Глава девятая Семья

Глава девятая

Семья

Итак, детей у нас было двое. Старший сын Владимир и дочь Светлана. Они прошли весь трудный путь яслей и детского сада, отмеченный непрерывными простудными и кишечными болезнями. Жизнь заставила детей взрослеть очень быстро. Показателен в этом отношении один дачный случай. Мы с Викой собирались по очереди съездить в Москву на работу и выбирали подходящие электрички. Сын был рядом и прислушивался к нашему разговору. Когда мы закончили обсуждение, он, видимо решив, что мы уезжаем в один день, подошел и виновато сообщил, что с сестрой один, пожалуй, не управится. Ему было четыре года, а сестре два, но возможность остаться дома за главного ему казалась вполне реальной.

Ранняя самостоятельность, мне кажется, для детей очень важна. В наиболее явном виде это проявляется при их поступлении в школу. Частенько родители, на мой взгляд, уделяют слишком большое внимание получению высоких оценок, подменяя своей активностью ответственность за учебу у самих детей. В семь лет ребенок уже способен сам думать и заботиться о своих успехах, и, на мой взгляд, задача родителей сводится к созданию условий, наблюдению за развитием процесса и его корректировке только в объективно необходимых случаях.

Я знаю, что многие родители в корне не приемлют такую позицию, но для нас с женой она была совершенно естественной и, пожалуй, единственно возможной. Недавно я нашел подкрепление у Конфуция: «Смысл родительской любви состоит в том, чтобы поскорее помочь ребенку стать независимым».

Ни одной сколь-либо серьезной проблемы в школе ни с сыном, ни с дочкой у нас не возникло. Конечно, мы радовались их успехам и сопереживали при неудачах, но ни разу не решали задачки и не писали с ними сочинения. Способность к принятию ответственных самостоятельных решений формируется у человека именно в школе, и крайне важно ее развивать, а не заглушать излишней опекой.

По-видимому, нельзя сбросить со счетов и то, что школа № 710, где учились дети, относится к сильным и имеет давние хорошие традиции. Вика сама училась в ней, и поэтому мы имели все основания школе доверять.

Самой легендарной личностью в школе был учитель истории Ю. Касачевский. Каждый урок он опрашивал полкласса; шесть человек, разделив доску на равные части, давали письменные ответы. Отличные оценки ставились так редко, что это было событием. В каждой четверти проводились контрольные работы, о приближении которых знала вся школа. В этот период учителя по другим предметам относились к невыполненным заданиям с пониманием.

Дисциплина на уроках истории поддерживалась в образцовом порядке. За провинность Касачевский запросто мог заставить ученика стоять несколько уроков подряд, никто при этом даже не пытался возмущаться, так как наказание всегда было справедливым. Перед праздниками он объявлял амнистии. Такая высокая требовательность сочеталась с высокой интеллигентностью и душевностью. Подобный стиль работы передавался и другим преподавателям, и многие из них работали неформально, с полной отдачей.

У сына при поступлении на физфак в МГУ не возникло никаких проблем. Вопрос о репетиторах просто не стоял. С дочкой получилось немного иначе. Касачевский умер, не доучив ее, и в класс пришла молодая преподавательница, по своим качествам очень мало его напоминавшая. Дочка после школы собиралась пойти в историки и предметом интересовалась искренне и глубоко, но отношения с преподавательницей у нее не сложились настолько, что та поставила ей на выпускном экзамене тройку, что было совершенно абсурдно (тут я вспоминаю свой аналогичный случай в МГУ). Дочка была просто подавлена. Идти на исторический факультет МГУ с тройкой по истории в аттестате было невозможно.

Момент был критический, и мы с женой решили поучаствовать в разрешении ситуации, подготовив и ее на физический факультет. Таким образом, вся наша семья прошла единый путь образования, и мы должны с благодарностью поклониться Московскому государственному университету.

Но я несколько забежал вперед, не закончив о самостоятельности.

Летом на даче один месяц мы жили всей семьей, но потом отпуск у Вики кончался, и мы еще на месяц оставались втроем. Опуск в академии был вдвое длиннее, чем в оборонных НИИ. Вика приезжала к нам на субботу и воскресенье, приводила хозяйство в порядок и обеспечивала на несколько дней пропитанием. К среде приготовленные ею запасы истощались, и мне приходилось думать о хлебе насущном самому. Это отвлекало от более интересных и важных дел. Я начал искать какое-то решение и неожиданно отыскал. Оно было до смешного простым, но при этом оказалось весьма перспективным.

Шел 1981 год. Я был занят написанием диссертации, для чего привез на дачу пишущую машинку. Именно ей и отводилась главная роль в реализации моего замысла.

Вечером я торжественно отпечатал меню на следующий день, определив ответственных за приготовление каждого блюда на завтрак, обед и ужин. Меню было оформлено как настоящий документ: внизу предусматривались подписи заместителя начальника дачи (то есть меня), сына как ученого секретаря (любителя почитать газеты вместо работы) и дочки как сестры-хозяйки.

Дети восприняли это начинание с интересом, тем более что никогда раньше им не приходилось подписывать документов такого уровня. Меню мы вывесили на самом видном месте и приступили к работе. На мою долю выпало приготовление третьих блюд, а именно чая. Сыну с дочкой поручались первые и вторые блюда.

Далее события развивались самым серьезным образом. Я делал вид, что вообще не имею понятия о кулинарии, и со всеми вопросами отсылал их к имевшейся у нас кулинарной книге. Некоторых требовавшихся по рецептам продуктов у нас не было, и детям приходилось ехать в магазин. Во время первой же экспедиции они потеряли деньги, и это была единственная издержка новой системы.

Приготовление обеда заняло всю первую половину дня, но стол был накрыт вовремя и каждый с волнением представил свое творение. Уже с первого раза получилось неплохо, и мне оставалось только похвалить поваров.

Вечером мы коллективно обсудили завтрашнее меню, и сын сам напечатал новый документ. Видно было, что начала следующего дня они ждут с нетерпением. Процесс пошел в нужном направлении. В субботу к приезду Вики мы уже не сидели оголодавшие, а накрыли хороший стол. За месяц дети отлично освоили азы кулинарии и в дальнейшей жизни не имели с этим проблем.

Справедливости ради следует сказать, что первый кулинарный опыт дети получили годом раньше. Тогда к нам на дачу приехал из Львова физик-теоретик Роман Романович, имея целью поработать над предполагаемой совместной книгой. Сразу по приезде Роман Романович заполонил всю нашу небольшую дачу своими бумагами, в том числе рукописью будущего шедевра. В один момент дом превратился в огромную канцелярию.

О бумагах Романа Романовича следует сказать особо. Каждая страница была склеена из нескольких листов и редко имела длину меньше метра. Текст написан вкривь и вкось с использованием ручек разного цвета. Особое место занимали формулы, такие огромные, что едва помещались даже на этих простынях. Каждый символ имел верхние и нижние индексы, их общее число доходило до восьми. Будучи написанным не слишком аккуратно, это нагромождение математических знаков, символов, а также арабских и греческих букв уже одним видом вызывало сомнение в своей реалистичности, а тем более в безошибочности.

Дети никогда не видели ничего похожего, и авторитет Романа Романовича как настоящего ученого вырос до умопомрачительных размеров. Поздно вечером, когда мы все легли спать, Роман Романович смастерил из газеты абажур для лампы, чтобы она нам не мешала, достал бутылку клея, набор шариковых ручек разных цветов и приступил к работе, но вскоре передумал и, следуя нашему примеру, решил немного отдохнуть с дороги.

Утром Роман Романович с удивлением посмотрел на наш по-походному скромный завтрак и объявил, что берет хозяйство в свои руки. Приготовление обеда он решил начать, не откладывая в долгий ящик. Ему потребовалось несколько кастрюль, сковорода, множество продуктов, овощей и приправ. Дети были вовлечены в процесс самым активным образом. Сначала в их общении были некоторые проблемы, так как Роман Романович не знал многих русских названий, но все быстро наладилось и уже на следующий день дети с удовольствием использовали еще вчера незнакомые украинские слова даже в разговоре между собой.

Приготовленный Романом Романовичем обед был столь обильным, что после него не оставалось ничего другого, как только поспать. К вечеру Роман Романович предпринял вторую попытку поработать над рукописью книги. На этот раз он решил расположиться на улице. Для того чтобы ветер не разносил бумаги, детям пришлось собрать камни со всей округи, что они сделали опять же с большой готовностью. В благодарность Роман Романович предоставил им впервые за весь день свободное время, которое они решили использовать для игры в пионербол.

Роман Романович, как тут же выяснилось, этой игры не знал и, как истинный ученый, решил ликвидировать данный пробел в своем образовании. Игра Романа Романовича сразу увлекла и продлилась до темноты с азартными спорами по поводу каждого мяча. Роман Романович так устал, что и в этот вечер не смог приступить к рукописи.

Утром следующего дня Роман Романович построил детей на площадке для пионербола и объявил уточненные им за ночь правила игры, явно ориентированные на его односторонние преимущества. Дети спорить с уважаемым ученым не стали, и борьба завязалась с новой силой. Пионербол так захватил Романа Романовича, что он больше уже не мог сосредоточиться на своих бумагах и прерывался только для приготовления и приема пищи.

За день до отъезда Роман Романович вспомнил, что не выполнил ни одного поручения из длинного списка, данного женой, и погрустнел. Чтобы спасти положение, Вова согласился поехать с ним в Москву в качестве проводника и консультанта. Вернулись они поздно, и было видно, что день не прошел даром. По рассказам Вовы, в каждом магазине Романа Романовича охватывало возбуждение, как на площадке для пионербола. Несколько раз они оттаскивали купленные вещи в нашу квартиру и снова шли в бой.

Роман Романович сумел купить огромный сервиз и два ковра, продававшихся только по предварительной записи. Не остались без внимания и продукты, в первую очередь рыбные консервы. Когда в кассе пытались ограничить его аппетиты, он лишь входил в азарт, предъявлял напарника и покупал вдвое больше, чем планировал.

Естественно, что увезти все закупленное он не смог, и я пообещал приехать к нему, дописать, наконец, книгу и заодно привезти сервиз и ковер. Осенью я выполнил свое обещание, но, приехав во Львов, не обнаружил Романа Романовича ни на платформе, ни на станции вообще. Телефона у него не было, и мне пришлось одному тащить все вещи.

Роман Романович встретил меня в переднике и в полном изумлении. В экстазе приготовления пищи он перепутал время прибытия, но зато еды приготовил на десятерых. Привезенные мной вещи по своей сути жену Романа Романовича совсем не заинтересовали, видимо, важен был сам факт их наличия. Ковер, к примеру, засунули под кровать, где уже лежал в таком же не распакованном виде его первый собрат.

Сразу сели за стол.

Жена Романа Романовича сначала выглядела сильно взволнованной, но вскоре успокоилась и даже созналась, что к моему приезду они готовились целую неделю. Ученый из Москвы по своей важности представлялся ей кем-то вроде президента. По ее словам, Роман Романович вернулся из Москвы под сильным впечатлением от того, что мы там ничего не едим. В этой связи на моем кормлении был сделан особый акцент. Завтрак состоял из нескольких блюд, подаваемых на огромных тарелках. За мясной закуской появился борщ, затем вареники. Сначала с мясом, потом с творогом и, наконец, с вишней. Хлеб мне разрешали есть только с салом. Выдержал все это я с большим трудом, но от добавок категорически отказался, чем серьезно расстроил самого Романа Романовича и его хлебосольную супругу.

Немного отдохнув и обсудив творческие замыслы, мы решили отправиться в институт. Перед самым выходом Роман Романович внес в наш план некоторые коррективы, заключив, что нам лучше сразу пообедать, чтобы потом не тратить на это время в институте, уже целиком сосредоточившись на науке.

Стол был накрыт заранее, и я понял, что сопротивление бесполезно. От одного вида порезанных колбас, жареных баклажанов, копченой куры, свежих и маринованных овощей мне стало не по себе. Трезво оценив свои возможности, я сразу занял круговую оборону. В результате обед превратился в изнурительно длинную дискуссию. Мне было официально заявлено, что своим отношением к еде я наношу серьезную обиду их семье в частности и всему гостеприимному украинскому народу в целом. За час «политической борьбы» они заставили меня если не съесть, то хотя бы многое попробовать.

По дороге в институт нам попалось кафе, и я захотел попить водички, чтобы хоть как-то смягчить нанесенный организму удар. Роман Романович охотно пошел мне навстречу и заказал не только воды, но и по стакану сметаны и по два пирожка с мясом, учитывая мой плохой аппетит за обедом.

В институте мы пробыли недолго, так как сильно задержались и весь ученый люд уже разошелся. Ничего не оставалось, как вернуться домой. Там уже все было готово к ужину. Этот ужас я просто не стану описывать. Только за полночь меня отпустили поспать. На всякий случай Роман Романович поставил мне на столике у кровати тарелочку с салом и немного сметаны.

Продержавшись два дня, я понял, что в Москве мы действительно голодаем. Несколько раз Роман Романович раскладывал для дискуссии свои бумажки, но дело у нас совсем не шло, и книга так и осталась ненаписанной.

Я прошу прощения за несколько обширное отступление, но не мог отказать себе в удовольствии сказать хотя бы несколько теплых слов о Романе Романовиче и его замечательной супруге. Вернемся же к теме повествования.

Дача – это то самое место, где можно легче всего развить у детей многие навыки. Достаточно в детстве несколько раз поработать рубанком, пилой и напильником, чтобы в дальнейшем не испытывать комплекса сомнений и неуверенности в столярном и слесарном деле. Существенно только, чтобы это были не какие-то надуманные упражнения, а реально необходимые дела. Очень важно довести их до конца, чтобы был зафиксирован результат, которым можно гордиться.

Большой интерес у наших детей вызывали спортивные соревнования, ежегодно проводимые на даче. В их программе летом были прыжки в длину и в высоту, бег и велосипед, а зимой – лыжи. Результаты каждого участника заносились в протокол, что сразу поднимало статус мероприятия.

Вика с детства очень любила птиц, рыбок и зверей. У нее дома постоянно жили то ежи, то черепахи, то чижи и собаки. К нам на участок ежи приходили каждый вечер. Вика их без труда ловила и показывала детям. В ее руках они вели себя совершенно спокойно, не сворачиваясь в клубок и не оказывая ни малейшего сопротивления.

В Москве держать животных нам было совсем негде, поэтому мы ограничились только щеглом. Он быстро привык и, летая по квартире, совсем нас не боялся. Это и привело к неприятности. Однажды я отдавил ему лапки, закрывая дверцу шкафа, на которой он сидел. Вика лечила щегла две недели, специально приходя в обед с работы, чтобы сделать ему перевязку. Несколько пальцев в результате удалось спасти.

Щегол за время болезни настолько привязался к жене, что теперь уже неотступно следовал за ней, для чего научился летать со скоростью ее перемещений и зависать в воздухе при ее остановках. Он залетал даже в ванную при стирке, несмотря на бешеный шум стиральной машины.

Любимой едой щегла был чертополох. Он с жадностью набрасывался на колючую коробочку с семенами и через несколько секунд исчезал в облаке белого пуха, заполнявшем всю клетку. Съедал щегол только крошечные семечки, поэтому на одну кормежку требовалось более десятка коробочек. Каждую осень мы старались не пропустить время созревания чертополоха и сделать для щегла запас на зиму. Прожил щегол у нас лет семь и однажды исчез.

Мы долго грустили, прежде чем купили другого. Внешне он был совсем таким же и тоже скоро привык, но лапы я ему не повреждал и совсем ручным он так и не стал.

Урожай чертополоха в тот год в Поварове был особенно обильным, и мы с Вовой за один раз набили им целый тюфяк, который с трудом притащили в Москву. Сбор коробочек чертополоха – занятие не из приятных, поскольку все растение состоит из сплошных колючек. Но чего не сделаешь ради любимой птахи?

Новый щегол чертополоха, судя по всему, в глаза не видел, поэтому, когда мы засунули в клетку несколько коробочек, очень насторожился и на всякий случай отсел от них подальше. Мы все с интересом наблюдали за происходящим, ожидая прозрения. Но время шло, а интерес щегла к чертополоху не проявлялся. Тогда мы одну из коробочек вскрыли. Пух разлетелся по всей клетке. Щегол испуганно забился в самый дальний угол. Сначала дети, а потом и жена стали объяснять ему, какой чертополох вкусный, и уговаривать попробовать. Его непонятливость и нерешительность стали меня раздражать, и, чтобы ускорить развитие событий, я, поймав щегла, попытался засунуть семена прямо ему в клюв. В конце концов, измучив себя и птицу, мы бросили это бесполезное занятие. Кто бы мог подумать, что у птиц такие разные вкусы?

Тюфяк добытого с таким трудом чертополоха полностью утратил свою ценность. Встал вопрос, что с ним делать? Из-за огромных размеров его непросто было даже выбросить на помойку. С тех пор я остерегаюсь запасать что-либо в больших количествах впрок.

Второй щегол тоже прожил у нас несколько лет и улетел. Больше птиц мы решили не заводить, но начались разговоры о собаке. Это меня сильно насторожило, так как без машины с собакой было очень трудно ездить на дачу. Живя у метро, мы часто становились свидетелями жутких сцен запихивания псов в мешки и рюкзаки. Открыто провозить зверей в метро, как известно, не разрешается.

Чтобы ситуация не вышла из-под контроля, я принес с работы рыжего котенка и, никому не говоря, выпустил его незаметно в квартире. Первым на котенка вышел сын, точнее, котенок на сына. При встрече он выгнулся дугой и пошел боком, от чего чуть не упал на скользком паркете. На изумленный возглас сына сбежалась вся семья, и с этого момента кот Вася стал всеобщим любимцем.

Он быстро вырос и стал проситься гулять. Первая прогулка оказалась для него не очень удачной, так как какой-то дворовый кот тут же загнал его на дерево, где Вася и просидел дотемна. Но постепенно кот мужал и осваивался во дворе. Теперь он уже проводил на улице большую часть времени. Когда Вика шла с работы, он всегда сидел на дереве у подъезда и, заметив ее издалека, сломя голову кидался к ней. Дома она давала ему замороженную рыбину, которую он тут же съедал и отправлялся на батарею греть живот. Отдохнув часок таким образом, Вася садился у входной двери и просился снова на улицу.

Уличная жизнь котов коротка. Однажды он не встретил Вику с работы. Наши поиски не дали результатов. Все, особенно дочка, были очень расстроены. Заводить другого котенка казалось предательством, и только через полгода мне с трудом удалось уговорить родных взять Васиного брата, только что появившегося на свет. Брат, правда, при ближайшем рассмотрении оказался кошкой Мусей, ставшей на двенадцать лет полноправной хозяйкой как в квартире, так и на даче. Она принесла нам пятьдесят котят.

Характер у Муси был очень строгий, и вся она была преисполнена кошачьего достоинства. Она не могла позволить себе лечь или сесть хоть чуточку неаккуратно. Все движения ее были изящны, точны и продуманны. Муся не только не была назойливой, но отличалась большим тактом и, я бы даже сказал, гордостью. Только Вика могла брать ее на руки, другим она разрешала разве что себя гладить. Особенно сложными отношения с Мусей были у меня. Я утопил примерно половину ее котят, которые не были привлекательными по своей окраске и могли остаться невостребованными. Муся это знала, и первые дни после родов я просто боялся, что она меня ночью загрызет.

Своих котят она воспитывала в большой строгости, и они, будучи беспородными, имели очень хорошую репутацию. Родственники и многие знакомые заказывали котят заранее.

В последнем помете у Муси родилась весьма необычная трехцветная кошка с длиннющей шерстью. Муся ее любила больше других, и мы решили оставить ее у себя, назвав Дафной в честь героини известного американского фильма. Вдвоем в большой дружбе кошки прожили примерно год, после чего Муся умерла, оставив нам в память о себе дочку.

Дафна оказалась и по характеру совсем не похожей на мать. Она ласковая и всегда готова предоставить себя для тисканья взрослым и детям. Лежит и сидит она как придется, но всегда живописно. Хвост ее просто великолепен, и не понятно, как это Муся нашла в Поварове такого красавца мужа. Дафна вся домашняя, от коготков до хвоста. Впервые попав на дачу, два дня она безвылазно провела под лавкой для обуви и когда, наконец, вышла на улицу, то пугалась каждой травинки и лягушки.

Муся же была защитницей дома и всегда зло шипела на подозрительных типов. Не баловала она и гостей, зорко наблюдая за их действиями. Особенно трогательной была ее забота о наших новорожденных внуках. Если ребенок, оставленный один в комнате, плакал, то Муся тут же подходила к нему и сначала пыталась успокоить, мягко урча, как на котят, а затем бежала на кухню звать на помощь жену или дочку.

С Дафной все иначе. Приезд к нам гостей приводит к исчезновению кошки на пару дней. Она забивается на антресоли и не кажет носа. Правда, тут есть некая избирательность, некоторые гости не пугают ее вовсе. Разобраться в таких тонкостях мне не под силу.

За все время своей жизни кошки у нас практически ничего не разбили, хотя лазили повсеместно. Еще со времен первого кота мы установили дома специальную доску, чтобы они могли на ней точить когти, не портя мебель и обои. Сейчас эта толстая доска процарапана больше чем до середины, и гости не верят, что кошкам такое под силу. Делая однажды ремонт, мы обнаружили-таки, что сильно изодраны обои за диваном. При этом сделано все было с большим умом, так что при стоящем на месте диване ничего не было заметно.

Первый кот страшно не любил ездить в метро и в электричке и всю дорогу жутко орал, так что было неудобно перед остальными пассажирами. Среди них всегда находилась какая-нибудь сердобольная гражданка, начинавшая нам читать нотации о жестоком обращении с животными и опасности нервных перегрузок для их здоровья. Поскольку в данном случае нервные перегрузки испытывались в основном нами, я в таких случаях просил попутчиков не беспокоиться, сообщая при этом, что везу кота топить, после чего никаких советов уже не было.

Самое трудное было донести кота от станции до дачи, тут он разрывал все корзинки и кошелки, расцарапывал наши руки, вырываясь изо всех сил. Мы носились за ним по всему лесу, пока наконец не обнаружили, что все это совершенно излишне, так как оставленный в покое кот спокойно шел с нами, как собачка. Это открытие сэкономило нам много сил и нервов. Мы стали брать кота с собой в лес и на прогулки, а женщины вообще видели в нем защитника. Категорически кот не подходил только близко к пруду (видимо, помня мою угрозу) и, когда мы купались, ждал нас в кустах поодаль.

Имея детей и кошек, мы с Викой были жестко привязаны к дому и, кроме дачи, никуда на отдых не выезжали. Было, правда, одно исключение в самые первые месяцы семейной жизни, когда тесть достал нам двухнедельную путевку в дом отдыха в Баковке и уговорил нас туда поехать. Воспоминания об этом организованном отдыхе свежи до сих пор.

Расположен дом отдыха в старинной усадьбе с красивым тенистым прудом, цветниками и даже настоящим фонтаном, хотя и слегка заросшим. Поселили нас в четырехместную комнату вместе с еще одной парой из Ташкента. Это было неожиданно, но, как объяснил директор, других вариантов уже не было. По его опыту, совместное проживание придавало отдыху дополнительную пикантность и в конце смены все жалобы на неудобства обычно прекращались. Не могу сказать, что эти предсказания в полной мере подтвердились в нашем случае.

Своеобразие жизни в доме отдыха, однако, этим не исчерпывалось. Так, в холле второго этажа для развлечения отдыхающих стоял цветной телевизор в специально изготовленном ящике. Включить его самостоятельно было невозможно, и только вечером сестра-хозяйка открывала ящик и осуществляла торжественную процедуру включения. Раньше положенного времени телевизор трогать не разрешалось, так как вещь это дорогая и нам следовало подумать о будущих отдыхающих.

На территории дома отдыха был отдельный павильон для бильярда, но пол там провалился, да и киев не было, хотя шары имелись. К достопримечательностям можно было отнести еще большую теплицу, заполненную приятной зеленью огурцов и других овощей, но урожайность в тот год, видимо, была невысокой, и до отдыхающих ни огурцы, ни зелень не доходили. Кормили нас вообще на удивление плохо. Спасали только магазин и рыбалка.

Зато каждое утро к отдыхающим в столовую выходил массовик-затейник и объявлял культурную программу на день. В первый день, в понедельник, нам предстояло отправиться по партизанским тропам, где, по его словам, была масса укромных мест. (Откуда в Баковке партизаны, оставалось неясным.) Вечером всем вменялось в обязанность прибыть на танцы. Женщин затейник обещал проверить лично. Объявив это, он пошленько засмеялся, видимо, чтобы развеять сомнения в двусмысленности произнесенного. Удовлетворившись произведенным впечатлением, он спросил:

– Какие вопросы?

– Скажите, пожалуйста, когда включите фонтан? – осведомился я вкрадчиво.

Затейник хмыкнул и ушел, так как вопросов больше не было. Во вторник все повторилось, и я опять очень вежливо поинтересовался возможностью включения фонтана. Затейник и в этот раз ничего не заподозрил. В среду мой вопрос был уже ожидаем всеми отдыхающими, и затейник впервые уловил надвигающуюся угрозу. В четверг затейник, наконец, не выдержал и велел мне отстать с моим дурацким вопросом. Это стало как бы сигналом к восстанию. Теперь уже все изголодавшиеся отдыхающие спрашивали его про фонтан при каждой встрече. Безобидный вопрос стал, как теперь бы сказали, «хитом сезона».

В пятницу на завтрак вместе с затейником пришел сам директор и попросил меня объяснить, чего мне дался этот фонтан? Я с готовностью сообщил ему, что фонтан является необходимым композиционным элементом паркового ансамбля и без него эффект эстетического восприятия памятника истории, коим является усадьба, может быть неточным и даже искаженным, что, в свою очередь, не способствует полноценному отдыху трудящихся нашей замечательной Родины. Меня единодушно поддержали все отдыхающие, а один из них настолько осмелел, что предложил директору попробовать завтрак, которым нас кормят, и спросил, куда тот девает огурцы из теплицы.

Директор заявил в свою очередь, что более скандальных отдыхающих у него в доме отдыха еще не было, но завтрак пробовать не стал.

В субботу мы праздновали заслуженную победу: во-первых, дали огурцы, а во-вторых, уволили затейника. Вечером на танцах он сорвался и обругал матом женщину, отказавшуюся от его «проверки».

Победа сплотила отдыхающих. При встрече теперь все интересовались друг у друга, не заработал ли фонтан, и весело смеялись. Но все же без затейника стало скучновато, и мы с Викой до конца смены не продержались.

На юге с детьми нам удалось побывать только однажды, и воспоминания от поездки остались очень яркими и отчетливыми, несмотря на множество последующих впечатлений. Дело было в Судаке в июле. Целыми днями мы купались в море и лазили по горам. Детям было пять и семь лет, но они проявили себя настоящими путешественниками и не боялись даже опасных горных мест. Встречавшиеся нам хорошо экипированные горные туристы удивлялись нашей веселой и беззаботной компании. Фотографии из этой поездки занимают центральные места в фотоальбомах, и они действительно очень хороши.

Дети росли, менялся и уровень наших жизненных проблем. После окончания школы и поступления в университет следующим волнительным моментом для всей семьи стали проводы Вовы в армию. Забрали его со второго курса на два года. Он как раз попал в тот короткий период, когда студентов МГУ тоже стали призывать.

Определили Вову в химические войска и направили в небольшой городок Дмитриев Льговский. Расположен он не так далеко от Белгорода. Через полгода мы решили навестить сына в день рождения. В городке мы без труда разыскали воинскую часть, и дежурный в проходной вызвал Вову.

Признали мы его не сразу. Перед нами стоял очень тощий убогого вида солдат в неимоверно длинной шинели, огромных сапогах и потерявшей форму ушанке. Трудно было предположить, что за полгода человек может так измениться. Правда, вскоре первое гнетущее впечатление немного развеялось.

В честь приезда родителей солдату полагалось увольнение на сутки, но там были какие-то особые обстоятельства, и Вову отпустили только до вечера. Мы сняли номер в гостинице и устроили небольшой праздник. Поговорить толком практически не удалось, поскольку, как мы поняли, у солдат на службе две главные проблемы – поесть и поспать. Передохнув, Вова взял угощение для товарищей и отправился в часть. На следующий день его отпустили нас проводить.

За время службы Вову несколько раз присылали с бумагами в штаб в Москву. Во время одной из таких командировок в штабе заболел корью солдат, который ежедневно рисовал карту радиационной обстановки в зараженных после чернобыльской аварии регионах. Вова в своей части выполнял оформительские функции, и его на недельку оставили при штабе. Но то ли солдат медленно выздоравливал, то ли Вова пришелся ко двору, только пробыл в Москве он три месяца.

Жить ему полагалось в казарме, хотя это никто не контролировал, и на свой страх и риск он мог ездить домой. Главное было не попасться на глаза патрулям, которых в метро всегда полно.

Карту рисовать нужно было ночью, после получения сведений с мест. Днем офицеры штаба давали ему, как денщику, различные поручения, связанные, главным образом, с решением их бытовых проблем. От того, насколько быстро их удавалось решить, зависело свободное время.

Практика, пройденная в штабе, оказалась очень полезной. Перед уходом в армию Вова был по нашим временам излишне интеллигентным и, я бы даже сказал, несколько инфантильным. Теперь же, выполняя поручения командования, он освоил множество нестандартных приемов достижения цели, требующих большой изворотливости и настырности.

Все свободное время он проводил со своей невестой. Работая ночью и мотаясь днем, он сильно уставал и, несмотря на хорошее питание, похудел до неузнаваемости. Мы с Викой не могли дождаться, когда же его пошлют обратно в часть.

Наконец это произошло. За выполнение ответственного задания в штабе ему предложили на выбор грамоту или ценный подарок. Он остановился на грамоте, в которой высокий генеральский чин объявил ему благодарность за ликвидацию последствий чернобыльской аварии. На мой вопрос, почему он отказался от ценного подарка, Вова пояснил, что в части его награждали им уже трижды, но ни разу так и не вручили.

Пропустив два года учебы, Вова попал на один курс со Светой. Для Светы поддержка брата была как нельзя более кстати. Теперь было у кого спросить и списать, и, кроме того, Вовины приятели стали ее кавалерами. Правда, развитие событий здесь пошло по другому руслу.

Семьями дети обзавелись, следуя примеру родителей, в двадцать один год. Вова свою невесту присмотрел еще в школе. Света, напротив, вышла замуж совсем неожиданно. Мы с женой имели сомнения относительно выбора детей, но никаких препятствий им не чинили, последовательно придерживаясь принципа развития самостоятельности. Кроме того, перед нашими глазами были примеры, когда вмешательство родителей в этот тонкий процесс приводило в конечном итоге к серьезным проблемам.

Первые браки сына и дочери оказались непрочными, но и в том, и в другом случае у них появились дочки, а у нас замечательные внучки: Катерина и Татьяна. Уже одно это снимает все вопросы о правильности выбора.

После окончания МГУ Света не пошла работать по специальности, поскольку нужно было зарабатывать деньги на жизнь. Она окончила короткие бухгалтерские курсы и затем работала в фирме, в юридической консультации и в магазине. Через несколько лет, вторично выйдя замуж и родив сына, она целиком посвятила себя семье.

Вова проработал годик в моем родном институте, а затем сдал экзамены и поступил в аспирантуру Университета Брауна в США. После успешной защиты диссертации он устроился на работу в один из самых престижных университетов, а именно Принстонский. Через несколько лет у него образовалась новая, интернациональная семья и родилась еще одна замечательная дочка Майя. Каждый год он приезжает на родину, чтобы забрать на летние каникулы старшую дочь. Работа его идет вполне успешно, так что, судя по всему, решение уехать в США было для него правильным.

В 1995 и 1996 годах нам с Викой и внучкой Татьяной дважды удалось съездить весной в Крым, в престижный дом отдыха «Айвазовское», что около Медведь-горы по другую сторону от «Артека». Приезжали мы туда в конце апреля и оба раза были первыми отдыхающими.

Крым всегда хорош, а весной он просто великолепен. Море еще холодное, но зато совершенно чистое и прозрачное, все деревья в цвету. Территория дома отдыха подобна ботаническому саду.

Поскольку до начала мая мы были одни, ничего, кроме столовой и медпункта, в доме отдыха не работало. Пустые корпуса даже не топили, и, чтобы мы окончательно не замерзли, нам выдали электрообогреватель. Все сотрудники были к нам очень внимательны, следили буквально за каждым шагом. Горячую воду включали сразу, как только мы возвращались в номер, и тут же после ухода выключали. Кормили нас усиленно, но в холодной столовой.

Первые дни температура воздуха на улице не поднималась выше 11 градусов, внучка где-то простудилась и заболела. Вика тоже чувствовала себя неважно, поэтому медицинские хлопоты с внучкой я взял на себя. Местный врач, судя по всему, был очень далек от педиатрии, и, когда я предъявил ему заболевшую внучку, он не знал, как к ней подступиться. Нужно сказать, что она тоже для врачей не подарок. Поставить ей градусник – просто пытка, а дать таблетки, тем более сделать укол – только под угрозой смерти.

Жаловалась она на боль в ухе, горле и в низу живота. Врач стал нажимать пальцем в окрестности уха, спрашивая:

– Здесь больно?

– Нет.

– А здесь?

– Нет.

– А где же больно?

– Ну, если так сильно жать, то нигде. Чтобы было больно, нужно тихонечко.

После такого разговора врач потерял всякую уверенность в своих познаниях и выписал бисептол, который должен был помочь от всего сразу. Трудность возникла только с определением дозировки. Он прочитал в справочнике, как это делать, и надолго задумался, так как предстояло решить задачу на пропорцию. Я неплохо это освоил еще в школе и сказал врачу, что следует давать по четверти таблетки. Врач мое безответственное утверждение проигнорировал и погрузился в расчеты. Когда выяснилось, что они подтвердили мою точку зрения и врач понял, что я осуществил их в уме, он не знал, как выразить возникшее ко мне глубокое уважение, и, не найдя ничего лучшего, предложил сесть.

Рассчитать пропорцию было много легче, чем дать эту четверть таблетки ребенку. Бабушка примерно час уговаривала ее и так, и эдак, но безрезультатно. Я в таких случаях уже через пару минут выхожу из себя, и это оказывается куда более убедительным.

Помню, мне пришлось учить сына кататься на двухколесном велосипеде. Минут тридцать я бегал за ним, придерживая сзади, а он при этом норовил так закосить велосипед, чтобы все время чувствовать мою поддержку. Нервы мои сдали, и я совершенно искренне (это крайне важно, так как дети тонко чувствуют фальшь) пообещал лишить его жизни, если он не поедет сам. Это подействовало сразу и безоговорочно. Аналогичный прием я применил и в этот раз, причем снова с успехом.

То ли лекарство, то ли процедура его приема так взбодрили внучку, но она сразу почувствовала себя много лучше, и мы решили подняться с ней на Медведь-гору. По дороге нас обогнала легковая машина. Затем она остановилась и вернулась к нам. За рулем сидел наш врач. Узнав, что мы идем в горы, он испытал второе потрясение за день. Не очень рассчитывая на успех, он посоветовал, в случае удачного возвращения (почему-то казавшегося ему маловероятным), погреть девочке грелкой мочевой пузырь. На что Татьяна заявила, что я могу убивать ее сразу и прямо здесь, но греть «ночевой пузырь» она не даст. Врач, не будучи осведомленным в тонкостях наших отношений, тут же укатил, чтобы не быть свидетелем дальнейшего.

Поход в горы оказался успешным и положительно повлиял на состояние здоровья внучки. Между тем нам еще предстояло принять с ней несколько ингаляций для укрепления горла. После второго сеанса медсестра заявила, что она ляжет в гроб раньше, чем девочка поправится. Бабушке мы не стали рассказывать о наших проблемах и делали вид, что все идет как надо. В назначенное время мы выходили из дому, но к ингаляционному кабинету не подходили даже близко, руководствуясь чисто гуманными соображениями по отношению к медперсоналу.

К концу срока Татьяна стала всеобщей любимицей, и каждый хотел с ней поговорить. В свои шесть лет она была уже умудренной жизнью женщиной. Вот некоторые из ее диалогов.

– Девочка, ты куда идешь, гулять?

– Нет, на танцы, и очень волнуюсь.

– Таня, тебе нравится моя новая картина?

– Просто очаровательно.

– Правда, что ли?

– Ну, не буду же я тебя расстраивать!

– Таня, а что такое земля?

– Это пол на улице.

– От вас, мужиков, одна только грязная посуда.

– Я одну ногу уже совсем отходила.

– А я умру?

– Когда-нибудь да.

– А если замуж выйти?

– Таня, а как зеркало работает?

– Оно сначала все впитывает, а потом выпитывает.

– Ты где гуляла?

– Угадай? На букву «Ф».

– Не знаю.

– В школе!

В самолете:

– Ой, как я волнуюсь!

– Не бойся, девочка, ничего с нами не случится.

– Да я не за себя волнуюсь. За вещи! Их увезли на какой-то машине.

– Таня, на дачу хочешь?

– Прямо и не знаю. Одна сторона хочет, другая – нет.

Найдя на даче упоминавшуюся ранее пишущую машинку, Татьяна немедленно приступила к ее использованию. Вот ее первый рассказ.

Мама и папа сидят на скамейке. Они говорят:

– Я тебя люблю.

– И я тебя люблю. Вот какая любовь!

Первые шаги в красноречии делает и ее трехлетний брат Андрей.

– Андрюша, нос – он или она?

– Чья? Твоя или моя?

– Бабушка – он или она?

– Он.

– А дедушка?

– Тоже она.

Андрей очень любит кидать камни в речку, и я хотел этим воспользоваться:

– Андрюша, на дачу поедешь?

– Нет, не поеду.

– Там камни есть.

– Не хочу камни есть.

– Андрюша, как правильно сказать: «Мальчик побежал или побежала»?

– Как хочешь.

– Смотри, уже все листочки упали с деревьев на землю.

– Ой, как мне их жалко.

– Ничего, весной они появятся снова.

– Что, расправятся и прицепятся?

– Зачем свет выключили? У меня глаза сразу оглохли.

– Что такое твердый знак?

– Это буква такая у англичанцев.

– Андрюша, зачем людям ноги?

– Чтобы ходить.

– А еще?

– Чтобы надевать ботинки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.