смятения, царящих в этом мире. Роберт Фрост как-то сказал, что дом там, где тебя готовы пустить на порог. Слабое, что и говорить, утешение, но порой даже оно исчезает как дым.

Кроме того, родителям во второй половине жизни доводится переживать то, как стареют их собственные родители, как убывают их силы, и, наконец, их смерть. Мне не раз довелось общаться с пациентами, которые чувствовали облегчение, хотя и смешанное с чувством вины, когда умирал их родитель, а с ним и необходимость ублажать его. Другие испытывали угрызения совести за то, что не успели сказать или сделать, порой даже отчаяние, так как с утратой исчезала последняя капля надежды на то, что однажды удастся все исправить. Родители, старшее поколение – это всегда некий «буфер», пусть условный и неосязаемый, ограждающий от непредсказуемого внешнего мира. Исчезновение этого защитного слоя даже после длительного отчуждения с родителями нередко сопровождается приступами тревоги, даже паническими атаками. Теперь пришло время младшему поколению встать с открытым забралом перед вселенной, занять то место, что освободили предки, уже ушедшие в небытие. «Вот и эта тонкая красная линия тает перед нами», – написал Томас Харди в письме к товарищу, сообщая о смерти общего друга. Этот иносказательный образ – цепь английских солдат в красных мундирах, растаявшая под кинжальным огнем противника, – говорит о том, что наступил черед самим идти на неприступный вражеский редут.

Вторую половину жизни порой еще называют «возрастом бутерброда», когда доводится воспитывать детей-подростков и одновременно заботиться о стареющих родителях. И даже если люди легко справляются с этими обязанностями, все равно невольно приходится в чем-то ограничивать свою потребность в развитии. Возникающие раздражения и обиды редко когда выводятся на поверхность, а значит, отравляют собой подсознание. Единственный способ, которым можно избежать этого, – стараться сознательней относиться к обязанностям воспитателя и опекуна, иначе говоря, не забывать за заботами о старших и младших выделять время для самого себя. Затянувшееся пренебрежение своими психологическими нуждами даст о себе знать в другом месте как физическая болезнь, депрессия или, что бывает чаще всего, как «вечное недовольство», которое представляет собой не что иное, как сброс вытесненного гнева. Удержать равновесие между потребностью к личной свободе, личностному росту и потребностями других людей на поверку оказывается задачей трудной. Подобный баланс в любом случае найти нелегко, однако отказ от самой попытки такого поиска гарантированно означает, что человек «перегорает», замыкается в своей депрессии и обиде, и это вполне закономерно для гнева, обращенного внутрь. Как бы ни было велико чувство ответственности за ближних, от этого отравленного дерева нечего ждать доброго плода.

Если же стареющие родители, еще будучи молодыми взрослыми, сами не утруждали себя подобной ответственностью, тогда вполне стоит ожидать, что они окажутся особенно требовательны в отношении своих взрослых детей. Да и как ждать от того, кто жил эгоистическими интересами, что он внезапно повзрослеет? По большому счету, вместо созревания люди лишь прибавляют к тому, чем уже являются: нытик начинает ныть еще больше, иждивенец впадает в детство. Тот, кто привычно валил вину на других, становится язвительным брюзгой; а тот, кто не захотел взрослеть и принимать на себя полноту ответственности за собственное эмоциональное благополучие, вполне ожидаемо переложит ее на детей, когда его силы пойдут на убыль.

Взрослым второй половины жизни, даже если в других сферах жизни у них все обстоит благополучно, бывает исключительно сложно нести на себе это двойное бремя, находить здоровый баланс интересов с такими взыскательными родителями. Они или будут сверхкомпенсироваться, отдаляясь от старших, или же окажутся бессильны противиться ожиданиям родителей, в буквальном смысле не находя в себе сил провести защитную разделительную линию. Случись им сказать «нет» своим родителям или своим детям – и они уже терзаются чувством вины. Но в чем же они виноваты? То, что выглядит на первый взгляд как выматывающая вина, на поверку нередко оказывается проявлением тревоги, той самой, которая была приобретена в более ранний период жизни как цена самоутверждения против потенциально карающего или безразличного родителя. Родительские комплексы не устраняются сами по себе – они попросту уходят в подполье и тайно проникают в другие аспекты личности.

Многое в нашей жизни управляется виной. Но если мы сознательно принимаем тот факт, что найти время для своих потребностей – это честно и здорово, а прочертить границу перед чьими-то требованиями часто становится необходимостью – тогда какой смысл чувствовать себя виноватым? К внушению вины может прибегать как раз зависимый родитель, привыкший пользоваться виной как инструментом, чтобы контролировать свое чадо в более раннем возрасте. А если чуть углубиться в вопрос, то выяснится, что чувство вины, вынуждающее к уступчивости и угодливому поведению, – это на самом деле способ подавления тревоги. Тогда, возможно, получится и с тревогой справиться, и стать тем единственным взрослым из всех, присутствующих на сцене, который отдает себе отчет, что лучшее – враг хорошего.

Что касается меня, то я уже поставил в известность своих взрослых детей, что не собираюсь – больше того, не хочу – становиться иждивенцем, даже в случае недееспособности, физической или умственной. Мне хотелось бы освободить их от мысли об этом приближающемся дне, чтобы не стать для них обузой. Подобная свобода потребует немалой смелости от обеих сторон, однако смелость – то, без чего не обойтись, если хочешь прожить жизнь более или менее честно. Я нисколько не сомневаюсь в их любви, а они всегда могли рассчитывать на мою любовь. Просто нам нет необходимости доказывать ее с помощью какой-то внешней демонстрации. Но только среди такой свободы и возможна бескорыстная любовь, и подлинный баланс служения интересам других людей без отказа от своих потребностей.

Признавая тот факт, что семья как институт на протяжении истории во многом успешно справлялась со своими социальными функциями, такими как сохранение религиозных и культурных ценностей, защита и воспитание детей, так же справедливо и то, что она остается основной средой, оказывающей патологизирующее воздействие на ребенка. Здоровая семья, несомненно, способна опосредовать и смягчить травмирующее влияние окружающего мира на психику ребенка, однако нездоровая семья делает ребенка еще более уязвимым перед этим влиянием. В нынешнюю эпоху с ее широким доступом к различным типам ценностей, географической мобильностью, стремительными переменами в экономике, культуре и образе жизни семья лишилась значительной части этой цементирующей силы. Нередко дети оказываются той стороной, которая страдает от этого больше всего. Однако не стоит идеализировать и семейную атмосферу прошлого, нередко косную и удушливую. Нам ничего не остается, как по-новому сформулировать роль семьи в контексте заботы о душе.

Современная семья больше, чем фактор разделения труда, больше, чем защитная среда для воспитания потомства, больше, чем ячейка общества, хотя все это к ней применимо. Современная семья кладет в основу заботу о личности – заботу о всех личностях, составляющих семью, как наибольшую свою ценность. Отношения семейные, как и отношения между супругами, призваны поддерживать рост и индивидуацию каждого из ее членов, будь то родители или дети. В ней не должно быть места обслуживанию нарциссических потребностей другого, напротив, каждый должен стремиться поддерживать личностный рост всех членов семьи и взамен ощущать их поддержку. И это совсем не идеалистичный взгляд на возможности и перспективы семьи. Это практический план, в высшей степени целесообразный, который тем послужит обществу, что его гражданами станут вполне зрелые, сформировавшиеся личности. Чем выше роль семьи как связующей среды, где различия получают должную оценку, а не подавляются в угоду тревожности родителя, тем полнее сможет человек раскрыться в обществе. Если в семье возобладает терпимое отношение к индивидуальности, к несходству характеров и жизненного призвания, тогда каждый из ее членов свободнее сможет расти и развиваться. Чем больше поддержки будут находить в семьи и родители, и дети, тем скорей в ней воцарится любовь, а не принуждение.

Мы снова и снова убеждаемся, что в семейном противостоянии выигравшей стороной оказывается наименее сознательный из родителей. Первая задача, которая стоит перед родителем, – это личностный рост заодно с осознанным принятием на себя ответственности за рост остальных. Когда рост получает приоритетное значение, каждый будет поощрен через внешнее моделирование и внутреннее согласие на то, чтобы направить свои силы на индивидуацию. Одним словом, современную семью можно создать, даже если ее создатели пришли из семей, где такие ценности не поддерживались. Но если эти моменты вполне осознаются, к чему оставаться прикованным к железному колесу повторения? К настоящему времени мы прекрасно отдаем себе отчет, что работает на нас, а что нет. Так почему же тогда в семейной среде не сформировать такие ценности, которые послужат наилучшим образом задачам души? Современная семья – та, где индивидуальные различия и ценности принимаются, ценятся, поощряются. Несхожесть не просто терпится, она получает поддержку как великий дар отношений. Конфликты сглаживаются любовью, приемлющей все, какими бы ни были разногласия. И никто не лишается права быть самим собой. Вот это будет настоящая свобода! И как же не процветать душе в такой обстановке! Такое почтение к душе в современной семье – словно заново открытая древнейшая из истин, известная всем великим религиям: относись к другим так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе.

Создавать современную семью – значит оказаться достаточно зрелым для такого рискованного предприятия, которое невозможно без признания того, что ты всегда остаешься один на один с собой, несмотря на присутствие любящих других. Вот почему мы должны поддерживать каждого члена семьи в его неповторимом путешествии, тогда и мы можем рассчитывать на поддержку на пути к своей цели. Тогда семья сможет стать инструментом души вместо того, чтобы оставаться делом, начатым в далеком прошлом, но так и не получившим завершения.

Недавно мой пациент, которому скоро должно исполниться шестьдесят, рассказал мне, что за одну неделю ему пришлось пережить просто-таки нашествие сновидений на одну и ту же тему. Семья, в которой он родился, была полностью подчинена властной матери; ее воля для всех была законом. Сначала ему приснилось, что он в Нью-Йорке и заблудился там. Сон кончился тем, что мужчина, по ощущениям – его отец (а в детстве ему так не хватало отцовской поддержки и заступничества), оказывается рядом и помогает найти дорогу в нужную сторону. Далее во сне он увидел, что унаследовал голубой «Крайслерседан», совсем такой, в каком в свое время горделиво раскатывал его отец. А в третьем сне он оказывается во дворе дома, в котором жил в детстве, и, оставаясь взрослым во сне, он с наслаждением поет с остальными детьми и отбивает такт на ударных. Мелодия обрывается, когда раздается телефонный звонок, звонит его мать, сообщает, что у нее неприятности и срочно требуется его помощь. В очередной раз его вынимают из поля свободной игры, чтобы обслуживать прихоти матери.

Оба его родителя давно скончались, тем не менее продолжая жить в бессознательном, а дела прошлого так и остались незавершенными. Но разве не удивительно, что наша психе неустанно продолжает выносить эти моменты на поверхность, чтобы мы и дальше могли исцеляться и расти? Даже на шестом десятке этот человек продолжал остро ощущать давление материнского комплекса, который теперь вынуждал браться за решение чужих проблем, как некогда вынужденно приходилось исполнять приказания матери. Но он все еще мечтает о возвращении детской непосредственности, о способности включиться в игру. И для этого во сне ему дается подсказка, что настала пора вернуться к энергии и проницательности отца/ наставника, который смог бы вывести на нужный путь и помочь компенсировать психический контроль матери.

Наша способность создать семью, которая будет служить целям души, прямо пропорциональна тому, в какой степени мы готовы по-настоящему принять ответственность за свою жизнь. Пока мы не возьмем на себя такую ответственностью, нам постоянно будет недоставать сил и сознания, чтобы поддерживать этот процесс в других. Заметьте, что ответственность всегда возвращается к нам, мы не можем просить у других того, что должны сделать для себя сами. Когда же мы делаем все необходимое для расширения своих горизонтов, мы тем самым служим другим, нравственно растем сами, способствуя, помимо прочего, и их росту. Подобные отношения, будь то супружеская взаимность или крепкая семья, служат не эгоистичной программе, но Самости, которая, в свою очередь, служит душе. Основной критерий, которому призвана соответствовать семья, заключается не в том, насколько она обеспечивает защиту и стабильность, но способна ли она и в какой степени дать каждому ее члену свободу уйти и вернуться столь же свободно, но уже как зрелой личности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.