ВОРОВКИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ВОРОВКИ

У них есть свои специфические особенности, свои повадки, приемы и мотивы поступков.

АРГУМЕНТЫ:

«Преступления, особенно против собственности, являются часто последствием искушения, которому не в состоянии противиться женщина, даже почти совсем нормальная.

Говоря о нравственности нормальной женщины, мы уже видели, что у нее слабо развито уважение к чужой собственности. Между прочим, подтверждение этого мы находим в обстоятельстве, указанном Richet, что в парижское бюро утерянные вещи доставляются почти исключительно мужчинами. Одна опытная, образованная женщина уверяла нас, что женщине очень трудно не мошенничать во время игры. Понятно, что там, где и без того имеется такое слабое представление о неприкосновенности чужой собственности, не требуется особенно сильного искушения, чтобы нарушить ее, и нельзя еще считать женщин тяжело дегенерированными только за то, что они смотрят на подобный поступок против чужой собственности, как неуместный или, вернее, дерзкий поступок, но отнюдь не как на преступление. «Женщины, — справедливо замечает Joly, — имеют какое-то непонятное представление о том, что им все позволительно относительно мужчин, так как они все искупают своей лаской и подчинением им».

Ч. ЛОМБРОЗО. Г. ФЕРРЕРО. Женщина преступница и проститутка

В поведении женщин-воровок ясно прослеживается детская капризность, когда ребенок протягивает ручки к понравившейся ему вещи и безапелляционным тоном заявляет: «Хочу!» Если эту вещь ему не дают, ребенок заливается слезами обиды и так или иначе старается заполучить желаемое.

Но женщины при этом проявляют бездну хитрости, притворства и незаурядной изобретательности, которая зачастую неведома ворам мужского пола.

Эжен-Франсуа Видок, основатель и первый шеф французской уголовной полиции (Сюрте), в своих знаменитых мемуарах немало глав посвящает женской части своей многочисленной «клиентуры», особо отмечая ее дерзость и преступную изобретательность.

----------------------------------------------------

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

«У женщин подкладка шуб и салопов образует большой карман, куда можно поместить несколько кусков материи, похищенной в магазине. Когда на них нет салопов, то их заменяют огромные шали. Юбки одетых крестьянками суть настоящие ягдташи с секретами и отделениями. Некоторые приходят с нянькой и ребенком, у которого очень длинное платье. Нянька сажает ребенка на прилавок и уносит вместе с ним все, что выберет хозяйка.

Воровки низшего разряда носят корзины с двойным дном. Я знал одну знаменитую воровку кружев, по имени Дюмаз, которая воровала особенно оригинальным образом: ей, положим, показывают мехельнские или брюссельские кружева; рассматривая, она старается один кусок уронить, и если никто этого не заметит, пальцами правой ноги ловко прячет его в башмак, довольно просторный для этого. Иногда, ещё она не успеет выйти, как купец хватится куска и спрашивает его. Тогда она настаивает, чтобы ее обыскали, и так как никто не догадывается о башмаках, то дело кончалось тем, что перед ней извинялись и думали, что вещь пропала до ее прихода. Кому могло прийти в голову осматривать ноги вместо рук?

***

Еще один вид магазинного воровства, называемый «визави».

Женщины-воровки, одетые служанками, высматривают на довольно широкой улице два магазина, расположенные один против другого. Предположим, первый из них принадлежит шляпочнику, а второй — часовщику…

Воровка входит к шляпочнику и говорит, что ей поручено купить шляпу. Выбранная ею шляпа никогда не бывает полностью готова. Ее обещают отделать через час. В ожидании этого мнимая служанка прохаживается по магазину или стоит у входа.

Убедившись, что ее заметили из магазина часовщика, она переходит улицу и сообщает, что такой-то господин (называет имя шляпочника) просит передать через нее двое золотых часов стоимостью в сто двадцать и сто тридцать франков, чтобы выбрать одни из них для подарка родственнику.

Часовщик, ранее заметив служанку в шляпном магазине, без всяких опасений дает ей часы, с которыми она уходит в шляпный магазин через дорогу.

Часовщику хорошо видно, как служанка показывает часы шляпочнику, как тот показывает их приказчикам, и опасается только одного — что его часы не возьмут.

Через несколько минут воровка берет готовую шляпу и возвращается к часовщику.

— Мы возьмем часы, которые стоят сто тридцать франков, — говорит она. — Я сейчас занесу эту шляпу заказчице и тогда передам вам вторые часы и деньги.

Больше ее не видели ни шляпочник, ни часовщик.

Зачастую обоих владельцев магазинов обворовывают одновременно. Вот как это происходит.

Одна из мнимых служанок, по имени Камарда, является к белошвейке и просит дать ей несколько аршин кружев для хозяйки ювелирного магазина. который расположен через дорогу.

Кружева передаются ей без всякого колебания. Камарда с кружевами направляется в ювелирный магазин и Спрашивает две золотые цепочки для своей хозяйки-белошвейки из магазина напротив.

Взяв цепочки, она возвращается в белошвейный магазин.

— Моя хозяйка хотела бы показать эти кружева своей подруге. — говорит она белошвейке.

— О, разумеется, — охотно разрешает та.

Воровка снова идет в ювелирный магазин и говорит:

— Хозяйка рассмотрит ваши цепочки, а я сейчас отлучусь ненадолго… Когда вернусь, выберу и себе цепочку.

И уходит в неизвестном направлении.

Через какое-то время белошвейка приходит к соседке.

Ну, как вы находите эти кружева? Вы поступите разумно, если все оставите у себя.

— У себя? — удивляется ювелирша. — С чего вы взяли, что я за свои цепочки возьму плату кружевами?

— Но я же послала вам кружева с вашей служанкой!

— Нет, это ваша служанка приходила за двумя цепочками!

— Вы бредите, соседка!

— Я? Скорее это вы бредите!

Вскоре все выясняется, и жертвы воровки приходят к примирению».

ЭЖЕН-ФРАНСУА ВИДОК. Записки

-------------------------------------------------

О воровстве как о специальном виде женской преступности писали в своих исследованиях и Ломброзо, и Ферреро, и Кетле, и другие видные криминологи.

Анализируя поведение магазинных воровок, Ломброзо отмечал: «Мысль о воровстве является здесь у женщины как бы сама собою при виде бесчисленного множества разбросанных товаров, возбуждающих аппетит и желания, которые, однако, могут быть удовлетворены лишь в весьма незначительной степени. Искушение тем значительнее, что наряды являются, как известно, для женщины необходимостью, средством привлечь к себе другой пол. Особенно велик соблазн украсть что-нибудь в больших магазинах, между тем как в маленьких магазинах подобные скандалы почти никогда не случаются.

Один служащий в известном магазине «Аu Bon Marche» рассказывал Joly, что из 100 утайщиц из магазинов 25 являются профессиональными воровками, таскающими все, что ни попадется им под руки, 25 — крадут из нужды, а 50 — суть воровки, — как он выражается, — «par monomanie», то есть они, оставляя в стороне специально психиатрический смысл этого слова, суть такие воровки, которые более или менее обеспечены в материальном отношении, но не могут противостоять искушению при виде стольких прекрасных вещей, возбуждающих их жадность; между ними попадаются, конечно, и субъекты, страдающие настоящей клептоманией».

Магазинное воровство ярко описал и Эмиль Золя в своем романе «Дамское счастье».

У современных магазинных воровок есть и такое широкое поле деятельности, как магазины самообслуживания.

Здесь определились и узкие специализации:

— кража одежды путем переодевания;

— кража путем одевания новой одежды под старую;

— кража с помощью сумок с двойным дном;

— кража с помощью детей и подростков.

В принципе, как видим, ничего нового в сравнении с теми приемами, которые описывал Видок в начале XIX столетия.

Но вот недавно мне рассказали об оригинальном способе крысиной наживы в супермаркетах Запада с помощью антикражи.

Трудно сказать, изобрели ли этот способ наши соотечественницы-«челноки» или местные крысы, но используется он людьми без человеческого достоинства довольно эффективно. Дело в том, что в супермаркетах за покупателями неотрывно следят телекамеры. Если они заметят, что покупатель выбранную им вещь не положил в корзину своей тележки, а сунул, предположим, за пазуху, то возле кассы этого покупателя уже будут ждать… Но если обвинение в краже окажется ложным, то понесший моральный ущерб покупатель получает возмещение в сумме 50 долларов.

Наша очаровательная соотечественница, выбирая товар, часть его совершенно откровенно сует за пазуху или под юбку. Телекамера это, естественно, замечает. Но по пути к кассе она освобождается от припрятанных вещей, попросту швыряя их на пол. Ну, а там ее ждут ложное обвинение в воровстве и возмещение морального ущерба…

Эта система все-таки не рассчитана на столь абсолютное отсутствие самолюбия и элементарной порядочности, поэтому наши отечественные крысы неплохо зарабатывают на западной наивности.

Все же остальные приемы и методы не изменились со времен Видока или Ломброзо. Меняются со временем виды энергии, машин, мода, интерьеры, неизменно только одно — характер человека.

АРГУМЕНТЫ:

«Домашние кражи, совершаемые женской прислугой, почти все принадлежат к разряду так называемых случайных преступлений. Деревенские девушки, являясь в город, поступают на службу в богатые или зажиточные дома, где им все кажется, как у миллионеров. У них на руках находятся деньги для покупок или драгоценности, и если к этому соблазну присоединить еще то, что они в большинстве случаев получают очень скромное жалованье, то станет понятным, каким образом они доходят до воровства.

Начинается дело обыкновенно тем, что они вступают в маленькие плутовские сделки с разного рода поставщиками товаров. Затем они пробуют украсть какую-нибудь серебряную или иную драгоценную вещь, но совсем не считают это воровством, а просто ловко выкинутой штукой. Тарновская нашла в своем материале около 49 % воровок, бывших до того, как они попали на скамью подсудимых, «одной прислугой» в небольших хозяйствах. Подобное место занимали они без всякой предварительной подготовки к нему и потому получали, конечно, мизерное жалованье. Тот факт, что между воровками преобладают в таком количестве служанки, говорит за то. что здесь дело идет о случайных преступлениях.

Итак, при таком слабом сопротивлении преступному искушению, особенно в деле присвоения себе чужой собственности, такие кражи превращаются с течением времени в привычку, а случайные воровки — в привычных. Это особенно часто наблюдается в больших городах среди женской прислуги, которая обыкновенно, за редкими исключениями, обкрадывает своих хозяев. Balzak очень ярко изобразил эту общественную язву, какою она представлялась в его время: «Обыкновенно, — говорит он, — повар и кухарка — это домашние воры, дерзкие, которым нужно еще платить. Прежде служанки тащили по 40 су для лото, теперь же они воруют по 50 франков для сберегательной кассы. Они собирают свою дань в часы между базаром и обедом, — и Париж не знает другой такой высокой пошлины с привозных товаров, как та, которую взимают эти женщины, считая свои покупки на базаре не только по двойной цене против их стоимости, но и пользуясь еще скидкой известного процента у поставщиков.

Перед этой новой силой трепещут даже самые крупные купцы, и все они без исключения стараются задобрить ее в свою пользу. При попытке контролировать этих женщин они говорят грубости и мстят сплетнями самого низкого свойства. Мы дошли уже до того, что в настоящее время прислуга осведомляется друг у друга о господах точно так же, как мы делали это прежде относительно ее».

ЧЕЗАРЕ ЛОМБРОЗО

КСТАТИ:

Мсье де Бальзак подметил весьма характерное свойство воровок: самым наглым образом обкрадывая свои жертвы, они не только не испытывают угрызений совести и не проявляют хотя бы внешнего смирения, как «голубой воришка» Ильфа и Петрова, но ведут себя крайне агрессивно, когда жертва указывает им на совершенное против нее преступление. Попробуйте сказать продавщице апельсинов: «Уберите палец с противовеса», и на вас обрушится лавина самых грязных оскорблений, высказанных в тоне благородного негодования.

А если в дело вмешивается закон (что бывает экзотически редко), то это существо искренне возмущается на непонятливость судей и произносит: «Но мне же надо как-то жить!» А жить она хочет непременно хорошо, даже не задумываясь о том, что ее неквалифицированный труд вовсе не должен предполагать обеспеченной жизни.

Так застигнутая в кладовке крыса подчас бросается на человека.

Но вернемся к Ломброзо.

«Случайные преступницы, — отмечает он, — составляющие большинство среди женщин-преступниц, делятся на две категории: первая — это более или менее смягченные преступные натуры, ближе подходящие к преступным, чем к нормальным женщинам, а вторая — это индивиды, которые стоят очень близко к последним и сами по себе вполне нормальны, но обнаруживают, благодаря жизненным условиям, ту долю нравственной извращенности, которая свойственна каждой женщине и которая находится в ней при обыкновенных условиях в скрытом состоянии.

К первой категории принадлежат, главным образом, преступницы против здоровья и жизни окружающих под влиянием внушения; ко второй — те женщины, которые нарушают права чужой собственности.

Эти последние смотрят на свое преступление так же, как дети на совершаемое ими воровство, т. е. как на более или менее смелый поступок, относительно которого они отвечают исключительно перед собственником вещи, а не перед законом; иначе говоря, по их мнению, дело идет здесь о совершенно индивидуальном проступке, а не о нарушении социальных порядков. Взгляд этот соответствует первобытному состоянию человеческой нравственности и в настоящее время еще встречается у многих диких племен и народов».

-------------------------------------------

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

«Замечательная особенность — воровки обыкновенно реже исправляются, нежели воры.

Софи Ламбер никогда не могла отрешиться от своей несчастной слабости. С десяти лет она дебютировала в этой карьере; ей не исполнилось еще двадцати пяти лет, а уже три четверти ее жизни протекли в тюрьмах.

Вскоре после моего поступления в полицию я арестовал ее и подверг заключению на два года. Она занималась своим преступным ремеслом главным образом в меблированных отелях. Трудно было превзойти ее в искусстве надувать консьержей и избегать их расспросов.

Проникнув в гостиницу, она останавливалась на площадке лестницы каждого этажа и заглядывала в комнаты: если у какой-нибудь двери примечала ключ, то быстро и неслышно отпирала дверь, прокрадывалась в комнату, и если жилец спал, она беззвучно, как тень, забирала все, что попадалось ей под руку: часы, драгоценности, деньги — все переходило в ее ягдташ, как она называла большой карман, скрытый у нее под передником.

Если же жилец бодрствовал, то Софи наскоро отделывалась извинениями, ссылаясь на то, что ошиблась дверью. Если же случайно спящий жилец просыпался в то время, пока она действовала, она, нисколько не смущаясь, подбегала к нему и, обняв его, нежно прижимала к груди: «Здравствуй, мой бедный Мими, — восклицала она, — поцелуй же меня!.. Ах, сударь, извините, пожалуйста, разве не тут 17-й номер, а я была уверена, что у своего знакомого».

В одно прекрасное утро Софи забралась к одному чиновнику с целью обокрасть его; но тот проснулся и открыл глаза именно в ту минуту, когда она занималась его комодом. Он сделал жест удивления, и Софи начала разыгрывать свою обычную сцену. Но чиновник тоже был человек предприимчивый и захотел воспользоваться мнимой ошибкой. Что тут делать? Если Софи будет сопротивляться, то звяканье серебра в ее кармане во время борьбы может выдать цель посещения, если же она уступит, то опасность еще больше… Всякая другая непременно растерялась бы. Но Софи ловко вывернулась из опасности с помощью выдумки, впрочем, правдоподобной. Чиновник остался доволен и позволил ей удалиться. При этом ом потерпел немалый убыток — его кошелек, часы и шесть серебряных приборов исчезли безвозвратно.

Эта женщина была преотчаянное существо: два раза она попадалась в расставленные мною сети, но затем я тщетно пытался поймать ее, она ловко вывертывалась и постоянно была настороже.

Мне удалось накрыть ее на месте преступления только благодаря случайности…

Выйдя из дому на рассвете, я шел по площади Шатлэ и встретился нос к носу с Софи; она подошла ко мне с самоуверенным видом.

— Здорово, Жюль, куда направляешься в такую рань? Уж наверное захомутать кого-нибудь?

— Очень может быть… знаю только, что не тебя. А ты сама куда летишь?

— А я отправляюсь в Корбейль, там сестра обещалась поместить меня в один дом. Надоело мне до смерти таскаться по тюрьмам, пора исправляться. Пойдем выпьем!

— Охотно, я угощаю. Пойдем к Лепретру.

— Ладно, ладно, только поскорее, чтоб мне не пропустить дилижанса. Ведь ты проводишь меня на улицу Дофин, не правда ли, Жюль?

— Не могу, у меня дела есть кое-какие, я и так опоздал, могу только выпить рюмочку, а потом надо бегом бежать.

Мы вошли к Лепретру, наскоро пропустили по маленькой, обменялись несколькими словами и распростились.

— Прощай, Жюль, желаю тебе успеха.

Софи удаляется, а я окольным путем пробираюсь на улицу Планш Мибрэ и прячусь за углом. Из своего убежища я мог видеть, как она быстрым шагом пересекла мост, ежеминутно озираясь; очевидно, она боялась преследования; из этого я заключил, что хорошо было бы проследить за нею. Поэтому я сам направился к мосту Notre-Dame, и пройдя его, достиг набережной, не теряя ее из виду.

Дойдя до улицы Дофин, она действительно шмыгнула в контору дилижансов, но, убежденный, что ее отъезд мнимый и служит только предлогом, чтобы объяснить ее ранний выход из дому, я притаился за деревом, откуда мог наблюдать за ней, если она выйдет из конторы. Остановив проезжавший мимо фиакр, я пообещал кучеру двойную плату, если он поможет мне проследить за женщиной, которую я ему укажу. Некоторое врет мы стояли на месте. Через несколько минут дилижанс отошел, и Софи там не было, готов был дать голову на отсечение.

Еще через несколько минут она появилась у ворот, тревожно озираясь по сторонам, а затем быстро пошла по улице Christine.

Она заходила в несколько гостиниц, но отовсюду выходила довольно скоро и с пустыми руками, — ясно было, что не представилось удобного случая стянуть что-нибудь и что ее экспедиция пока не удалась; но я знал, что она не так-то скоро потеряет терпение, и решил не мешать ей.

Наконец на улице La Harpe она проскользнула в одну дверь и через несколько минут появилась с громадной корзиной для белья. Шла она очень быстро, невзирая на свою ношу. Миновав улицу Mathurins Saint-Jacques, она пошла по улице Macons Sorbonne. К несчастью для нее, последняя сообщается с улицей La Harpe сквозным пассажем. Там-то я спрятался, и когда она проходила мимо пассажа, я вышел из дверей и очутился с ней лицом к лицу.

Увидев меня, она изменилась в лице от испуга и неожиданности. Смущение ее было так велико, что она не могла произнести ни слова. Наконец, оправившись немного и притворяясь раздосадованной, она сказала:

— Если бы ты знал, как я зла: моя прачка должна была принести мне белье в контору дилижансов, и по ее милости я пропустила отправление кареты! Вот теперь я взяла у нее белье и хочу отдать его выгладить своей приятельнице, — так и пришлось остаться в Париже.

— У меня тоже неудача: по пути я встретил кое-кого, который сказал мне, что мой молодчик здесь, а между тем его нигде нет…

— Ну, тем лучше; подожди меня немного, я пойду отнесу корзину, это недалеко, в двух шагах отсюда, и мы отправимся завтракать.

— Вряд ли это получится, я… Э, да что это такое?..

Софи и я разинули рты от удивления: из корзины доносились пронзительные звуки, напоминающие детский писк. Приподняв крышку, я увидел — что же?., ребенка месяцев трех-четырех, который орал во всю глотку.

— Должно быть, это твой пискун, — сказал я Софи, — Можешь мне сообщить, какого он пола?

— Вот досада! Я опять влопалась! М-да, век не забуду! Если спросят, в чем дело, отвечу: ничего, сущий пустяк, детская забава… В другой раз, когда буду белье тащить, придется быть осторожнее.

— И зонтик тоже заодно прихватила?

— Был грех! Что ж, от судьбы не уйдешь, как ни старайся…

Я повел Софи к комиссару полиции Френу, бюро которого располагалось по соседству. Зонтик остался в виде вещественного доказательства, а ребенок был немедленно возвращен его матери.

Воровка провела за это в тюрьме целых пять лет.

Если не ошибаюсь, это уже шестой или седьмой раз, как она была под судом. После этого она попалась еще раз, и весьма вероятно, что ей суждено всю жизнь провести в тюрьме Сен-Лазар.

Софи находила свое ремесло весьма естественным и равнодушно относилась к наказанию. Тюрьма не страшила ее, напротив, в ней она чувствовала себя в своей сфере. Софи приобрела в местах заключения постыдные привычки, которых не оправдывает пример древней Сафо: под замком чаще представлялись случаи предаваться разврату — из этого видно, что она недаром так мало ценила свободу.

Странный характер был у этой женщины; вот хотя бы пример из ее жизни. Некая Жнллион, с которой она имела интимные сношения, была арестована за кражу. Софи, будучи ее сообщницей, избежала ареста, но, горюя о своей подруге, спровоцировала донос на себя и успокоилась лишь тогда, когда услышала приговор суда, который означал, что они с Жиллион будут неразлучны целых два года.

Большая часть этих тварей легко смотрит на тюремное заключение. Мне случалось видеть некоторых из них, привлеченных к суду за воровство и обвинявших в сообщничестве своих совершенно непричастных к делу подруг только лишь затем, чтобы не расставаться с их ласками, а те покорно соглашались с обвинением, считая своим долгом покориться этой участи».

ЭЖЕН-ФРАНСУА ВИДОК. Записки

--------------------------------------

Криминологи XIX века отмечали, что женская преступность по количественным показателям заметно уступает мужской, указывая на такие причины этого явления, как более замкнутый образ жизни женщин, физическую слабость и низкий интеллектуальный уровень в сравнении с преступниками-мужчинами.

Но в сфере проституции женщины уверенно сокращают этот разрыв, так как при непосредственном общении с клиентами у них возникает множество дополнительных возможностей, в частности, для воровства, которое воспринимается ими как совершенно естественное дело, сопутствующее их основной «работе».

---------------------------------------

ИЛЛЮСТРАЦИЯ:

«— Слушай внимательно, — сказала Фатима. — Шпионы, а они у хозяина повсюду в Париже, сообщают ему о прибытии иностранцев и простаков, которые приезжают к нам сотнями; он с ними знакомится, устраивает для них обеды с женщинами нашего типа, которые воруют у них кошельки, пока удовлетворяют их желания. Вся добыча идет ему, и независимо от того, сколько украдено, женщины получают четвертую часть, это не считая того, что им платят клиенты.

— Но ведь это опасно, — заметила я. — Как он ухитряется избегать ареста?

— Его давно бы арестовали, если бы он не принял меры, чтобы избавить себя от всяких неудобств и случайностей. Будь уверена: никакая опасность нам не грозит.

— Это его дом?

— И не единственный: у него их штук тридцать. Сейчас мы в одном из них, где он останавливается раз в шесть месяцев, возможно, и раз в год… Сыграй получше свою роль; на обед придут два или три иностранца, после обеда мы уйдем развлекать этих господ в отдельные комнаты. Смотри не зевай — не упусти свой кошелек, а я тебе обещаю, что своего тоже не прозеваю. Дорваль будет наблюдать за нами тайком. Когда дело будет сделано, идиотов усыпят порошком, подсыпанным в бокалы, а остаток ночи мы проведем с хозяином, который сразу после нашего ухода исчезнет тоже: уедет куда-нибудь еще и повторит тот же фокус с другими женщинами. А наши богатенькие чурбаны, когда проснутся наутро, будут только счастливы, что легко отделались и сохранили свою шкуру.

— Если тебе заплатили заранее, — спросила я, — почему бы нам не сбежать, чтобы не участвовать в этом деле?

— Это было бы большой ошибкой: он легко расправится с нами, а если мы все сделаем в лучшем виде, будет приглашать нас почти каждый месяц. Кроме того, если послушаться твоего совета, мы лишимся того, что можем заработать, обобрав этих кретинов.

— Ты права. И если бы не твой первый аргумент, я бы, наверное, предпочла украсть без него и не отдавать три четверти добычи.

— Хотя я и придерживаюсь прежнего своего мнения, мне очень нравится ход твоих рассуждений, — с одобрением заметила Фатима, — это говорит о том, что у себя есть все, что нужно, чтобы добиться успеха в нашей профессии.

Не успели мы закончить разговор, как вошел Дорваль. Это был сорокалетний мужчина очень приятной наружности, и весь его облик и манеры производили впечатление умного и любезного господина; помимо всего прочего у него был несомненный дар очаровывать окружающих, очень важный для рода его занятий.

— Фатима, — обратился он к моей подруге, ласково улыбнувшись мне, — я думаю, ты объяснила этому юному прелестному существу суть нашей предстоящей комбинации? Тогда мне остается только добавить, что сегодня мы будем принимать двух пожилых немцев. Они недавно в Париже и горят желанием встретиться с привлекательными девочками. Один носит на себе бриллиантов на двадцать тысяч крон, я предоставляю его тебе, Фатима. Другой, по-моему, собирается купить поместье в здешних краях. Я уверил его, что могу подыскать для него что-нибудь не очень дорогое, если он согласен заплатить наличными, поэтому при нем должно быть тысяч сорок франков чистоганом или в кредитных билетах. Он будет твой, Жюльетта. Покажи свой способности, и я обещаю тебе свое сотрудничество в будущем, причем очень часто.

— Извините, сударь, — сказана я, — но неужели такие ужасные дела возбуждают вашу чувственность?

— Милая девочка, — начал Дорваль, — я вижу, что ты ничего в этом не смыслишь: я имею в виду ту встряску, которая дает нервной системе ощущение преступления. Ты хочешь понять эти сладострастные мгновения — я объясню их тебе в свое время, а пока у нас есть другие дела. Давайте пройдем в ту комнату. Наши немцы скоро будут здесь, и, пожалуйста, употребите все свое искусство обольщения, удовлетворите их как следует — это все, о чем я вас прошу, от этого будет зависеть ваша оплата.

Гости прибыли. Шеффнер, предназначенный мне, был настоящий барон сорока пяти лет, по-настоящему уродливый, по-настоящему мерзкий тип и по-настоящему глупый, каким и бывает, насколько я знаю, настоящий немец, если исключить знаменитого Гесснера.

Гусь, которого должна была обчистить моя подруга, звался Конрад; он и вправду был усыпан бриллиантами; его вид, фигура, лицо и возраст делали его почти полной копией своего соотечественника, а его непроходимая безмозглость, не менее впечатляющая, чем у Шеффнера, гарантировала Фатиме успех не менее легкий и не менее полный, чем, судя по всему, тот, что ожидал меня.

Разговор, поначалу общий и довольно нудный, постепенно оживился и стал почти интимным. Фатима была не только прелестна — она была искусной собеседницей и скоро одурманила и ошеломила бедного Конрада, а мой стыдливо невинный вид покорил Шеффнера.

Пришло время обедать. Дорваль следил за тем, чтобы рюмки гостей не пустовали, он то и дело подливал им самые крепкие и изысканные вина, и в самом разгаре десерта оба наших тевтонца стали выказывать признаки самого горячего желания побеседовать с нами наедине.

Дорваль, желая проследить за каждой из нас, захотел, чтобы мы уединялись с клиентом по очереди; он объявил, что в доме только один будуар, успокоил, как мог, разгоряченного до предела Конрада, и дал мне знак увести Шеффнера и заняться им.

Бедняга немец, казалось, никогда не насытится моими ласками. В будуаре было жарко, мы быстро разделись, и я положила его вещи подле себя с правой стороны. В то время как барон наслаждался мною, а я левой рукой страстно прижимала его голову к своей груди, моя правая рука незаметно, один за другим, вывернула его карманы. Судя по тощему кошельку, который не обещал приятных сюрпризов, я сделала вывод о том, что главное сокровище находится в бумажнике, который должен был быть в кармане пальто. Нащупав его, я незаметно сунула это пухлое достояние под матрац, на котором мы кувыркались.

Дождавшись апогея, потеряв всякий интерес ко всему остальному и почувствовав отвращение к противной потной туше, лежавшей на мне, я дотянулась к шнуру звонка.

Вошла служанка. Она подала немцу рюмку ликера с подмешанным зельем, тот выпил ее, и она проводила его в спальню, где он моментально захрапел как десять боровов.

— Ты просто чудо, мой ангел! — проговорил Дорваль, входя».

МАРКИЗ ДЕ САД. Жюльетта

-------------------------------------------------

Верно говорится, что сила женщины — в ее слабости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.