Мелодия бури

Мелодия бури

Это ложь, джентльмены, что море сурово и беспощадно, не знает жалости и не имеет рассудка! Говорю вам еще раз: это — ложь! Не ссылайтесь на книги или рассказы знакомых, даже тех, кто насквозь просолен морем и продут всеми океанскими ветрами. Мне всегда делалось смешно, когда я встречал мрачных типов с каменными физиономиями, именующих себя морскими волками. Ах какой вид они имеют, извергая вместе с дымом столетние истины, или, гремя кружками и клянясь ромом, болтают о том, что бури и ураганы им нипочем, что они знают, как оседлать этого слепого зверя, который грозит им смертью из бездонной пучины. Не верьте им, джентльмены! Они — волки, и для них море — чужой сад, куда они забрались без ведома хозяина. Как бы высоко ни задирали кудлатые головы эти незваные гости, сердца их полны страха. Они наделяют стихию тем, что подсказывает их поджатый хвост. Им неведомо море нежности и любви, ласки и заботы, море, которое слушает детей и дарит цветы. Море, умеющее играть и быть верным дружбе. Блонделен, старая, мудрая ведьма, однажды сказала так: «Каждый находит в нем самого себя», — пожалуй, лучше не выразишь его сущность. Но я вижу, вы хотите спорить. Кое-кто уже прямо лезет на абордаж? Погодите, палить из пушек никогда не поздно, а судьба чаще свершается в тишине ночей.

Я расскажу вам, джентльмены, про капитана Мердола. Его история не покажется лишней, когда вы снова выйдете в море и встретите его вечно мерцающую улыбку.

Я начну с утверждения, что в мире нет единой истины, одна жизнь стоит другой и трижды глупец тот, кто думает, будто только его карты козырные. Мердол как раз относился к разряду этих самоуверенных и малоприятных молодцов. Он почитал единственный закон своих желаний, весь мир должен был ему служить. На первых порах в его паруса дул попутный ветер. Богатство, молодость, изворотливый ум прокладывали ему дорогу, как опытные лоцманы. Прибавим к этому отвагу, которая некоторым казалась более прозаическим качеством, именуемым бессовестностью. Немало повес восхищалось приключениями Мердола, он добивался любви известных красавиц, он на пари отстраивал роскошные виллы, а затем разрушал их, он распространял слухи о своей смерти и, когда скорбящая толпа наводняла его дом, посреди панихиды вставал из гроба. Балы и приемы, даваемые Мердолом, отличались неслыханным великолепием, но редко заканчивались без кровопролития. Поговаривали, что в угоду гостям иной раз хозяин сам подстраивал нелепые ссоры, чтобы сделать представление на дуэли. Все сходило ему с рук, словно он родился для удачи, — пока ему не повстречалась Илиона.

Пусть не покоробит ваш слух, если я скажу, что у нее была душа чайки, — с таким же успехом я мог бы сравнить ее и с дельфином. Важно только одно— удивительная причастность к морю и способность понимать его. Сердце Илионы билось в такт прибою, в венах текла кровь той же соли, что и морская вода. Она предсказывала бури и затишья, направление ветров и смену погоды. Рыбаки сутками осаждали ее дом, но она не любила отвечать на их вопросы, жалея обитателей подводного мира. И вот однажды, возвращаясь с прогулки, Мердол наткнулся на крохотный, изрядно обветшавший особняк, в котором жила Илиона.

Солнце погружалось в море, и в его последних лучах, протянутых к берегу, пылали дикие розы, до самого карниза увивающие дом. Из раскрытых окон изливалась нежная мелодия. Коснувшись ограды, она словно замирала в фантастических узорах легкой решетки. Старый тенистый сад, с корявыми стволами деревьев, походил на царство Нептуна: длинные пряди мха свисали с ветвей, узкие листья кустарника напоминали водоросли, среди густой травы покачивались растрепанные головки ирисов, казавшиеся разноцветными рыбками.

Аромат цветов, благородство изящной архитектуры, подчеркнутой запущенным садом, а главное — вдохновенная игра музыканта остановили Мердола. Словно сама природа вдруг раскрыла перед ним волшебную шкатулку, чтобы он увидел ее тайную красоту в драгоценной оправе вечернего часа.

Гибкость и сила тонких рук могла поспорить с крыльями птицы. Мердол церемонно поклонился:

— Не знаю вашего имени, прекрасная леди, но небо привело меня к вашему порогу, и я покину его только с вами.

— Вы — капитан? — спросила девушка, улыбнувшись его самоуверенности.

— Нет. Я — Мердол, я могу купить для вас десяток капитанов, — ответил он.

— Этого не нужно. Меня зовут Илиона. Я люблю море и тех, кто умеет слышать его песни. Вы, вероятно, ошиблись во мне. Прощайте!

Разговор прервался — и продолжился только через год, в один из вечеров, похожих на минувший. Мердол опять стоял у калитки, а позади него в заливе бросил якорь трехмачтовый бриг, которым он командовал.

— Илиона! Я уже капитан и приплыл за вашей любовью.

— Благодарю вас, но я еще не вижу вашего сердца, — отвечала леди.

— В нем одно чувство, и оно принадлежит вам с той минуты, как я вас увидел.

— Право же, я говорила о море, а не о себе.

Мердол чертыхнулся про себя.

— Да разве можно любить море, как человека?

— Именно так, сэр. Если не больше.

Тем не менее она согласилась посетить корабль, на борту которого золотыми буквами сияло название: «ИЛИОНА». В каютах царил идеальный порядок. Резаные столики, инкрустированные перламутром, черное дерево шкафов, мозаика цветных стекол в дверях — все свидетельствовало о тонком вкусе хозяина, создавшего эту драгоценную игрушку. Илиона любовалась искусными копиями знаменитых итальянских художников, когда почувствовала, что пол под ее ногами качается. Мердол, не задумываясь о будущем, велел бесшумно поднять паруса и идти в море, пока девушка спустилась в трюм.

— Это насилие, сэр! — воскликнула леди, не ожидавшая коварства.

— Увы, — отвечал капитан, — при отсутствии взаимности любовь часто начинается подобным образом. Но у вас ведь есть могущественный покровитель. Разве море, которое вы так любите, сможет остаться равнодушным к вашим неприятностям? И оно здесь, рядом с вами, так что не о чем беспокоиться.

— Да, — прошептала Илиона сквозь слезы, — не о чем…

Ночью жестокий шквал обрушился на судно. Прочность корабля не соответствовала великолепию его убранства, разбушевавшиеся волны ворвались в трюмы, и к рассвету только одинокая шлюпка с Илионой и Мердолом оставалась на поверхности пучины. Последние минуты корабля и гибель команды еще стояли перед глазами леди, вызывая в душе ужас и отвращение. Узнав о пробоине, капитан и помощник незаметно спустили на воду шлюпку. Она не могла вместить всех, и Мердол предоставил команду собственной судьбе. Однако увидав, что капитан покидает корабль, матросы кинулись помешать ему. Жестокая схватка, в которой пали помощник и несколько человек команды, отвлекла экипаж от борьбы со стихией. Обреченный бриг подставил борт под высокую волну и перевернулся.

Двое суток Мердол не отрывался от руля, пытаясь держать шлюпку по ветру. Буря не унималась.

— Илиона! — взмолился наконец капитан. — Если вы действительно дружите с морем, то пора к нему обратиться. Мои силы на исходе, а без меня лодка пойдет ко дну.

Леди молчала.

— Я знаю, вы презираете меня, — продолжал он. — Капитаны разделяют судьбу своих кораблей. Но это мое первое судно и первый рейс. К тому же у меня есть еще одно оправдание. Вы. Я единственный, кто мог бы спасти вас, остальные выбросили бы вас в море — женщины на борту не приносят счастья, горькая, но верная истина.

Илиона прервала его речь:

— Не надо оправданий, сэр, за вашей спиной идет судно.

Мердол обернулся, и лицо его перекосилось от ужаса: следом за ними шел полузатопленный бриг со сломанными мачтами, как две капли воды похожий на его погибший корабль.

— Неужели судно медлит отправиться ко дну и хочет захватить с собой капитана?!

Мердол, забыв об усталости, налег на весла. Быстро наступивший мрак поглотил страшное видение. На рассвете следующего дня, среди угрюмой процессии бесконечных валов, настойчиво бегущих к неведомой цели, сверкнули огни. Сквозь серое полотно предутреннего тумана вырисовывались очертания каравеллы, стоящей на якоре, очевидно пережидающей шторм. Этот тип корабля был столетней давности, и встреча с ним могла вызвать удивление, но Мердол был уже не в состоянии раздумывать. Он повел шлюпку к самому борту, и через минуту им скинули веревочную лестницу. В тот момент, когда Илиона ухватилась за нее, волны накренили судно, и из воды выступило ярко освещенное окошко иллюминатора. Оно оказалось как раз на уровне лица леди, и она невольно прильнула к нему. Всего один взгляд внутрь каюты бросила Илиона, но представившаяся ей картина запечатлелась в ее мозгу как раскаленное клеймо на всю жизнь. Среди великолепия интерьера, носящего торжественный, но траурный оттенок, в мягком сиянии канделябров, отраженных парчой и зеркалами, глазам ее предстал принц. Юноша с ясным, чуть печальным лицом, полным какого-то отрешенного величия и покоя, сидел в резном венецианском кресле. Его каштановые волосы завивались у плеч крупными локонами; нежная кожа казалась прозрачной и словно освещала тончайшее кружево воротника. Горностаевая мантия сползла к ногам, золоченые ножны короткой шпаги упирались в нее. Одно вызывало недоумение и трепет— странно застывшая при такой качке поза, со слегка вскинутой головой, мертвенная бледность щек и глаза, скрытые под сенью длинных ресниц. Если бы он располагался где-нибудь в глубине каюты, Илиона с полной уверенностью приняла бы его за портрет. Борт каравеллы снова опустился, несколько сильных рук подхватило леди, и через мгновение она очутилась на палубе. Мердол поднялся за ней, тревожно оглядывая матросов, будто не веря в спасение. Его воображение, расстроенное последними событиями, и предельное изнурение питали подозрительность. Дальнейшее пребывание на борту не только не рассеяло ее, но усилило. Начать с того, что судно не имело имени. Команда состояла из случайных людей, набранных в ближайшем порту. Никто из экипажа не знал цели плавания, как и того, из каких краев явился корабль.

Капитан каравеллы Рэдлей выслушал рассказ Мердола о крушении и обещал высадить их на берег. Однако на все вопросы ответил лишь молчаливой усмешкой. Вообще, капитан производил впечатление человека, когда-то раз и навсегда застегнувшегося на все пуговицы и очертившего себя крутом от остальных людей. Обычно глубокое разочарование, постоянная грусть или подавленное сильное чувство порождают подобные личности. Придя к такому выводу, Мердол отказался от попыток что-либо разузнать, но решил быть начеку.

Буря кончилась, но каравелла продолжала оставаться на якоре. В канун полнолуния капитан объявил о каком-то празднике, в честь которого на палубу выкатили бочку с вином. К закату весь экипаж являл собой сонное царство. Рэдлей зашел в каюту Мердола.

— Сэр, — обратился он к нему, — я не задавал вам никаких вопросов о гибели вашего судна, считая это нескромным. В свою очередь, мне не хотелось, чтобы вы выказывали любопытство к некоторым из моих причуд. Эту ночь я собираюсь провести на палубе один, и вы не должны протестовать, если я закрою за собой дверь до утра.

Мердол не смел возражать. Нервы его находились в самом плачевном состоянии. Он почти не спал, и всего пару дней назад, поднявшись среди ночи на палубу, вновь увидел свой призрачный бриг, словно преследовавший его. Судно двигалось, хотя на нем не было парусов. В отчаянии Мердол бросился к пушке и выстрелил, вызвав панику среди команды, которая сочла его сумасшедшим. Ему следовало благодарить судьбу, что капитан не приказал связать его.

Илиона притворилась спящей, когда Рэдлей заглянул в каюту, и, очевидно полагаясь на крепость ее сна, он не воспользовался замком. Меж тем поведение капитана насторожило девушку. Вскоре тишину, прерываемую только однообразным плеском волн, нарушил отдаленный звон ключей и тяжелые шаги капитана. Илиона осторожно выскользнула на палубу. Ярко светила луна, и море трепетало в ее лучах, как струны волшебной арфы. Почти беззвучны были аккорды ее, и лишь легкое покачивание корабля да раздутые паруса свидетельствовали, что дыхание жизни не пропадает даром в этом застывшем мире — мире, где тихое сияние серебряного гребня нежно прикасалось к лиловым прядям шелковых волн, оставляя искристые следы… мире, где не существовало вопросов и ответов, где царило полное согласие неба и воды. У штурвала стоял капитан Рэдлей, которому, верно, пришлось изрядно потрудиться, прежде чем он сам поднял паруса и выбрал якорь. Рядом с ним темнела фигура юноши-принца, как и прежде неподвижно сидящего в кресле. Едва ощутимый поворот судна подставил его лицо лунному свету, и леди увидала, как блеснули его глаза. Только блеск их был не живой — словно зеркальные, они вспыхнули отраженным холодным огнем. Почти до рассвета капитан с тоскливым нетерпением заглядывал в лицо юноши, словно пытаясь отыскать в нем признаки жизни. Но было все напрасно, и каравелла повторяла бесчисленные круги, из которых будто не могла вырваться.

Потеряв надежду, Рэдлей закрепил штурвал и отнес своего тайного пассажира обратно в трюм. Илиона незаметно вернулась в каюту.

Каково же было ее изумление, когда она обнаружила там Мердола. Полный ревнивых опасений, он выбрался из своего заточения через иллюминатор и, прыгнув в море, забрался на палубу по якорной цепи.

— Я думаю, что, кроме нас с вами, никто больше и не догадывается о существовании секретной комнаты в трюме судна, — сказал он.

— Мы должны уважать чужие тайны, — ответила Илиона, — и вдвойне Рэдлея, который все-таки спас нас.

— Конечно, конечно! — усмехнулся Мердол. — Только зачем одна добродетельная леди следила за капитаном?

— Меня интересовал не он, а его спутник, которого я случайно увидела в иллюминатор, — смутилась девушка.

— Ах так… любовь с первого взгляда! Я и забыл, что мы обладаем родственными душами.

Ночь кончилась, и утро следующего дня не принесло мореплавателям ничего хорошего. Горизонт обложило тучами, и вскоре новая буря, еще более свирепая, чем предыдущая, принудила экипаж оставить мысли о скором возвращении в гавань. Ужасный ветер гнал волны на север. Хотя на каравелле спустили все паруса и бросили якорь, судно, увлекаемое ураганом, стремительно понеслось вслед за волнами все дальше и дальше от земли и известных морских путей. Почти две недели море не успокаивалось, а когда наконец ветер стих, обнаружилось, что запасы продовольствия и воды подошли к концу. Истерзанный штормом корабль занесло в такую глушь морской пустыни, что вернуться или достичь ближайшей земли не было никакой надежды. Опасность гибели нависла над экипажем, вызывая разброд среди команды. Мердол мигом оценил обстановку. Воображение нарисовало ему картину голодной смерти или страшной жеребьевки, когда отчаявшиеся люди пожирают друг друга. Боясь, как бы суеверие матросов не связало неудачу с присутствием на борту потерпевших крушение, он повел игру, которая могла дать ему некоторые шансы. Его престиж капитана был сильно подмочен в глазах моряков тем, что он спас только себя и пассажирку. Недоверие вызывали и его отношения с Илионой. Но в руках Мердола был козырь, который разом мог вернуть ему положение, не говоря уже о власти над людьми, больно задевавших его самолюбие. И вот команду взволновало известие, что на корабле спрятан мертвец. Недовольство обратилось против Рэдлея и вылилось в бунт. Короткая схватка у капитанской каюты — и через несколько мгновений он уже стоял на палубе, привязанный к мачте.

— Капитан, у вас единственный шанс остаться в живых: открыть команде вашу тайну, — обратились к нему моряки. — Почему судно не имеет имени? Что за покойник спрятан в трюме? Откуда явились вы сами?

Рэдлей качнул головой:

— Я готов к смерти, джентльмены, больше, чем вы. Потому не думайте, что меня испугом можно заставить заговорить. Тем не менее я отвечу на ваши вопросы, ради своей чести и жизни того человека, которого вы считаете мертвым. Итак, приготовьтесь слушать.

Почти сотню лет назад в семье одного знатного герцога, имевшего владения чуть ли не во всех сторонах света, родился мальчик. С его появлением связывались самые горячие надежды — он был последним представителем этой древней фамилии и единственным наследником. До нас не дошло, какими талантами он обладал, известна только его странная привязанность к морю, около которого он мог проводить дни и ночи, а также причудливое тяготение к большим предметам. В случаях, когда эта страсть доходит до одержимости, ее прозывают гигантоманией. Юный герцог собрал целую коллекцию вещей, намного превосходящих свои нормальные размеры. В ней были книги с человеческий рост, прикованные к стене; хрустальная и золотая посуда, вмещавшая слоновые порции; замки с чудовищными ключами, повернуть которые могли бы не менее двух, а то и трех здоровых мужчин; сундуки, в которых при желании спрятался бы всадник, не слезая с коня. Когда наследнику не спалось на диване, способом послужить площадкой для дуэли, за стеной его комнаты распевал колыбельные песни целый хор. На одном из островов был воздвигнут дворец по собственному проекту герцога. Только ему не удалось воспользоваться им: жестокая и непонятная болезнь вселилась в его организм, и ни искусство знаменитых врачей, ни заботы преданных слуг, ни молебны у чудотворных мощей не имели силы исцелить его. И вот — сам ли организм нашел способ противостоять недугу, или это явилось следствием болезни, но герцог стал постепенно впадать в спячку, как это бывает у животных. Вначале он, не вынося солнца, погружался в сон в дневные часы, а ночью тоскливо бродил по залам дворца. Но все реже и реже бывали его пробуждения, совпадавшие обыкновенно с появлением луны. И наконец, только в ночи полнолуния жизнь возвращалась к нему, да и то на короткие мгновения. Следуя повелению герцога, не желавшему разлучаться с морем, которое он так любил, для него построили корабль, в трюм которого, как в склеп, он и был помещен. Дворец на острове вместе с герцогом покинули все, кто в нем обитал, а карты с его местоположением уничтожили. С тех пор много капитанов и команд сменилось на этом судне, пока не пришел наш с вами черед, джентльмены. Вы сами знаете, как щедро оплачивается ваш труд, но не скрою от вас, что многие из моих предшественников, да и я сам, мечтали, что проснувшийся однажды герцог укажет путь к острову. Стоит ли говорить, что красота и роскошь покинутого дворца намного превосходят легенды, которые о нем слагаются. Вот и все, что я могу рассказать вам, джентльмены.

— Красивая сказка про остров сокровищ! — крикнул Мердол. — Почему бы вам не придумать что-нибудь еще? Например, фонтаны пресной воды, бьющие прямо из океана, или рифы, проросшие деревьями, на которых растет хлеб. Это показалось бы уместнее в нашем положении.

Рэдлей презрительно прищурился:

— Сэр! Вы— самозванец, а не капитан. Где ваш корабль? Каин! Где твой брат?

Мнения разделились, однако большинство моряков считало, что герцог мертв и его надо немедленно выбросить за борт. Суеверие шептало людям, что мертвец навлечет гибель на корабль. Илиона выступила в самый разгар спора:

— Джентльмены! Не знаю, стоят ли чего-нибудь для вас мои слова, но я заклиная вас своей любовью, оставьте герцога на борту. Он жив, мое сердце чувствует это. Если же необходима жертва — возьмите мою жизнь. Может быть, это я принесла неудачу. Подумайте — женщина на судне, да еще после кораблекрушения. А тот, кто плавал столько лет в трюме, — нет, не в нем причина.

Мердол похолодел от этих слов. Ее судьба в одно мгновение могла повернуться в самую худшую сторону. Рэдлей яростно дернулся, пытаясь порвать веревки:

— Стыдитесь, трусы! Эта женщина преподает вам урок отваги, которая и не снилась вашим устричным душонкам! Неужели среди вас не найдется ни одного мужчины и вы поднимете на нее руку?

Моряки отошли в сторону, совещаясь вполголоса, затем вернулись.

— Леди, — обратился один из команды к Илионе, — женщина на борту— плохо. Мертвец — тоже. Но вместе они могут остаться безвредными. Ваша любовь к герцогу способна растрогать нас, но готовы ли вы обвенчаться с ним, чтобы подтвердить свои слова? С его стороны мы, вероятно, не услышим возражений.

— Согласна!

Мердол хотел что-то возразить, но, взглянув на сумрачные лица моряков, передумал. Теперь все внимание сосредоточилось на леди. Рэдлея развязали. Этим же вечером он совершил обряд венчания с Библией и кипарисовым крестом из каюты герцога. Жуткое зрелище являли собой жених и невеста в багряном отсвете вечерней зари. Он — неподвижно сидящий в кресле с закрытыми глазами и она — коленопреклоненная, сжимающая его ледяную руку в своей.

Когда церемония закончилась, моряки снова подступили к Илионе:

— Три дня вы можете вкушать радости семейной жизни, леди. Но если за это время наше положение не изменится, вы покинете корабль вместе со своим избранником.

— Море поможет нам, — отвечала Илиона.

И опять ее слова сбылись. Уже на второй день они наткнулись на останки шхуны, попавшей на рифы. Экипаж покинул ее, но в трюмах оказалось достаточно пресной воды и пищи, чтобы продолжить плаванье. Тем не менее жизнь на каравелле не могла войти в прежнее русло. Рэдлей сторонился предавшей его команды и фактически отказался от командования. Зато Мердол с охотой занял его место. Матросы не очень-то доверяли ему и подчинялись только потому, что он ловко играл на их жадности. Теперь он выступал горячим защитником герцога и соблазнял моряков поисками заброшенного дворца. Роскошь тайной каюты герцога, поразительное везение Илионы, о которой особенно красноречиво повествовал Мердол, — все это вселяло надежду в реальность фантастического острова. Страсть легкой наживы усиливала эту надежду.

Илиона меж тем не стремилась к возвращению. Сердце ее трепетало от нежности и любви к прозрачному юноше, чьи холодные уста оставались немыми, а тонкие пальцы не согревали поцелуи. Сколько причудливых и страшных фантазий пронеслось в душе Илионы за долгие ночные часы, проведенные в каюте герцога. Сон не смел прикоснуться к ее глазам, ибо здесь спал Тот. Подобно грозному властелину, он остановился на самой черте, разделяющей жизнь и смерть, он занес ногу над бездной и не сделал шага. Ни единым звуком девушка не смела нарушить молчания, ибо здесь молчал Тот. Он вмещал в себя разом и мудрость, и безумие, славу творения и ее отрицание. За его покоем чудилась способность слышать мысли, в его гордой красоте таилась мука, известная одному Прометею. И, словно подчиняясь жуткому приговору, в этом застывшем мире стучало только механическое сердце часов, и лишь стрелки плыли сквозь время, бессмысленно повторяя свой вечный круг. Но бывали другие ночи — когда мрак сгущался, преображаясь в вине, когда дикий хмель под гулкий ритм волн пьянил голову Илионы; когда, почти теряя рассудок, она срывала с себя одежды и пускалась в танец перед спящим герцогом. Но он не пробуждался от ее объятий, не чувствовал ее слез, и даже когда в исступлении она наносила ему удары, лицо его по-прежнему хранило ясность мраморного изваяния. Ни любовь, ни ненависть людская не имели над ним власти, но леди была не в силах смириться с этим. Она верила в чудо и ждала его.

Все судно превратилось в корабль одержимых. Они забыли о береге, они потеряли представление о счете дней, они желали одного — и, наконец, море явило им милость. Уж не в одно полнолуние кресло с герцогом поднималось на палубу к штурвалу, и матросы, притаившись, ждали его пробуждения. Временами оно казалось таким близким: поднимались тяжелые веки, вздымалась грудь от судорожного вздоха, теплели руки… Но лишь жалобный стон вырывался из его сомкнутых губ — и снова он замирал в неподвижности.

Однажды в надвигающихся сумерках ветер принес на корабль тонкий, едва уловимый аромат, навевающий сладостные воспоминания. Незаметно для себя команда каравеллы погрузилась в сон. Илиона также склонилась на палубу у самых ног герцога. Ей казалось, что она закрыла глаза всего на мгновенье, но когда снова подняла голову, то увидела на горизонте бледные знаки рассвета. Луна роняла последние капли своих красок на паруса, становясь прозрачной. Герцог покинул свое извечное кресло и стоял у штурвала. Тихая улыбка, делающая его похожим на ребенка, светилась не только на лице, но и во всей его фигуре. Он будто играл в море, корабли, в самого себя… Судно быстро скользило к причудливому острову, увенчанному серебристыми башнями, даже издали поражавшими своими размерами, словно они были воздвигнуты циклопами.

Весь дворец, расположенный на скалах, в переплетении бесчисленных галерей, заросших плющом стен, изысканных висячих садов и горбатых мостиков, являлся как рыцарская перчатка великана, простертая из-под воды к небу в мольбе или укоре. Найдя узкий проход среди зубчатого кольца рифов, окружающих остров, корабль вошел в уютную бухту под сенью старых ив. Они протягивали к воде свои длиннолистые ветви, скрывая подножие обрывистого берега.

Мягкий толчок тряхнул палубу, и судно остановилось. Светящиеся морские звезды поползли в сторону, прячась за камнями. Герцог спустил трап и спокойно сошел прямо в прозрачные волны. Вода доходила ему до пояса. Он обернулся к Илионе и, взяв ее на руки, бережно понес к берегу. Никто из команды не просыпался. По живописной дорожке, среди благоухающих цветов, меняющих окраску по мере того, как люди проходили мимо, герцог вел Илиону в свой волшебный дворец.

Извилистый лабиринт бесконечных фантастически убранных комнат повторял нежную красоту садов на широких террасах. Малахитовые колонны чередовались со стволами деревьев, кроны которых скрывались за сводами потолков. Золоченый архитрав карнизов тонкой паутиной обрамлял воздушные видения плафонов. Стены из тончайших пластин мрамора казались прозрачными, пол отливал перламутром, и казалось, что ноги ступают по дну серебристого ручья. Невероятная высота потолков, простор галерей, укрытых стеклянными куполами, — все превращало дворец в гигантскую раковину, а людей — в гномов, случайно забравшихся в нее.

Все больший восторг охватывал Илиону при каждом шаге. Ей уже не хватало сил переносить это необъятное чувство красоты и счастья, и когда у хрустальных дверей, ведущих в тронный зал, герцог поцеловал ее, она потеряла сознание.

Привели в себя Илиону громкие голоса. Они гулко отдавались под сводами, нарушая их вековую тишину. Будто во сне леди увидела команду каравеллы во главе с Мердолом. Они срывали драгоценные ткани с высоких окон, хватали золотые канделябры, ковры, гобелены. Все, что представляло какую-нибудь ценность, летело в матросские сундуки и переправлялось на корабль. Наконец Мердол, заметив, что первый азарт моряков несколько поостыл, подозвал к себе трех человек:

— Пора убить герцога, — молвил он, указывая на двери.

— Может, оставим ему жизнь? Не пустится же он за нами в погоню по воде, — заметил один из матросов.

— Ты в этом уверен? — воскликнул капитан. — Да разве не заколдован весь этот дворец и остров? Разве не заснули мы все, хотя сторожили герцога?

Убежденные его доводами, моряки повернулись, чтобы идти в тронный зал.

— Стойте, стойте! — в ужасе крикнула Илиона, пытаясь остановить их.

Она бросилась к ним, цепляясь за обнаженные клинки и стараясь преградить дорогу. Внезапно обе створки массивной двери дрогнули и медленно растворились. За ними никого не было, но протяжный звук, подобный дальнему зову охотничьих рогов, влетел в залу, и эхо, повторив его, откликнулось во всех залах дворца. Моряки замерли. Второй звук, многоголосый и громкий, за ним третий, четвертый — целый поток хлынул из дверей, заполнив пространство. Люди не могли противостоять этому водопаду музыки и побежали. Дворец оказался титаническим органом, и смерть ждала каждого, кто посмел бы встать на пути гармонической лавины, несущейся по извилистым коридорам к выходу. Мердол схватил оглушенную Илиону на руки и последовал за своими сообщниками. Последний взгляд леди успел запечатлеть в просвете стен тонкие руки герцога, устремленные к клавишам.

Море яростно кипело вокруг судна, когда оно покидало бухту, однако плаванье завершилось благополучно. Через месяц путешественники уже были у родных берегов. Команда, захватив награбленную добычу, переправилась на землю, не заходя в порт. Па каравелле остался один Рэдлей. Мердол взял на себя заботу об Илионе. После пережитого потрясения во дворце герцога она, казалось, утеряла рассудок, и тщетно Мердол, терзаемый совестью, ожидал, что ее затмение со временем пройдет. Наконец по совету врачей он решил прибегнуть к целению, которое могло дать результат, но грозило опасностью смерти. По миниатюре, украденной во дворце, Мердол заказал куклу, которая должна была бы как две капли воды напоминать герцога. Посаженный в кресло двойник предстал перед Илионой. Результат оказался совсем неожиданным. Леди и кукла исчезли на следующих же день, и никто не мог найти их следа.

Прошел год после этих событий. Мердол готовился к свадьбе с известной красавицей, нашедшей способ укротить его дикое сердце. Перед обручением, следуя капризу невесты, он в последний раз вышел в море, чтобы затем сжечь судно в знак прощания со своей разгульной молодостью. Как и в первый раз, внезапный ураган сорвал его планы, пустив корабль ко дну. Привязанный к обломку мачты, Мердол тщетно пытался бороться со злобой морского гения.

Наступила ночь, и сквозь разрывы низко несущихся туч проглянула полная луна. В завываниях ветра капитан услышал далекие звуки органа. Они приближались, становясь все громче и громче, пока не заглушили рев океана. Волны, подчиняясь музыке, становились все выше и грознее. Торжественное траурное шествие, прерываемое рыданиями высоких голосов, звучало в этой мелодии, потрясающей стихию. Руки Мердола ослабли. «Возмездие?»— мелькнула страшная мысль. Но внезапно похоронные звуки сменились ясной песней весны. Это было прощение — и шторм начал стихать. Как мираж, возник перед Мердолом силуэт каравеллы, и через мгновение он лежал на палубе. Над ним склонился капитан Рэдлей. У штурвала опять темнела неподвижная фигура герцога, сидящего в кресле. Рядом с ним стояла Илиона. Мердол приблизился к ней.

— Илиона! Убей меня, но ответь, ты ли окончила мелодию, что управляла бурей?

Леди молчала, улыбаясь той же легкой улыбкой, что была на прекрасном лице спящего герцога.