Глава 2 Первые шаги и свекольное пюре Мы переезжаем во Францию и сталкиваемся с Неопознанными Съедобными Объектами
Глава 2
Первые шаги и свекольное пюре
Мы переезжаем во Францию и сталкиваемся с Неопознанными Съедобными Объектами
Au nom de p?re
Et de la m?re
Et de l’enfant
Tout ce qui est bon
S’fourre l?-dedans!
За папу,
(дотронуться до лба малыша)
За маму,
(дотронуться до носа)
За малыша!
(дотронуться до левой брови)
Все полезно,
(дотронуться до правой брови)
Что в рот полезло!
(с этими словами кусочек попадает в рот)
Французский «кормильный» стишок
Перед переездом муж предупреждал меня: гостить во Франции и жить во Франции – абсолютно разные вещи. Я не понимала, что он имеет в виду. Мы так часто приезжали в эту страну, что она казалась мне родной. Да, мы никогда не жили во Франции постоянно, но проводили там все свободное время, пока учились в Англии. Большинство наших университетских друзей были из разных стран. Закончив учебу, они разъехались кто куда. И мы поступили так же: через год после свадьбы перебрались в незнакомый нам Ванкувер. Там у нас родились две дочери, но Ванкувер так и не стал настоящим домом. Я мечтала когда-нибудь переехать во Францию, поближе к родственникам Филиппа. Работу как-нибудь найдем, твердила я себе. Дочери выучат французский, будут больше времени проводить с бабушкой и дедушкой, двоюродными братьями и сестрами. Я мечтала покончить с городской жизнью, а что может быть лучше французской деревни?
Дочери росли, моя «ностальгия» по всему французскому крепла. Возможно, отчасти в этом был виноват наш друг англичанин Энди. Когда мы вернулись в Северную Америку, он отправился путешествовать по Франции на ослике и написал об этом книгу. Это позже я поняла, что она была вовсе не о жизни во Франции, ведь он пробыл там совсем недолго. А тогда рассказ о том, как он «обрел покой в мире хаоса», меня просто очаровал.
Наконец, когда Софи исполнилось четыре года, а Клер – год с небольшим, мы решили (точнее, я решила) переехать во Францию, в маленькую деревушку на северо-западном побережье Бретани, где вырос Филипп. Деревушка с населением 3900 человек называется Пленев-валь-Андре. Если честно, Филипп не разделял моего энтузиазма; ему больше нравилось жить в большом городе. К тому же в Ванкувере – горы и океан. Конечно, ему не хватало друзей, которые остались во Франции, но возвращаться домой он не хотел. Не могу сказать, что и родители Филиппа были рады: «Что вы будете тут делать? – недоумевал мой свекор. – Наша деревня такая маленькая».
Я пыталась объяснить: это как раз то, что мне нужно. Хоть я и выросла в городе, но мечтаю об уютной деревенской жизни для своих детей. И не понимаю, почему Филипп уехал. В конце концов нашли компромисс – переехать на один год. Мы оба работали в университете и получили разрешение целый год трудиться удаленно. Восторгу моему не было предела!
Мы приехали в середине июля, в разгар короткого бретонского лета. Нашим новым домом стал старый каменный коттедж с видом на бухту, в нескольких минутах ходьбы от небольшой часовни, построенной в память о местных моряках. В ней мы когда-то поженились, обменявшись кольцами под моделью шхуны, висевшей под сводами. В коттедже было пять комнат (три из них – спальни), он оказался просторным, а обстановка – простой. Мы привезли с собой лишь два чемодана, оставив все вещи в Ванкувере. Филиппа это вполне устраивало, он по-прежнему испытывал по поводу нашего переезда смешанные чувства. Но я не разделяла его сомнений. Все мои стереотипные представления о Франции оправдались: свежий багет подмышкой, мощеные брусчаткой улицы, церковные колокола, кафе со столиками под солнцем и плющ на каменных стенах нашего дома. Мы приехали в разгар сельской ярмарки: ездили на фермы, в гости к родственникам, просто гуляли по окрестностям.
У самого нашего порога был пляж – роскошная полоска гладкого белого песка между скалистыми утесами. Во время отлива бирюзовая вода отступала на целую милю. Я знала, что столько песка бывает лишь там, где бушуют штормы, знала о репутации Бретани как весьма дождливого региона. Но прошел июль, наступил август, а погода стояла чудесная. Девочки часами играли на песке, а мы читали, отдыхали и дремали на солнышке (я), ходили под парусом и катались на каяке (Филипп).
Le paradis![5]
Постепенно мы перезнакомились со всеми местными жителями. Как-то раз дождливым утром я посмотрела в окно и увидела соседа, одетого во что-то, напоминающее большой мусорный мешок. Он стоял в кустах, разделяющих наши дома, собирал что-то с листьев – я не могла разглядеть, что именно, – и складывал в пакет.
– Что это он делает? – шепотом спросила я Филиппа.
– Улиток собирает, – ответил он, выглянув в окно.
– Он что, будет их есть? – изумленно спросила я.
– Будь с ним приветлива, возможно, он с тобой поделится! – поддразнил меня муж.
Сосед, действительно, пришел и предложил поделиться тем, что собрал. Я вежливо отказалась, а Филипп принял приглашение на обед, съел целую тарелку улиток, запеченных в чесночном соусе, и вернулся через два часа в прекрасном расположении духа.
К счастью, мистер Улитка (так я его прозвала) был не единственным нашим гостем. К нам регулярно наведывались многочисленные родственники и друзья мужа. Филипп одним из первых в семье покинул Бретань, многие его родные ни разу никуда не выезжали. Его мать и две ее сестры, громкоголосые и властные матроны, всегда безукоризненно одетые и причесанные, жили всего в пяти милях от нас. Обычно семья Филиппа приезжала в гости всем скопом: тетки, дядья, двоюродные братья и сестры. Они на несколько часов оккупировали кухню, готовили обед на всю семью, делились местными сплетнями и переворачивали дом вверх дном. Я предлагала помочь на кухне (правда, без особого энтузиазма), но меня, как правило, прогоняли. Я слыла неопытной кухаркой с тех пор, как вскоре после знакомства с семьей Филиппа опростоволосилась. Вот как это было. Моя золовка Вероника собиралась показать своей семье жениха, с которым познакомилась в Париже. Ради такого события мы с Филиппом приехали из Англии. Когда мы вошли в дом, моя свекровь Жанин как раз готовила обед. Смело заявив, что умею печь изумительные яблочные пироги, я гордо закатала рукава и действительно испекла tarte aux pommes – изумительный, но только на вид. Пирог оказался таким твердым, что разрезать его было невозможно, а стоило нажать посильнее, как он рассыпался на мелкие кусочки. Больше к плите меня не подпускали, что, впрочем, меня вполне устраивало. Я мыла посуду или просто сидела и слушала разговоры.
Наблюдая, как родные Филиппа общаются с моими девочками, я постепенно выучила ласковые слова, которыми французы называют малышей. Многие из них имеют отношение к еде. Жанин любила называть внучек «ma cocotte» – «моя курочка», а мальчиков – «mon coco». К смущению моего мужа, она по-прежнему иногда называла его «mon petit chou» («моя капустка», «мой кочанчик»). Вскоре и у меня появились любимые словечки: я дразнила Филиппа, называя его «mon trognon de pomme» («мой яблочный огрызочек»). Обычно суровый, отец Филиппа звал своих внуков «mon lapin» – «мой кролик».
Даже в детских песенках, которым наши дочери научились у своих двоюродных братьев и сестер, еда фигурировала постоянно: «Savez-vous planter les choux» («Умеете ли вы сажать капусту?»), «Dame tartine» («Дама-бутерброд»), «Le temps de scerises» («Время вишен») и моя любимая «Ohl’escargot» («Ода улитке»). Было ясно, что еда во Франции – важная тема в общении детей и взрослых. Но я и представить не могла, какую важную роль играет еда в системе воспитания и образования.
В середине августа Клер пошла в ясли. Мы хотели, чтобы она освоилась там, до того как Софи пойдет в сентябре в детский сад. Но Клер не желала осваиваться. Особенно плохо дела обстояли с едой. Как все французские дети, Клер должна была съедать обед из трех блюд, который готовили прямо в яслях. В то время рацион Клер был таким же, как у большинства американских малышей, – в основном тосты с маслом и крекеры. Время от времени я предпринимала робкие попытки накормить ее овощами – морковкой и горошком. Мне казалось, что всё нормально, но вскоре выяснилось, что воспитатели считают иначе.
Началось со свекольного пюре. В последнюю неделю августа нас пригласили на собрание в ясли. Помня о похожих мероприятиях на родине, я решила, что это информационная встреча для родителей, где медсестра расскажет, как важно мыть руки перед едой, и проведет экскурсию по саду. Как я ошибалась! Мы пришли вовремя, в 16:30, но не увидели ни медсестер, ни антисептических влажных салфеток. Нас встретили улыбающиеся воспитатели с подносами изысканных amuse-bouches (во Франции так называют коктейльные закуски, дословно – «развлечение для рта»). На одном из подносов красовались нежнейшие слоеные тарталетки с загадочным разноцветным пюре – ярко-розовым, светло-зеленым и сливочно-белым. «Надо же, как необычно, – подумала я. – И как по-французски!»
Перед глазами пронеслись картофельные чипсы и хот-доги – стандартная еда в канадском детском саду. К тому времени я уже проголодалась, так как близилось время американского ужина (родители Филиппа были очень недовольны, что мы так и не отказались от варварской практики ужинать неслыханно рано – в 17:30), и с аппетитом начала пробовать тарталетки, расхваливая на ломаном французском кулинарные способности сотрудников яслей. Женщина, державшая поднос, нахмурилась. Решив, что она не поняла меня, я повторила комплимент чуть медленнее. Она нахмурилась еще сильнее. Я в недоумении оглянулась и увидела, что другие родители… кормят тарталетками своих детей.
Несмотря на изысканный вид, это была детская еда. «Это для детей», – шикнул на меня муж и объяснил, что овощные пюре – из свеклы, брокколи и цветной капусты – приготовлены, чтобы познакомить малышей с детсадовским меню. И подают их во время традиционного французского go?ter (полдника), а полдничают обычно только дети. Взрослые вполне могут потерпеть до ужина, который во Франции традиционно начинается в 19:30–20:00. Так что для французов было очевидно: время полдника – значит, едят дети, а не взрослые.
Виновато улыбаясь, я смотрела, как жизнерадостные малыши – у некоторых зубов еще было маловато – уминают закуски, которые у нас в Канаде вполне уместно было бы подать на званом ужине. Взрослые, глядя на них, одобрительно кивали.
Разговоры вращались вокруг еды: что детям нравится, а какие блюда они еще не распробовали. Как я потом узнала, в этом не было ничего необычного. Родители во Франции очень много говорят о еде, о том, что дети любят и не любят. Эти разговоры ведутся не тревожным тоном, как у нас. Нет, французские родители говорят о том, как они любят поесть, обмениваются рецептами и маленькими домашними секретами. Один отец даже собрал небольшую толпу, рассказывая, как готовит сердцевину артишока (местный деликатес) для своих малышей.
Я же никак не могла сосредоточиться на светской беседе, с тревогой наблюдая за Клер, которой предложили попробовать канапе. Зная, что она обычно встречает овощи со стиснутыми зубами, я выбрала, на мой взгляд, самый привлекательный цвет – розовый. Клер попробовала канапе со свекольным пюре, я вздохнула с облегчением и улыбнулась… но в следующую минуту готова была провалиться от стыда, потому что Клер все выплюнула.
Воспитательница с блюдом спокойно отошла. – Не волнуйтесь, еще распробует, – пообещала она.
Через несколько недель так и случилось. Именно тогда я поняла, что началось воспитание Клер по-французски. А позже осознала, что оно началось и для меня.
Что еще поразило меня в яслях, так это аккуратность, с которой ели дети. На эту привычку французских малышей я сразу обратила внимание. Шестнадцать годовалых карапузов, ловко орудующими вилками и ложками, встающих из-за стола, даже не запачкавшись, – это зрелище меня потрясло. Играть с едой детям не разрешали. Стоило кому-нибудь начать запускать пальчики в тарелку, как его ласково, но решительно останавливали. Сопротивление, возникавшее крайне редко, встречало спокойный, но твердый отпор: тарелку просто отставляли. Посыл был ясен: не умеешь есть как следует (то есть аккуратно, даже если тебе от роду год) – не будешь есть вообще. Разительный контраст с тем, как ела наша старшая дочь: Софи умудрялась размазать пюре по стульчику, полу, стенам и своим волосам. Я считала, что должна с этим мириться, и думала, что свекровь просто бредит, утверждая, что даже маленькие дети могут есть опрятно. Ведь во всех прочитанных мною книгах по воспитанию было написано, что детям нужно возиться с едой, чтобы развиваться, наша же задача – не мешать им, а лишь прибраться, когда потребуется. Побывав во французских яслях, я поняла, что свекровь была права: действительно, можно обходиться без серьезной уборки после каждого приема пищи.
Заинтригованная, я решила поступать «как французы». Мы запретили Клер есть руками (кроме той пищи, которую принято брать руками), научили сидеть за столом и держать приборы так, чтобы крошки падали в тарелку, а не куда попало. У нее на коленях всегда была салфетка из ткани. Мы держали наготове и при необходимости применяли влажные салфетки. Когда она ела аккуратно, мы ее хвалили… И у нас получилось! Несмотря на то, что она на три года младше, Клер и сейчас ест аккуратнее, чем старшая сестра.
Поэтому Клер было легче приспособиться к жизни во Франции. Игры с едой абсолютно чужды французам. «On ne joue pas avec la nourriture!» – заявляют они. «Мы, французы, с едой не балуемся!» По-французски это звучит более категорично. Французы считают приличное поведение за столом частью своего национального образа и неустанно разъясняют это детям, которые растут, понимая: воспитанный человек не балуется за столом. Дети не видят никого, кто бы так поступал, и у них не возникает сомнений в том, что это правильно.
Французским детям никогда не предлагают пищу как награду. Я узнала об этом на собственном опыте. В супермаркете, в очереди к кассе, я дала дочери печенье, похвалив за хорошее поведение в магазине. Кассирша посмотрела на меня неодобрительно: «Вы перебьете ей аппетит!» Я съежилась от стыда. Для меня было важно, что дочь вела себя хорошо. Французы же считают, что поощрять детей надо иначе. «Будете награждать едой – обязательно станет толстухой», – строго предупредила женщина из очереди. Остальные согласно закивали.
Я бросилась к машине, всю дорогу домой пыхтела от злости и выбросила в мусор все маленькие пластиковые контейнеры, в которых возила с собой перекусы для дочерей. Оставила только один, на всякий случай.
На следующий день пошла в магазин и купила новые контейнеры – мне без них не справиться, нет.
«Инцидент» в супермаркете заставил меня серьезно задуматься. С точки зрения французов, я совершала немало промахов относительно того, что касается детского питания и воспитания. Поразмыслив над этим, я сформулировала второе правило.
Французское правило питания № 2
Еда – не игрушка, не приз, не средство утешения или переключения внимания
Для французов это правило настолько очевидно, что о нем даже не говорят. Но мне оно казалось совершенно непостижимым, по крайней мере поначалу. Чтобы понять его, мне пришлось отказаться от своего твердого убеждения (весьма, впрочем, распространенного), что еду можно использовать в целях, к утолению голода отношения не имеющих.
Мы предлагаем детям вкусное, когда они устали, капризничают, не могут терпеть, когда нам надо еще несколько минут поговорить по телефону. Но дети (и мои тоже) очень быстро понимают, что нытьем можно добиться своего. У занятых или рассеянных родителей возникает рефлекс: ребенок капризничает – нужно как можно скорее заткнуть ему рот едой. Это часто случается, когда мы спешим или опаздываем. Опасность в том, что мы запускаем цепную реакцию, и «куски» становятся основой рациона. У детей уже не остается места для «нормальных» блюд, которые мы готовим на завтрак, обед и ужин.
Многие родители используют еду как способ отвлечь ребенка. Если дети не знают, чем заняться, мы достаем что-нибудь вкусненькое. Не задумываясь о том, голодны они или нет. «Сделаем печенье? – часто говорю я дочерям. – Или торт?» Поначалу это кажется безобидными и может даже быть познавательным: обучение мерам веса и объема или развитие мелкой моторики с помощью палочек для еды. Однако французы уверены: частые перекусы, даже под видом уроков математики, приводят к привычке есть импульсивно, от которой будет сложно отказаться. Французы любят приглашать детей на кухню и готовить вместе (организуют даже кулинарные выездные лагеря), но это происходит строго в то время, которое отведено для обеда или ужина.
Иногда еда бывает рычагом дисциплинарного воздействия. В качестве наказания родители не дают детям сладкого и грозят лишить ужина, чтобы добиться примерного поведения: «Хватит обижать сестру, или пойдешь спать без ужина!» У этой медали есть обратная сторона – использование еды для подкупа. Одна из воспитательниц Софи в Канаде давала детям конфеты, если те вели себя хорошо. Во Франции родители не считают еду наградой, а отсутствие еды – наказанием. Они считают, что в результате возникнет связь «пища–эмоции», ребенок учится «заедать» проблемы, теряет способность контролировать свой режим питания, что может привести к пищевым расстройствам.
Пожалуй, главная особенность воспитания детей во Франции – в отношении родителей к баловству за столом. Во всех книгах о воспитании, которые я прочитала после рождения Софи, уверяли, что детям нужно разрешать баловаться едой: совать пальцы в тарелку, набивать рот и даже швыряться едой. Я терпеливо обматывала стульчик Софи большими кусками целлофана и разрешала ей делать все что угодно. Увидев это, мои французские родственники окончательно убедились в том, что я – безответственная мать.
Возню за столом устраивали все наши знакомые дети. В детском саду Софи в Ванкувере воспитатели даже устраивали игру в «ферму»: брали пакет с кукурузными колечками, разбрасывали их по полу и восторженно смеялись, глядя, как малыши кудахтали, изображая курочек, ползали и ели колечки прямо с пола. Во Франции я никому об этом не рассказывала. Мне никогда бы не поверили, что эти воспитатели – профессионалы. Во Франции дети не могут даже есть сидя на полу – подобное поведение за гранью приличия.
Мне было очень непросто соблюдать правило № 2, потому что к моменту переезда во Францию я успела совершить все перечисленные выше ошибки: использовала еду как награду, подкуп, игрушку, наказание и развлечение. С точки зрения французов, проблема была в том, что мои дети научились воспринимать еду как способ удовлетворения своих эмоциональных потребностей. А к питанию это не имеет никакого отношения. Когда детям становилось скучно, они начинали есть. Устали – тянемся за куском. Расплакались – едим. Во Франции так никто не поступает. Здесь дети просто устроены по-другому. Как и их родители, они крайне редко едят по «непищевым причинам» (этот термин используют психологи и диетологи). Они относятся к еде с большим уважением.
Такому отношению к еде учат во Франции даже самых маленьких. Порой это происходит в странных, на мой взгляд, местах. Когда я впервые побывала во французском ресторане высокой кухни, меня поразила царившая в нем торжественная атмосфера. Приглушенные разговоры, тишина при подаче каждого блюда, чтобы ничто не мешало оценить новые оттенки вкуса. Уважительным молчанием сопровождались даже ритуалы, поначалу казавшиеся мне довольно нелепыми: например, удаление крошек со стола «собирателем крошек» («ramasse-miettes») – аппаратом вроде маленького пылесоса, которым официант довольно часто проходился по скатерти. Еда, конечно же, была великолепна: все блюда с оригинальным, насыщенным, необычным вкусом…
Однако самым сильным впечатлением того вечера для меня стал годовалый малыш за соседним столиком на высоком детском стульчике. Он спокойно сидел на протяжении всего ужина, потом глазки его начали слипаться, и он уснул. Родители продолжали ужинать как ни в чем не бывало. Они не спеша доели десерт, закончив всего на несколько минут раньше нас, почти в полночь. Когда настало время уходить, малыша разбудили без всяких церемоний. Тот сунул пальчик в рот и спокойно, не издав ни звука, позволил вынести себя из ресторана. Никто и глазом не моргнул.
Теперь я уже не удивляюсь этому. Во Франции дети с ранних лет привыкают сидеть за столом в ресторанах и усваивают, что от них ждут примерного поведения. Правило распространяется и на повседневные обеды и ужины, которые во Франции также окружены атмосферой торжественности. Французы никогда (никогда!) не едят, не постелив на стол скатерть. Даже фраза «накрывать на стол» по-французски звучит как «dresser la table» «одевать стол». Используется и слово «habiller» – «одевать».
Услышав, что и стол «одевается», мои девочки долго смеялись. Но эта фраза очень точно отражает отношение французов к обеденному столу. Они выказывают уважение к столу и к самим себе, «наряжая» его для такого важного события, как ужин. «Одевание» стола – ритуал, отражающий эстетику французской гастрономической культуры, в основе которой лежит понятие о том, что прием пищи – прежде всего социальное явление и должен происходить только за столом. Это правило соблюдали все: и крестьяне – соседи родителей Филиппа, и его друзья с университетским образованием. Все «одевали» стол, застилая его скатертью, и прием пищи превращался в ритуал, становился чем-то большим, чем просто процесс наполнения желудка.
Такая подготовка к приему пищи может показаться старомодной. Но на детей эти церемонии производят удивительное впечатление. Они реагируют так, словно на пороге появился человек в форме: немедленно начинают вести себя идеально. Эффект усиливают принятые во Франции правила приема пищи: никто не ест стоя, в машине, на ходу. Во Франции едят только за столом. И еду подают, когда собрались все участники обеда. «? table!» – «К столу!» Услышав эту команду, большинство французских детей бросает все свои занятия и направляется к столу. Все ждут, пока еду разложат по тарелкам, и не начинают есть, не пожелав друг другу «bon app?tit!» Поскольку дети почти всегда едят вместе с родителями, эти привычки они усваивают с малых лет.
Итак, прием пищи, даже повседневный, воспринимают во Франции как событие. И прежде всего событие общественное. Французы никогда не едят в одиночестве – ни дома, ни на работе. А поскольку готовят здесь очень вкусно, обеда или ужина всегда ждут с нетерпением.
Во Франции очень вкусна даже самая простая еда. До сих пор помню первый йогурт, который мы купили здесь малышке Клер. Он продавался в местном супермаркете, то есть не представлял собой ничего особенного. Но для Клер это было незабываемое впечатление. Представьте: маленький горшочек из настоящей глины, запечатанный золотистой фольгой с изображением знаменитой молочницы Ренуара. Этот йогурт был похож на рождественский подарок. Схватив ложку, Клер сорвала фольгу, попробовала, вытаращила глазки и не отрывалась от горшочка, пока все не съела. Бархатистый, жирный, пикантный, но не слишком, – йогурт во Франции просто объеденье. Как и вся остальная еда.
Представьте себе, как едят французские дети: все такое вкусное, на стол подается торжественно, во время обеда царит веселье – ведь вся семья в сборе! За столом дети и родители отдыхают, наслаждаются не только едой, но и общением. Конечно, так детям гораздо легче воспринять правила поведения за столом.
Французские родители настаивают на обязательном соблюдении этих правил. Поскольку еда занимает центральное место во французской культуре, дети обязаны научиться есть так, как принято, если хотят стать полноценными членами общества. Я бы сказала, что французскому ребенку так же важно научиться вести себя за столом, как американскому подростку научиться водить машину. Это ритуал взросления, обязательное условие успешного существования в обществе. Поэтому неудивительно, что именно еда стала нашим пропуском во французскую жизнь.
После переезда в деревню, для того чтобы купить продукты, я брала машину и отправлялась в ближайший город, в торговый центр. Катила тележку между полками, и меня успокаивало это привычное занятие. Кроме меня, в торговом центре не было никого, он выглядел стерильным и заброшенным. Через пару недель я пошла на местный рынок в самом центре нашей деревушки – на мощеную площадь у церкви дважды в неделю съезжались фермеры.
Поначалу, правда, мне приходилось преодолевать свое нежелание делать покупки на рынке. На первый взгляд рынок был жутко неудобным местом покупки продуктов для всей семьи. Однако моя свекровь Жанин все покупала только там. Сначала она шла к лоткам с овощами и фруктами, потом к прилавку с сырами, в булочную, к торговцу рыбой, мяснику и наконец к пасечнику (да, на местном рынке был даже отдельный прилавок с медом). Она тратила от трех до пяти минут в каждой очереди. Продавцы дружелюбно здоровались с каждым покупателем, тщательно выбирали лучший товар, аккуратно заворачивали его и неторопливо отсчитывали сдачу. Мне казалось, что это ужасно неудобно. Меня раздражали очереди. Хмурая, стоя в них, я скучала по продуктовым интернет-магазинам, услугами которых мы пользовались в Ванкувере: все продукты нам доставляли на дом!
Еще меня бесило то, что продукты для всей семьи приходилось таскать в тяжелых paniers (корзинах). Их используют и в супермаркетах – во Франции запрещены целлофановые пакеты. Прилавки занимали все центральные улицы и переулки, поэтому автомобильное движение было перекрыто до окончания рыночной торговли – примерно до двенадцати, чтобы все успели вернуться домой, сесть за стол, пообедать. Домой приходилось идти пешком. Сначала я с трудом таскала полные корзины и, пыхтя, карабкалась в гору к нашему дому, чувствуя себя неловко рядом с седыми старушками, бодро проплывавшими мимо с сумками на колесиках. Эти походы заменяли спорт, которого мне так не хватало. Француженки не занимаются фитнесом, видимо, считают: потаскали сумки – и довольно. В радиусе пятидесяти миль от нашей деревни нет ни одного фитнес-клуба. Жанин надоумила меня покупать меньше, но ходить на рынок чаще, как делают местные жители. Наконец, я сдалась и купила сумку-тележку в веселую шотландскую клетку.
Походы на рынок имели еще одно преимущество. Жанин объяснила, что еда из рыночных продуктов получается вкуснее, потому что их покупают для конкретных обеда или ужина. Вскоре один из самых раздражающих меня ритуалов – покупки на рынке – стал самым любимым. Продавец спрашивает: «Когда вы хотите это съесть?» Покупатель в ответ называет не только день, но и время. Например: «Завтра за обедом!» Или: «В субботу вечером!» Тогда продавец сам (покупателям не разрешается трогать товар руками) тщательно выискивает среди груды авокадо, дынь, помидоров, ананасов именно те экземпляры, которые идеально подойдут для этого случая. Постепенно мне стало понятно, почему люди готовы так долго стоять в очереди. Каждый обед и ужин они планируют так основательно, каждую мелочь выбирают так тщательно – неудивительно, что это занимает столько времени!
Но у местных жителей есть еще одна причина без раздражения стоять в длинных очередях. Эти очереди – самая суть деревенской жизни. Находясь в кафе, заводить разговоры не принято (я убедилась в этом после того как меня несколько раз холодно осадили). В лавочках тоже никто не болтает. В такой маленькой деревне не нашлось места даже для библиотеки. По правде говоря, там вообще некуда было пойти. Единственное общественное место – главная площадь, которую в дни, когда рынка не было, использовали как автостоянку.
«Где же люди общаются», – спрашивала я себя в первые недели нашего пребывания в деревне. Теперь поняла: очереди на рынке – единственная возможность для сдержанных бретонцев поболтать и обменяться новостями. Покидая одну очередь, люди становились в очередь у другого прилавка. Те, кому нужно купить продукты быстро, приходят пораньше, до наплыва толпы, и успевают сделать это за пару минут.
К концу лета я все чаще стала приходить на рынок попозже, разговоры с местными жителями многому меня учили. Как правило, предметом беседы была еда. Хороши ли привезенные на этой неделе побеги чеснока? А как вам редис, который вы покупали на прошлой неделе? Почему макрель в этом году такая мелкая? Походы на рынок дважды в неделю постепенно познакомили меня с местной гастрономической культурой. Понятия не имела, что в одном месте можно встретить такое разнообразие продуктов. А сколько нового мне довелось здесь попробовать! Hhuitres – устрицы – я все же рискнула отведать их и, к радости моего свекра, вскоре пристрастилась к ним. Moules – мидии – тоже стали моим любимым блюдом, я тушила их в белом вине с петрушкой. А знаменитый бретонский яблочный сидр!
Постепенно я поняла: спросить человека о еде – лучший способ завязать разговор. Если мне хотелось поговорить, спрашивала с невинным видом: а как приготовить этот овощ? Или (гораздо чаще): что это такое? Мне отвечали чуть ли не хором, делились рецептами, спорили, как готовить то или иное блюдо, какие приправы лучше использовать. Лед таял, и мы переходили к другим темам.
Одним из первых, с кем я познакомилась поближе, был торговец рыбой. К открытию рынка, примерно к половине девятого утра, он давно уже был на ногах – рыбацкие лодки выходили в море и возвращались до рассвета. Но энергии у него было хоть отбавляй. А еще он очень любил детей. «Для малышки», – говорил он с улыбкой, ювелирно отделяя свежее филе от костей в нашем присутствии.
Вся очередь прислушивалась к моим ответам на его ненавязчивые расспросы об американской жизни (для французов англоязычные канадцы – те же американцы, и с этим ничего не поделаешь). А я, помня, что сентябрь не за горами, расспрашивала его о местной школе, куда ходили его дети и предстояло пойти Софи. Он отзывался о школе только положительно, с воодушевляющей улыбкой, а Софи со вниманием слушала. И сколько бы я ни настаивала, он ни разу не взял денег за рыбу, которую мы покупали для дочерей. Так он поступал со всеми местными жителями. Но не туристами, которых на рынке тоже было немало. И мне было очень приятно, я поняла – это знак признания.
На рынке узнавали много полезного и мои дочери. В первое время, когда они были со мной, некоторые прилавки я старалась обходить стороной. Лоток мясника, где с крюков свисали свиные головы и обезглавленные, но все еще пушистые кролики, был для нас запретной зоной. С опаской я поглядывала и в сторону poissonerie (рыбного рынка), где по просьбе покупателей рыбинам отрубали головы, выпускали кишки и чистили от чешуи. Если мне надо было купить мясо или рыбу, я оставляла детей свекру, и он гулял с ними по площади.
Но вскоре Джо надоела моя брезгливость. Однажды он взял Клер на руки и сам поднес ее к прилавку с рыбой. Клер выпучила глазки и, ткнув пухлым пальчиком в особо жирный экземпляр, закричала:
– Poisson! (Рыба!) Coupe! Coupe! Coupe! (Режь! Режь! Режь!) – просила она, показывая, как резать рыбу ножом. Вся очередь смотрела только на нас. – Ням-ням, – Клер пальчиком указывала на свой рот под всеобщий одобрительный смех.
Несмотря на юный возраст, моя дочь, кажется, лучше меня знала, как подружиться с французами и завоевать их сердца.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.