17. Узники замка Иф
17. Узники замка Иф
Когда бываю в Европе или Северной Америке, я частенько завидую. Многому. Экологии, отношению государства к человеку и человека к человеку, безопасной жизни, социальной защищенности. Медицине завидую просто страшно. Когда вижу больницу меня просто всю скручивает… Но есть одна вещь, которая меня не просто скручивает, а не дает жить, спать, есть и разумно мыслить. Вернее, этих вещей две.
Первая, сами по себе дома для пожилых людей. Как они выглядят внутри и снаружи, как там хорошо относятся к обитателям, как достойно обставлен уход из жизни, даже если пациент уже практически из нее разумом ушел и не понимает, где находится.
Но мне понятно, этого при моей жизни не будет. Господи, пусть я умру, пока я еще могу себя обслуживать. Во сне. Не доводи дело до больницы или интерната.
Вторая вещь… Она проще, но вызывает у меня даже больше восхищения. Отношение окружающих к людям пожилого возраста и их отношение к себе.
Моя подруга и ровесница любит приговаривать на полном серьезе: «Старая я уже, мне это нельзя». Говорит она это в том возрасте, когда дамы в США как раз выходят в первый раз замуж и заводят детей. Не все, врать не буду, но очень многие. И считают, что жизнь только начинается. Собственно говоря, даже восьмидесятилетние в инвалидной коляске не считают себя отработанным материалом, не ждут смерти-избавительницы, а катаются на этих колясках по всему городу, в кино и на лекции, а иногда и на специальные танцы.
Им интересно жить, они спешат узнать что-то новенькое, и у них есть на это время и желание. Именно желание. Огонек в глазах, интерес в душе, задор и радость жизни.
И права моя подруга — мы, по сравнению с ними, гораздо более унылые и дряхлые.
Что делают бабушки моего дома? Летом сидят во дворе, обсуждают болезни и несовершенство жизни. На лицах ненависть к тем, у кого больше возможностей.
Западные старички ничего такого не обсуждают и не считают, что у них мало возможностей. Конечно, физически бывает непросто, но через это «непросто» они ходят на курсы танго.
Или в бар. Выпить и потанцевать. Почему бы нет? В Москве в ночном клубе я себя уже чувствую как мамонт, свежевыкопанный из вечной мерзлоты. То есть мне уже пора домой. Хорошо, мне еще можно пока в кафе на ланч. А вечером уже как-то странно. Вечером в кафе приходят люди лет двадцати флиртовать, а мне уже не полагается.
Между тем восьмидесятилетние американцы и европейцы не пренебрегают это стороной жизни. Кокетничают, романы заводят, за ручку по парку гуляют… Что еще они делают, не знаю, свечку не держала, но почему-то верю в их возможности.
Никого это не шокирует, в том числе их самих. А у нас что? У нас: «Бабка, куда полезла — дома надо сидеть». То есть человека старше шестидесяти у нас вынуждают сесть под домашний арест. Чтобы не отсвечивал. Обидно, что уж… Я не хочу под домашний арест.
Что это было?
Ольга: Черт, черт, черт! Извините, отец Эдуард, вырвалось. На пенсии многие живут лет двадцать-тридцать. В России — как узники замка Иф без надежды сделать подкоп. Мне кажется, если бы можно было без международного протеста издать закон, что при достижении пенсионного возраста людей надо расстреливать, у нас бы такой закон приняли. При полном согласии людей пенсионного возраста, которые тоже махнули на себя рукой.
Эдуард: Я полностью согласен. И?..
О.: Тебе вопрос обязательно нужен?
Э.: А ты просто хочешь на мою реакцию посмотреть? Тогда я полностью тебя поддерживаю.
О.: Хорошо. Вопрос. Почему мы живем так по-разному? В Канаде пенсионеры живут полной жизнью до самой смерти, даже если они в инвалидной коляске. А у нас период пенсии — это уже в гробу лежишь, просто тебя еще не закопали.
Э.: Все объяснимо. Существуют разные взгляды на бытие человека. Один предполагает, что человек является человеком от момента зачатия до момента смерти, но его жизнь проходит разные этапы. В пять, двадцать, сорок, шестьдесят лет человек не может делать одно и то же, иметь одни и те же интересы. При этом человек ценен и для самого себя, и для других людей.
Второй взгляд крайне распространен у нас в стране. Что человек ценен только в свою продуктивную фазу. Когда он работает и приносит максимальный доход. Эту позицию можно даже в нашем лексиконе проследить, когда ребенку говорят: «Вот станешь человеком, тогда и будешь выражать свое мнение!». Следовательно, тот, кто еще не может производить, недочеловек, а тот, кто уже не может — просто мусор. С материальной точки зрения пользы никакой, а кормить его надо.
О.: Есть такая точка зрения — живи быстро, умри молодым. Но те, кому повезет (или не повезет), и они доживут до старости, уже в молодости должны понимать, что они станут «отработанным материалом». И порядки, когда общество вынуждает пожилого человека не высовываться дальше лавочки у подъезда, распространятся и на них. Почему они не боятся?
И вот пример. Известная актриса родила ребенка с болезнью Дауна и не постеснялась рассказать об этом. Какой же грязью ее полили именно за то, что даун ничего не произведет, а только «сожрет» то, что мы могли бы сожрать сами. Видела я, в Квебеке пребываючи, девушку-дауна, вполне себе работающую в магазине. Но даже если бы она не работала, она не заслуживает к себе плохого отношения.
Или — еду на днях в трамвае и вижу мужчину явно старше семидесяти. В джинсах с модными дырочками, зеленом пуловере в клеточку и зеленой кепочке с надписью «Виски». В ушах плеер. Класс! Но ты бы видел, как на него смотрели пассажиры: «Старый хрен, а туда же! Виски! Кефир и теплый сортир тебе».
Э.: У нас почти все живут так, как будто у них нет будущего. Да еще проповедуют принцип: «Не высовывайся!». А тут вдруг модный дедушка… Ты что? Кроме того, человеком озлобленным легче манипулировать, так что обычно у нас это состояние еще и сверху поддерживается.
О.: Ну хорошо. Гражданин озлоблен. Но когда рядом в баре или клубе сидят примодненные дедушка с бабушкой и тянут коктейль, это как ему мешает?
Э.: Дедушка с бабушкой в баре напоминают, что жизнь не заканчивается в двадцать пять и не надо пытаться вырвать у нее все за пятнадцать минут. Собственно, бабушки на лавочке тоже хотят урвать все здесь и сейчас на своем уровне, перемыв кости проходящим. Таким образом, взаимодействие в обществе понижено, социальная солидарность тоже, именно это и нужно власти.
О.: Ты верно заметил — бабушки на лавочке тоже полны негатива. И при необходимости костылем убить могут.
Э.: Конечно, негатив объясняется и низкими доходами, и ужасным здравоохранением, но если у человека есть силы и желание, то надо его всячески вписывать в активную жизнь. Пусть в бридж играет, танго танцует или в музеи ходит с группой.
О.: Знаешь, а ведь пожилой человек очень даже может быть полезен. У стариков иногда очень зоркий и неожиданный взгляд на вещи, например. Я люблю их советы. И рассказывают они… Порой навязчиво, но иногда очень интересно. Я как-то подслушала на пляже рассказ слепой бабушки про то, как девочкой ее угнали в Германию на работы, она сбежала, не зная языка… Эдуард, это было более захватывающе, чем романы Дюма.
Э.: Значит, надо предоставить этой женщине возможность социальных контактов. В Канаде пожилые люди тоже непросто переживают уход на пенсию. Изменяется положение в обществе, появляется ощущение ненужности. Здесь был найден интересный выход. Если пенсионер чувствует в себе силы, он может заниматься разнообразной волонтерской деятельностью.
О.: Послушай, это же гениальная идея! Волонтеров в любом обществе не хватает. Пенсионер чувствует себя необходимым, и он действительно очень нужен! Это поднимает его самооценку и его ценность в глазах окружающих. Про пользу я и не говорю.
Э.: …Но при этом канадские пенсионеры получают пенсию, которая позволяет жить достойно.
О.: Не хочу даже обсуждать, российская пенсия унизительна и ужасна. Но мы ничего не можем с этим сделать…
Э.: Я бы еще добавил про волонтерство, с твоего позволения. Стать волонтером тоже может не каждый, а только тот, кто испытывает симпатию к ближнему. Ходить и помогать в раздраженном состоянии не стоит.
О.: Раздражения у нас хватает везде. У меня опять пример. Недавно снимали программу про то, можно ли выйти замуж после шестидесяти. Сидят героини, женщины, полные надежд, а им один гость, молодой человек, и говорит открытым текстом: «Посмотрите на себя, кому вы нужны, противные старые бабы?».
При том, что одна из них как раз недавно замуж вышла. Пригодилась кому-то.
Я вообще однажды разговорчик слышала: «Она ничего, красивая, только старая уже — двадцать восемь лет».
Э.: Конечно, «старая». А потом мы удивляемся уровню самоубийств у подростков, алкоголизму, агрессии и депрессиям. Не видим связи.
О.: Ха! У нас каждое второе объявление о вакансии заканчивается словами: «До 35 лет». А после тридцати пяти лет что? Человек разваливается, не может работать? Ему до пенсии еще четверть века.
Э.: Это, собственно, мы уже обсуждали. Начальник думает, как и высшая власть — молодой и неопытный лучше управляем.
О.: Есть такая профессия — телевизионный редактор. Между прочим, очень сложная и ответственная, требующая такта и мастерства. У меня куча знакомых шикарных редакторов за пятьдесят не могут найти работу. Все ноют, что редакторов нет, но предпочитают взять девочку после института.
Э.: У профессионалов за сорок есть собственные взгляды на жизнь. И это клеймо, в каком-то смысле.
О.: То есть нам неважно, чтобы хорошо. Нам важно, чтобы удобно.
Э.: Да. Если в Европе избавились после Второй Мировой войны от отношения к человеку как к материалу, признали вину, покаялись, то у нас ведь никакого осмысления и покаяния не произошло. Наоборот. Кое-кто заявляет, что коммунизм очень близок к Христу.
О.: Вот еще пример. Наших стюардесс набирают, как будто в бордель — по молодости и красоте. На западных авиалиниях я видела чудесных и ухоженным дам в возрасте. То же самое в дорогих магазинах, где у нас тоже девочки малолетние работают. И ладно бы в магазине, но везде также.
Э.: Принцип, что кухарка должна управлять государством, не хочу никого обидеть, существует, но должен быть забыт. Я в том смысле, что делать что-либо должен тот, у кого есть соответствующая квалификация. Но если ты меня спросишь, как этого добиться в России, я пока не знаю. Я думаю, что очень помогла бы квота.
У нас много смеются над квотами в Америке, когда в организации есть обязательная часть женщин, цветных, инвалидов, но это постепенно приучает общество к переменам.
О.: Идея! Надо принять закон, что каждый работодатель должен принять столько-то работников старше пятидесяти. Или — давать преференции пенсионерам при вступлении в кружки. Есть же бесплатное место для льготников в маршрутке?
Э.: Неплохо было бы, если некто, открывающий студию обучения танцам, спортклуб или кафе, был обязан принять бесплатно несколько пенсионеров.
О.: Я бы дальше пошла. У нас очень плохая бесплатная медицина. Надо обязать, чтобы каждая частная клиника бесплатно лечила нескольких социально незащищенных. Пусть не всех, но в районной поликлинике очереди уменьшатся.
Ну и, конечно, отношение поменять. Человек не компьютер, за которым я сейчас сижу. Этот сломается, куплю новый. Польза от пожилого человека другая, но это не значит, что ее нет.
Э.: В монашеских орденах это заметно. Как ты знаешь, монахи на пенсию не уходят, но пожилые священники и братья, которые уже не служат, не теряют наблюдательности, и их некоторая отстраненность от земных дел дает им большую свободу во мнениях и высказываниях. Это очень важно.
О.: Я могу подтвердить. Ваши пожилые братья прелестны и остроумны.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.