КРИТИЧЕСКИЕ СИТУАЦИИ
КРИТИЧЕСКИЕ СИТУАЦИИ
Вспоминаю, что в критических ситуациях я интуитивно вел себя правильно. Помню один случай, который произошел со мной в середине 70-х годов. Это было на Кавказе, в районе озера Рица.
Ближе к Кавказскому хребту есть горные озера, которые называют Ацетукскими. Есть там небольшое озеро с ледяной водой, оно называется Мэй. Мы остановились возле него на привал. И вот я решил взять фотоаппарат, чтобы сфотографировать нашу группу издали.
Я отошел сначала в сторону, а потом стал подниматься по склону.
Увлекся и быстро стал подниматься все выше и выше. В нескольких сотнях метров над собой я увидел площадку, с которой решил сделать снимок.
В конце стена была почти отвесной, и подъем был опасным. Но я себя утешил тем, что спущусь с другой стороны. Ребята решили идти дальше и стали звать меня. Я им ответил, но меня они не видели. Они для меня были точками возле озера, соответственно, и я для них. Крикнул им, что я скоро спущусь. Подошел к площадке и заглянул на другую сторону хребта. Там была отвесная стена около ста метров высотой. И только потом пологий склон.
И так везде. Было два выхода: либо подниматься вверх по хребту, чтобы найти удобное место для спуска, но это заняло бы восемь часов в лучшем случае, или спускаться там, где поднялся.
Я подошел и посмотрел вниз, на тот путь, которым поднимался: стена была практически отвесна. А на Западном Кавказе породы рыхлые, осадочные, они легко осыпаются. Решил спускаться.
Перед тем как начать спуск, со мной произошло что-то странное. В голове была звенящая пустота, ни одной мысли. Ни сожаления о прошлом, ни планов на будущее. Движения из судорожных стали плавными и точными. Когда я спустился метров на пятьдесят, то понял, что ошибся, и принял левее. Тот путь, которым я поднимался, шел по диагонали правее. Посмотрел наверх. Шансов подняться у меня не было. Внимательно осмотрел стену, идущую вниз, шансов спуститься тоже не было. Стена была отвесной. Висеть долго в таком положении я бы не смог. Начал внимательно осматриваться по сторонам. Метрах в тридцати правее и ниже я увидел заросли рододендрона, небольшие кустики с ветками длиной около метра. Я понял, что это единственный мой шанс. Очень плавно, не делая резких движений, стал смещаться вправо. Когда пытаешься уцепиться за какой-то выступ, нужно нажать на него три раза. Первый очень мягко, чтобы не развалить свою балансировку, проверяя, не упадет ли камень сразу. Второй жестче и коротко, чтобы не упасть вместе с ним, если он отвалится. А третий очень плавно и мягко, постепенно перемещая опору на камень.
Ни на одну опору нельзя надеяться стопроцентно, даже чисто психологически. Тогда легче успеть уцепиться за другие, если эта все-таки подведет. Несколько десятков метров я преодолел.
Под рододендроном тоже была отвесная стена. Но здесь уже можно было спускаться комфортно, не цепляясь кончиками пальцев и спортивных тапочек как раньше.
Я подполз к зарослям рододендрона, отдохнул, затем взял в руки несколько крепких веток, чтобы дальше спускаться на одних руках. На всякий случай дернул. И легко их вырвал. Смотрел на ветки в своей руке и понимал, что шансов выбраться теперь у меня нет никаких.
Но попробовать все равно нужно было. Я сжал ладонью максимальное количество веток, дернул и увидел, что они более или менее держатся. Плавно и осторожно, захватывая в руки пучки веток, начал спускаться. Метров пятьдесят я спускался только на руках.
Потом стена стала более пологой, и я стал находить какую-то опору под ногами. Спускался я четыре часа. Три с половиной часа молчал. Чувствовал, что если отвечу своим друзьям, то мое сознание начнет работать, и я погибну. Когда подошел к группе, все начали меня ругать, поскольку я сорвал весь график перехода. Показал им то место, откуда спустился. Меня еще раз переспросили. Я снова показал путь, по которому полз. Издали мой маршрут казался еще более впечатляющим. Больше вопросов мне никто не задавал.
Там теоретически невозможно спуститься, сказал, правда, один из членов нашей группы.
Как-то один армянин рассказал мне странную историю: У нас в небольшом армянском городке жила девочка, и мы, мальчишки, которые привыкли лазить по горам, каждый раз разевали рот, видя, как она развлекается. Она подходила к краю скалы, закрывала глаза и шагала вниз. И вдруг, неожиданно, ее падение замедлялось, и она начинала, как бабочка, перепархивать с одного уступа на другой. И так несколько сотен метров, пока не опускалась на землю. Потом она разбилась. После первой брачной ночи она решила испытать привычное ощущение полета, подошла к краю пропасти и шагнула в нее. Но ее подсознание, наверное, сильно привязалось к человеческим ценностям, не смогло их отпустить и стало зависеть от них. И, наверное, мелькнуло чувство испуга, когда она шагнула в пропасть. Похоже, с ней произошло то же самое, что и с Апостолом Петром, который шел по воде до тех пор, пока не испугался. Когда страх, сожаление, обиды ставят нас в зависимость от окружающего мира, чувство полета уходит не только из души, но и из тела.
Не удержусь и расскажу читателям еще один случай о резервах человека в критической ситуации, когда ему свойственно не отчаяние, а оптимизм.
Несколько друзей поехали на рыбалку. Остановились возле озера, взяли снасти и пошли на лед. Отошли от берега метров на сто, началась поземка, а потом пурга. Пошли назад другой дорогой. Вышли на тонкий лед, который вдруг треснул. Трое человек оказалось в воде. Двоих сумели вытащить, а одного найти не смогли, его затянуло под лед. "Минут пятнадцать мы его искали, рассказывал мне знакомый, но все было бесполезно.
Мы вернулись на берег, сели в машину и уехали. Проехали метров двести. Метет пурга. А я говорю: "Ребята, я слышу его голос, давайте возвращаться". Мне отвечают. "Успокойся, это ветер свистит, ты слишком переволновался". А я им повторяю: "Я четко слышу его голос, поехали назад"." Все решили, что у меня с психикой не в порядке, махнули рукой и двинулись назад.
Вернулись обратно к берегу.
Ну что, успокоился, можно ехать дальше?
Нет, берите топор, пойдемте со мной. Он из-подо льда кричит, будем лед рубить.
Решили не спорить и отправились с ним.
Прошли несколько десятков метров по льду, и вдруг у всех волосы дыбом встали. Все отчетливо услышали голос своего товарища, которого полчаса назад затянуло под лед. Голос был искаженным, но, тем не менее, его.
Подошли к тому месту, откуда раздавались звуки. Начали рубить лед топором и через минуту вытащили друга.
А получилось следующее. Когда его затянуло под лед, он пытался вынырнуть, но натыкался повсюду только на ледяной потолок. Случайно его рука зацепила какой-то предмет. Это был кусок раскладушки, вмерзший в воду. Парень сначала через эту трубку кричал, а потом стал дышать. Вообще-то я подумал, что в трубке тоже должна быть вода и она должна была замерзнуть. То ли он сумел выдуть этот лед, то ли там было какое-то пространство, я не знаю. Но передо мной сидел человек, который слышал его голос, вытаскивал его, я видел, что это правда.
Меня потом неделю на руках носили, рассказывает мой собеседник. Такой пир закатили, что до сих пор соседи вспоминают.
Выдерживает испытание тот, кто правильно относится к жизни, подумал я.
На жизнь можно смотреть как на цепочку постоянных потерь. И в конечном счете, все человеческие ценности, которые мы имеем, мы обязаны потерять.
Но это поверхностный взгляд. В каждой ситуации и в каждой жизни у нас есть то, что никогда не уменьшается, а только увеличивается. Это любовь к Богу и соединение с ним. С высшей точки зрения, мы никогда не теряем, а только приобретаем.
Если была любовь, то от нее в душе должна остаться радость встреч, а не горечь разлук.
Как мне стать счастливой? спросила меня одна американка.
Вы всегда были счастливы, только не понимали этого, сказал я ей. Когда все вокруг становится поводом для накопления любви в душе и излучения ее, тогда мы по-настоящему чувствуем иллюзорность нашего бытия и реальность Божественного в нашей душе.
Я раньше не понимал, откуда у меня неистребимое желание рисковать жизнью.
Когда в начале 1970-х годов я работал экскурсоводом на Кавказе, обычно я оставлял группу на Рице и пешком спускался вниз по дороге. А примерно через два часа группа собиралась, и меня подбирали на обратном пути. Мне очень нравилось в одиночестве идти по ущельям. Ощущение единства с природой было больше. Моим любимым занятием было хождение по перилам мостов.
Я знал, что если я упаду, то инвалидом уже не останусь. А ощущение близкой смерти радовало душу и совсем по-другому окрашивало внешний мир. Люди, которые часто рискуют жизнью, становятся добродушней. Я потом понял почему. Ведь человеческие ценности и начинаются с жизни. Перед близкой смертью «стрелки» нашей души автоматически сдвигаются в сторону любви. Это саму жизнь наполняет новым смыслом. Огромное количество людей в мире рискует жизнью, вроде бы, из-за пустяков. Обычной логикой это не объяснить. А это, оказывается, один из механизмов, снимающих зацепки за человеческие ценности. И в пограничных, близких к смерти состояниях вспышка устремления к Богу и к любви может изменить человека качественно и вывести его на совершенно новое восприятие мира.
В критических ситуациях со мной часто происходило что-то необычное. И когда пациенты говорят, что врачи подписали им приговор, я объясняю им, что врачи делают заключения, исходя из статистики. А когда человек обращается к Богу и к любви, статистика часто перестает работать. Врачи долго убеждали Валентина Дикуля, что с переломанным позвоночником он ходить не должен и не будет. Но добродушие и упорство не только поставили его на ноги, но и позволили ему помогать другим, успешно преодолевая тот же недуг. Человек озлобленный в критической ситуации быстро «гаснет». Оказывается, в значительной степени изменить свое тело и свой дух может тот, у кого происходит постоянная подпитка энергией. Человеческие ценности имеют определенную емкость энергетическую. Но для совершения не сиюминутного, а протяженного во времени подвига человеческих ценностей не хватает. Неиссякаемым источником энергии в этом случае является чувство любви. Если человек в безвыходной ситуации выключает ориентацию на человеческие ценности и ориентируется на чувство безграничной сияющей любви, его волевой импульс становится сколь угодно высоким. И добиться может очень многого, и совершить любые чудеса. И здесь физическое выздоровление является только малой, крохотной частью тех возможностей, которые открываются перед человеком.
Помню такой необычный случай, произошедший со мной, поскольку это было как раз после окончания первой книги.
Я с друзьями поехал на Север в один из небольших городков, чтобы на природе отпраздновать выход первой книги.
Остановились мы в местной больнице, там было несколько комнат для приезжих. Когда праздник был в разгаре, меня позвали врачи.
Послушайте, тут у женщины внематочная беременность, боимся, до операции не дотянет.
Я тогда только-только что-то начинал понимать в том, что называлось «кармой», но тем не менее моя помощь часто оказывалась эффективной. Я несколько минут поговорил с женщиной. Ее белое, восковое лицо понемногу стало розоветь.
Врачи решили, что этого достаточно, и отправили меня вниз.
Минут через сорок ко мне опять заглянул врач.
Вы знаете, скоро начнем операцию, а ей опять плохо. Вы могли бы подкачать ее просто энергетически?
Без проблем, ответил я.
Да, еще мы боимся, что не хватит крови. Вы могли бы сдать кровь?
У меня 1-я группа крови, резус положительный, т. е. она подходила любому человеку.
Можете брать сразу пол-литра, сказал я. Вес у меня большой. Но есть проблемы. Я выпил уже полторы бутылки водки.
Не знаю, как это скажется на пациентке.
Ничего, успокоили врачи. Это будет кровь с противошоковым компонентом.
Мы поднялись на второй этаж и зашли в стерильно-чистое помещение. Перед этим на меня надели белые бахилы и белую шапочку. Я закатал рукав до плеча, положил локоть на подушечку, лежащую на столе. Рядом со стулом, на который я уселся, на пол поставили банку с цитратным раствором, чтобы кровь не сворачивалась. Из этой банки к столу тянулась резиновая трубка.
Ее в руках держала медсестра. Кроме меня, в помещении было три человека: женщина-врач и две медсестры. Врач перетянула мне руку выше локтя резиновым жгутом. Когда вена надулась, она аккуратно ввела в нее широкую иглу. С другого конца иглы сначала закапала, а потом полилась кровь. Женщина аккуратно подсоединила резиновый шланг, и кровь постепенно стала переливаться в банку. Банка стояла на метр ниже локтя, лежащего на столе. Через несколько минут около 200 граммов крови перекочевало из моей вены в банку.
Как Вы себя чувствуете? спросила врач.
Прекрасно, ответил я.
Может быть, 200 граммов достаточно?
Да нет, берите 500 граммов, сказал я, вдруг не хватит.
Но вот мой организм почему-то решил иначе. Истечение крови вдруг резко уменьшилось, а затем остановилось вовсе.
А Вы посжимайте кулак, может, кровь и пойдет, посоветовала врач.
Несколько минут я усиленно сжимал и разжимал руку. Но вена не выдала ни одной капли. Тут меня осенило.
Вы знаете, наверное, жгут слишком туго перетягивает вену, давайте его снимем.
Врач послушно развязала резиновый жгут. Прошло несколько секунд, и вдруг я увидел ее изумленные глаза. Она смотрела на банку. У медсестер тоже вытянулись лица. Я взглянул вниз и увидел, что кровь всасывается обратно в вену. Секунд пять длился шок у женщины-врача. Потом она молча взяла резиновый жгут и попыталась выдернуть иглу из вены. Жгут она выдернула, но игла в вене осталась. Воздух с шипением стал входить в вену через иглу. Медсестры и врач застыли, глядя, как игла с шипением всасывала воздух. Урчание поднималось по вене от локтя вверх. Медсестры и врач продолжали стоять и смотреть, как воздух поднялся к плечу и подошел к ключице. Я понял, что надо что-то делать.
Пожалуйста, вытащите иглу, попросил я.
Врач опомнилась и тут же вытащила иглу.
Ну что же, я пошел праздновать, меня там ребята ждут, сказал я.
Она мягко надавила мне на плечо.
Пожалуйста, посидите минут пять.
Думаете, я скоро умру? поинтересовался я.
Вы посидите, уклончиво сказала врач.
Через десять минут меня отпустили, и праздник продолжался.
Через два дня мы уезжали назад. Ко мне подошла доктор.
Если бы мне кто-то рассказал подобную историю, я бы даже не рассмеялась. Нулевое давление в вене бывает в основном у покойников. Но чтобы было отрицательное давление, причем чтобы вена всасывала кровь из банки, стоящей метром ниже… Видите ли, это теоретически невозможно. Я Вам скажу откровенно, добавила она, если бы не две медсестры рядом, которые все это видели, я бы решила, что у меня галлюцинации, и убедила бы себя в этом.
Да, кстати, Вашу кровь я не решилась вводить пациентке, взяла другую.
А больная с внематочной беременностью выжила. Операция прошла успешно. Потом мне говорили, что она искала меня, пытаясь попасть на прием.
После всех неприятностей, которые со мной случались, я выработал для себя несколько правил для выживания.
Первое: в критической ситуации нужно выключить оценку ситуации, человеческую логику, человеческое «я». Категорически нельзя себя спрашивать: "А что будет потом, выживу ли я?".
Нужно увидеть высшую волю в том, что произошло.
Второе: никогда ни одно несчастье или испытание не даются, чтобы раздавить или наказать человека. "Бог не по силам испытания не дает", это изречение многим знакомо.
В любом происходящем событии всегда кроется позитивное начало, направленное на развитие высших слоев нашего человеческого «я».
В самой страшной ситуации, оказывается, присутствует созидательный аспект, хотя иногда его трудно сразу увидеть и почувствовать. "Все, что Бог ни делает, это к лучшему", эта фраза тоже многим известна.
Третье: в критической ситуации никогда нельзя бояться или озлобляться это всегда проигрыш.
Боязнь будущего есть неверие в Бога, в высшую волю. Поэтому в критической ситуации чаще нужно повторять: "На все воля Божья", это поможет преодолеть страх.
Озлобление это тоже неверие в Бога и в глубинную позитивность происходящего.
Нужно раз и навсегда сказать себе: "У Бога нет понятия «наказание». Есть только испытания, которые помогают преодолеть себя, чтобы приблизиться к Богу".
Четвертое: что бы ни случилось, в первую очередь и из последних сил нужно спасать чувство любви в душе. "Что бы ни случилось, Господи, какие бы несчастья ни произошли, моя любовь к Тебе не уменьшается". В критической ситуации мы можем выжить и преодолеть ее только за счет резкого увеличения любви к Богу.
Добродушие, желание помочь другим в критической ситуации это косвенная форма устремления к Богу.
И пятое: к соревнованиям нужно готовиться заранее. Можно представлять любой крах желаний, любые потери и говорить: "Господи, я все принимаю как очищение любви к Тебе. И чтобы ни случилось, моя любовь к Тебе только увеличивается".
Нельзя не только бояться будущего, но и сожалеть о прошлом.
Один из самых опасных моментов в критической ситуации это искать виноватых, обвинять других или себя, это и есть озлобление.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.