17. Проблема та же, только вид сбоку…

17. Проблема та же, только вид сбоку…

Ведь если вы Медведь с опилками в голове и думаете о делах, вы иногда с огорчением обнаруживаете, что мысль, которая казалась вам очень дельной, пока она была у вас в голове, оказывается совсем не такой, когда она выходит наружу и на неё смотрят другие.

А.А. Милн. «Винни-Пух и все-все-все»

Позвольте вначале рассказать одну замечательную историю, связанную с именем императора Наполеона Бонапарта.

Через считанные недели после того, как император вернулся с острова Эльба и на плечах восторженных солдат был внесён в свой дворец, вновь разразилась война. Она была мало кому выгодна, но тем не менее стала неизбежной.

Вернувшись во Францию, Наполеон Бонапарт честно попытался договориться с коалицией враждебных держав о взаимном ненападении. Страна устала от непрерывных войн с 1792-го по 1814-й год, обескровилась, была готова ещё много лет зализывать раны в мире с соседями. Так что император, успевший, помимо военных подвигов, дать стране новое — чисто буржуазное — законодательство, был склонен не столько творить новые чудеса, сколько пожинать плоды былых посевов.

Но поверить скоропостижному миролюбию былой грозы Европы было практически невозможно. Да и французская промышленность, взращённая в тепличных условиях континентальной блокады, могла зачахнуть под вольным ветром торговли с Британией — следовательно, могла в любой момент потребовать новой конфронтации. Независимо от воли крестьянского большинства французов самые богатые и влиятельные из них объективно нуждались если не в войне, то по меньшей мере во вражде с богатым островным соседом.

Как известно, поиск врага и жизнь в постоянном напряжении весьма выгодны всякой власти. Британские же промышленники, давно уже занявшие ключевые позиции в структурах власти, намеревались воспользоваться всеми властными возможностями, чтобы предотвратить появление на континенте серьёзного конкурента. Так что, как видите, все экономические предпосылки для войны были. Ружье, висевшее на стене, не могло не выстрелить…

Довольно быстро выяснилось: за год изгнания «маленький капрал» не растерял военные навыки. Прежде всего, разумеется, тот навык, который полководцы революционной Франции успели за десятилетия противостояния всей Европе отточить до совершенства. Немыслимому численному превосходству противника можно было противопоставить только умение разделять его — а добившись хотя бы временного перевеса, бить по частям[135].

Вот и теперь Наполеон блистал тем же искусством. По непролазной осенней нидерландской грязи его армии носились, как по учебному плацу. Войска вражеской коалиции не успевали соединиться и разлетались от французских ударов во все стороны. Наконец, изгнав с поля боя пруссаков под командованием фельдмаршала Блюхера, император отрядил маршала Груши преследовать отступающих и отправился на охоту за последним в этой кампании противником — британцами, которыми руководил герцог Веллингтон.

Встреча самой блистательной армии с самой упрямой разразилась близ нидерландского (ныне бельгийского) городка Ватерлоо. Веллингтон, как всегда, выбрал самую удобную для обороны позицию. В осенней грязи его войска, как всегда, держались до последней возможности — даже когда сопротивление выглядело совершенно безнадёжным. Чтобы прорвать британскую оборону, Наполеон бросил в бой последние резервы. Гром пушек даже сквозь туман разносился на десятки новомодных в ту пору — именно революцией введенных — километров.

Эту канонаду слышали Блюхер и Груши. Но выводы сделали разные.

Маршал Груши славился прежде всего дисциплиной. За всю свою военную карьеру он ни разу не оставил боевой приказ неисполненным хотя бы в самой мельчайшей подробности. Наполеон поручал ему труднейшие задания — и был уверен в конечных результатах. За это и поднимал его по служебной лестнице. Высшее воинское звание Груши заслужил честно.

Фельдмаршал Блюхер же не зря слыл старым лисом. Приказы он, конечно, тоже исполнял — но так, что авторы приказов только диву давались. Вот и сейчас он исхитрился ночью оставить перед носом у Груши скромный арьергард — основные же силы увёл на выручку союзнику.

В авангарде Груши быстро почувствовали неладное. Слишком уж мало следов оставляла армия, за которой они гнались. А главное — слишком долго слышалась пальба у Ватерлоо. Если Веллингтон всё ещё не сломлен — не лучше ли прекратить преследование и помочь главным силам?

В конце концов генералы не выдержали — обратились к маршалу напрямую. Они не только сомневались в успехе своей погони. Они ещё и сознавали: если британцы пересилят, бить пруссаков будет незачем.

Понимал это и Груши. Наполеон имел из кого выбирать, и его маршалы действительно были цветом армии. Но за всю свою карьеру Груши ни разу не ослушался приказа. А тут приказ был прям и недвусмыслен: гнаться за пруссаками, не дать им оправиться и перегруппироваться.

Военный совет, проведенный на марше, не изменил ничего. Армия Груши продолжала погоню за призраком Блюхера. И с каждым шагом удалялась от Ватерлоо. Так что помощи Наполеону не предвиделось.

Правда, в обычных обстоятельствах помощь бы и не потребовалась. Последние французские резервы уже почти прорвали британскую оборону. Наполеон был в двух шагах от победы. И в этот самый момент войска Блюхера вырвались на поле боя — и упали на антинаполеоновскую чашу весов.

Из всех маршалов Наполеон выбрал для погони того, который не мог нарушить приказ ни при каких обстоятельствах. Нерушимая исполнительность и безынициативность Груши оказывалась необходимой десятки раз. Но рано или поздно не могла не обернуться катастрофой. Опираться можно только на то, что оказывает сопротивление. Великая империя рухнула, когда главной её опорой оказался человек без собственных решений, принимающий их по инерции, по давно известному и вроде бы апробированному образцу.

В этой ситуации сыграла роковую роль не только невозможность для маршала — как для человека военного — на свой страх и риск нарушить данный ему приказ. Конечно, с точки зрения военного и это в самом деле безумная идея. И, увы, она была достаточно безумна, чтобы оказаться верной.

Да, следовать букве инструкции, не вдумываясь в её дух, иногда очень соблазнительно. В самом деле, особых духовных усилий для этого не требуется. А если случится что-нибудь непредвиденное (а тем более нежелательное), всегда можно свалить вину на тех, кто не предусмотрел соответствующий случай в инструкции. Хотя заранее ясно, что никакая инструкция не может предусмотреть всего. Да и то, что в неё включено, ещё надо уметь искать.

Вот ещё пример, который приводит уже упомянутый выше выдающийся физиолог, первооткрыватель стрессовой реакции организма, лауреат Нобелевской премии Ганс Селье. При изучении одной болезни (столь редкой, что во всей его родной Канаде в тот момент никто ею не болел — пациенты нашлись только в США) ему понадобилось исследовать образцы мочи. Чтобы она осталась достаточно свежей для исследования, её везли самолётом (в запечатанных контейнерах). Но в аэропорту работники Королевской таможни не пропустили контейнеры, поскольку данный предмет не упомянут в Королевской таможенной книге ни в рубрике «Предметы, освобождаемые от пошлины», ни в рубрике «Предметы, облагаемые пошлиной», а следовательно, пропущен быть не может.

Селье пишет: «Раздражённый этим глупейшим препятствием, я попросил нашего декана написать официальное письмо самому высокому таможенному начальству и объяснить, что для фундаментальных исследований иногда бывают необходимы предметы, способные производить на людей непосвящённых несколько странное впечатление, но без которых всё-таки не обойтись. Письмо было написано в достаточно сильных выражениях и возымело действие. Всего несколько дней спустя мы получили ответ, из которого явствовало, что, конечно же, федеральные власти предусмотрели такие случаи, просто неопытный таможенник не смог найти в книге соответствующее место. Между тем объект пересылки вполне чётко упомянут среди «освобождаемых от пошлины предметов», ибо он со всей очевидностью подпадает под категорию «бывшие в употреблении личные принадлежности». Теперь всё было в порядке, но, поскольку я знал, что к этому времени содержимое посылки всё равно испортилось, я не стал её забирать. В последующие дни нас одолевали настойчивые телефонные звонки из аэропорта, умоляющие избавить их от «товара», который, по-видимому, стал вести себя угрожающим образом. Я же и пальцем не пошевелил, утратив ко всему происходящему какой бы то ни было интерес».

Далее Селье с юмором заканчивает эту историю: «Наконец почтальон принёс напечатанное типографским способом извещение — очевидно, и подобные случаи оказались предусмотренными, иначе не нашлось бы подходящего бланка. От руки был вписан только номер посылки, печатный же текст гласил: «Если в течение пяти (5) дней с момента получения настоящего извещения Вы не востребуете вышеупомянутый товар, то посылка будет вскрыта и её содержимое распродано с аукциона». Признаюсь, я не проследил за дальнейшими событиями и по сей день не знаю, кто оказался счастливым обладателем «вышеупомянутого товара».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.