Знакомство с бонобо

Знакомство с бонобо

Эффективность сексуального эгалитаризма подтверждается на примере самок бонобо. У них много общих черт с людьми, не встречающихся больше ни у каких других приматов. Эти сексуальные характеристики имеют прямые, предсказуемые социальные последствия. Исследования де Вааля, к примеру, демонстрируют, что расширенная сексуальная доступность самок резко уменьшает частоту конфликтов между самцами, если сравнивать с другими приматами, у которых самки значительно менее доступны. Изобилие сексуальных возможностей радикально снижает мотивацию самцов рисковать здоровьем в битве за конкретную самку. Если самцы шимпанзе объединяются, например, чтобы не допустить конкурентов к самке в период овуляции или чтобы добиться более высокого статуса для расширения возможностей совокупления отдельных особей, то в случае с бонобо основная причина создания подобных воинственных банд попросту отсутствует. Вместо этого у них царит непринуждённость, порождённая обилием сексуальных возможностей.

ИССЛЕДОВАНИЯ ДЕ ВААЛЯ, К ПРИМЕРУ, ДЕМОНСТРИРУЮТ, ЧТО РАСШИРЕННАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ДОСТУПНОСТЬ САМОК РЕЗКО УМЕНЬШАЕТ ЧАСТОТУ КОНФЛИКТОВ МЕЖДУ САМЦАМИ, ЕСЛИ СРАВНИВАТЬ С ДРУГИМИ ПРИМАТАМИ, У КОТОРЫХ САМКИ ЗНАЧИТЕЛЬНО МЕНЕЕ ДОСТУПНЫ.

Те же условия действительны и в сообществах людей. Если отвлечься от «социальных традиций современного нам человека», то какие основания полагать, что моногамная парная модель человеческой эволюции, которая в таком почёте сегодня, лучше помогала приспособлению первобытных людей? Почему же она не подошла бонобо из Центральной Африки? Отбросьте культурные ограничения, и так называемая постоянная доступность самки у человека будет выполнять те же функции: предоставлять множественные сексуальные возможности самцам, тем самым снижая конфликтность в группе и увеличивая её размер, а это значит – усиление кооперации и повышение уровня безопасности сообщества. Антрополог Крис Найт выражает это так: «Хотя основной шаблон поведения приматов в сексе – это редкое „да“ на фоне постоянного „нет“, у людей [и бонобо] мы видим редкое „нет“ на фоне постоянного „да“»¹¹⁸. Здесь перед нами пример одинаковой поведенческой и психологической адаптации, уникальной для двух очень близких приматов. Тем не менее теоретики настаивают, что у каждого из них были свои пути адаптации, различные по происхождению и функциям.

СОЦИАЛЬНЫЙ ЭФФЕКТ РАСШИРЕННОЙ СЕКСУАЛЬНОЙ ДОСТУПНОСТИ САМОК У БОНОБО (И ЧЕЛОВЕКА?)

По де Ваалю и Лантингу [de Waal, Lanting, 1998]

Это усиление социальных связей фактически и есть самое простое объяснение мощной комбинации из сексуальной доступности и скрытой овуляции, имеющих место только у людей и бонобо¹¹⁹. Большинство учёных, однако, видят лишь половину этой логической цепочки, как явствует из этих слов: «Самки со скрытой овуляцией пользовались большим успехом, поскольку группы, где они жили, поддерживали мирную стабильность, что облегчало моногамию, равное распределение и кооперацию»¹²⁰. Понятно, как сексуальная доступность самок могла облегчить распределение и кооперацию, но почему в списке должна быть и моногамия – вопрос, не только не находящий ответа, но почти никогда не задаваемый.

Антропологи, готовые признать реалии человеческой сексуальности, сразу видят их социальные плюсы. Бекерман и Валентайн указывают на то, что распределённое отцовство сглаживает потенциальные конфликты между мужчинами, отмечая, что такие антагонизмы склонны вредить долговременным репродуктивным интересам женщин. Антрополог Томас Грегор описывал 88 одновременных связей среди 37 взрослых в деревне Мехинаку в Бразилии, которую он изучал. По его мнению, внебрачные отношения «способствуют сплочению деревни» тем, что «консолидируют отношения между представителями разных [кланов]» и «усиливают отношения, основанные на взаимной привязанности». Он находит, что «любовники очень привязаны друг к другу и стараются не расставаться»¹²¹.

Нет смысла вываливать на вас десятки примеров сообществ, которые исповедуют такого рода сексуальность, укрепляющую коллектив и сглаживающую конфликты. Мы упомянем лишь ещё один, в заключение. Антропологи Уильям и Джин Крокер более 30 лет, начиная с конца 1950-х, изучали в Бразилии, в амазонских джунглях, племя канела. Вот их выводы:

«Для членов современного индивидуалистического общества трудно представить, до каких пределов племя для канела важнее личности. Щедрость и желание делиться – это идеал, а сокрытие, утаивание – социальное зло. Те, кто делится собственностью, почитаемы. Следствие из этого – желание делиться телом. Стремление к контролю над добром или самим собой расценивается как скаредность. В таком окружении легко понять, почему женщины удовлетворяют мужчин, а мужчины – женщин, испытывающих сексуальные потребности. Никто не считает себя настолько значимым, чтобы считать потребности товарища по племени менее важными, чем свои» (выделено в оригинале)¹²².

Если нерепродуктивный секс служит для налаживания и поддержания сети взаимовыгодных отношений, то не нужно искать ему никаких других объяснений. Гомосексуальность, к примеру, выглядит не таким запутанным феноменом, если она является, как пишет Э. О. Уильсон, «прежде всего формой связи… не отличающейся в основе от гетеросексуального поведения как способа укрепления взаимоотношений»¹²³.

Гарантия отцовства, по общепринятому взгляду, универсальная и доминирующая забота мужчин везде и во все времена, скорее всего, вообще не была вопросом для тех, кто жил до прихода земледелия. Лишь она породила заботу о передаче собственности наследникам по отцовской линии.