21.11.2008

21.11.2008

— Каждому дается по силам, — часто говорят родители, особенно смирившиеся с ситуацией и с аутизмом у ребенка.

— В таком случае, до тех пор, пока у вас есть силы выдерживать его аутизм, — он у него есть. Как только у вас есть силы сопротивляться ему — его у него нет.

Важно определиться, к чему будете прикладывать те силы, которые даны, — к тому, чтобы терпеливо сносить все тяготы и невзгоды, или к тому, чтобы сопротивляться им.

* * *

Сегодня с Ромой целый час рисовали. Я высыпала на стол гору карандашей и задала первый вопрос:

— Чем сегодня будем заниматься?

— С Катей, — еле слышно отвечает Рома.

— Чем сегодня будем с Катей заниматься? — снова спрашиваю я, немного скорректировав вопрос.

— С русским, — вновь чуть слышно отвечает Рома.

«С русским» — в это понятие он вкладывает практически любые наши занятия, потому как в итоге они все и впрямь сводятся к языку, к развитию и владению речью. Однако я беру листочек и для наглядности пишу на нем в столбик крупными печатными буквами: «читать», «писать», «говорить», «рисовать», «играть», «смотреть фотографии».

— Что будем делать? — вновь спрашиваю я и показываю ему возможные варианты.

— Рисовать, — делает выбор Рома, и мы приступаем к следующему ходу.

— Чем будешь рисовать? — задаю я следующий вопрос.

— На бумаге, — еле слышно отвечает Рома.

— Нет, Рома. — И я повторяю свой вопрос, расставляя акценты на нужных мне словах. — Я спрашиваю, чем ты будешь рисовать на бумаге?

— Карандаши, — отвечает он, еще некоторое время подумав.

— Целиком говори, пожалуйста, — сразу поправляю я.

— Я буду рисовать карандашом, — отвечает он.

— Что будешь рисовать? — задаю я следующий вопрос.

— Травку, — немного подумав, ответил он.

— Какого цвета?

— Зеленый, — берет карандаш, рисует траву.

— А теперь что?

— Цветочек.

Дальше по той же схеме были нарисованы еще «солнце» и «домик» — стандартный Ромин набор. И тут я решила сменить тактику.

— Отлично! Давай теперь переворачивай страницу. — Рома послушно переворачивает страницу и ждет. — Какой цвет возьмешь? — спрашиваю я.

— Красный.

— Отлично! — и задаю следующий вопрос: — Что ты будешь рисовать красным цветом?

— Бегемота, — отвечает Рома.

— Говори, пожалуйста, целиком, — уже на автомате реагирую я на Ромину манеру говорить, максимально сокращая все, что только возможно.

— Я буду рисовать бегемота, — говорит он с ударением на последнее слово.

— А каким цветом? — не отстаю я.

— Красным.

— А теперь целиком, — вновь напоминаю я.

— Я буду рисовать красным бегемота.

— Отлично, давай рисуй, — говорю я, и Рома приступает к рисованию привычного человекообразного головонога под названием «бегемот». Далее по той же схеме он рисует желтого «медведя», как две капли воды похожего на бегемота. Но так как сейчас моя цель — развитие его инициативы и уверенности в выборе цвета и рисунка, а также развитие речи, а не правильность рисования, я не акцентирую на этом внимания.

— Молодец. А теперь что?

Рома тянется к очередному красному карандашу, выбирая его из всей многоцветной массы.

— Красный, — говорит Рома, неуверенно протягивая мне карандаш.

— Что красный?

— Карандаш.

— Целиком говори, пожалуйста, — опять встреваю я.

— Катя, я взял красный карандаш, — с ударением на последнее слово рапортует он.

— Что ты будешь рисовать красным карандашом?

— Грибок, — подумав, ответил он, с ожиданием взглянув на меня… неизвестно же, как я отреагирую…

— Отлично, только скажи целиком.

— Катя, я буду рисовать красным карандашом грибок.

— И опять с ударением на последнее слово. Заметив мой кивок, он начинает рисовать, и в процессе рисования у карандаша ломается стержень. Рома протягивает его мне.

— Что? — спрашиваю я.

Рома протягивает карандаш еще ближе ко мне и показывает на сломанный стержень.

— Рома, словами, — опять настаиваю я.

— Карандаш.

— Что карандаш?

— Сломался, — еле слышно произносит Рома, не привыкший говорить вслух.

— Что сломался? — продолжаю я.

— Катя, у меня сломался карандаш, — говорит он. Основная его проблема — это не неумение говорить, а отсутствие навыка пользования речью и тренировки говорения. Он обходится минимумом слов по жизни, предпочитая использовать жесты и взгляд. Да его никто и не заставляет особо, поскольку все уже и так привыкли его понимать.

Далее вновь по той же схеме: «вопрос-ответ-предложение», рисуется очередной головоногий «бегемот», потом «трава», «носорог», «слон», и, уже войдя во вкус, поняв, что можно говорить все, что угодно, он довольно быстро стал перечислять всех зверей, какие приходили ему в голову, правда, периодически повторяясь. Так он нарисовал еще одного «бегемота», «енота», очередного «медведя» и «ослика», как две капли воды похожих друг на друга, разве что разных цветов.

— Еще что?

— Таню, — неожиданно вспоминает Рома о существовании сестры.

— Здорово! Давай Таню. — И Рома рисует теперь уже Таню, которую можно отличить от «бегемота» или «енота» только лишь по подписи, снабжающей каждого нарисованного героя.

Далее были нарисованы: «ляля», «медведь» и «ослик».

— А теперь что ты нарисуешь?

— Палкана, — говорит Рома.

— Кого? — переспрашиваю я, не расслышав с первого раза.

— Нет, — тут же теряется Рома, — не скажешь.

— Я не расслышала, Рома, — говорю я и спрашиваю снова: — Кого ты будешь рисовать?

Так как уже довольно много времени мы достаточно четко строили наше общение с Ромой и он был настроен на меня и на рисование, мне таки удалось добиться от него повтора. Ему всегда дается это с трудом, так как обычно «не расслышали» и «переспросили» для него приравнивается к «неправильно», чего он очень боится и замыкается.

— Палкана, — повторяет он через некоторое время.

— Палкана? — вновь переспрашиваю я и иду на практически заведомо провальный шаг: — А Палкан — это кто? — Обычно на такие вопросы он не отвечает, так как они для него достаточно сложные.

— Царь, — как ни странно, получаю я ответ. Вероятно, он уже в достаточной мере влился в этот процесс говорения, вопросов и ответов, необходимости что-то придумывать, что для него это уже не было так сложно, как обычно. И опять же в данном случае для меня совершенно не важно то, что ответ не совсем соответствует истине. Главное — ответ есть.

Рома дорисовал Палкана, я сижу молча и смотрю на него, ожидая его дальнейших действий, а он в ответ очень внимательно смотрит на меня. Не дождавшись моего очередного вопроса, Рома молча протягивает мне карандаш.

— Словами, — тут же реагирую я.

— Катя, я нарисовал Палкана.

— Здорово! — говорю я и вновь замолкаю, внимательно глядя на Рому.

Через некоторое время, поняв, что от меня ничего не дождаться, Рома неуверенно говорит:

— Винни-Пух.

— Что Винни-Пух? — спрашиваю я.

— Катя, я буду рисовать Винни-Пуха, — говорит он, в то время как я продолжаю молчать, ожидая. его Дальнейших действий. Не дождавшись от меня команды, Рома очень неуверенно начинает рисовать, постоянно поглядывая на меня, в ожидании, что я его остановлю.

И так, раз за разом все более самостоятельно, были нарисованы «собачка», еще один «Винни-Пух» и еще один «бегемотик». Затем «волк» и, более того, именно волк, а не человекообразный головоног. Затем — «Дед Мороз», еще раз «ляля», «Пятачок», «разбойник». Снова «бегемот» и «медведь». Затем — длинношеий «жираф» и опять головоногие «медведь» с «бегемотом». И последнее, что мы успели за этот час — «барсук».

Что интересно, из огромной кучи карандашей Рома в первую очередь выбирал все яркие цвета: красный, желтый, оранжевый, зеленый, реже синий. Черный, серый, бежевый, коричневый, фиолетовый в большинстве своем остались не использованными.

То, что мы сегодня сделали, — это очень и очень хороший результат для Ромы, которому извлекать что-то свое, от себя и из себя очень и очень сложно.