Глава 11 Социотипическое поведение личности в истории культуры
Глава 11 Социотипическое поведение личности в истории культуры
При анализе социотипического поведения личности в системе «роль-для-всех» выделяются следующие направления исследований: а) разработка представлений о социогенетических истоках возникновения личности и социогенезе личности в истории развития общества ; б) изучение социотипических проявлений в развитии и функционировании личности в разных этических общностях ( национальный характер, национальное самосознание, природа и функции этнических стереотипов ); в) закономерности социотипического поведения в больших группах в разных сферах социально-исторического образа жизни ( семья, работа, досуг и т. п. ).
В психологии, и прежде всего в психологии личности, исследования, проводимые социологами, историками культуры, филологами, этнографами, специалистами по семиотике, часто не попадают в поле зрения психологов. Вместе с тем без координации с представителями всех этих наук проблема изучения социокультурных систем, в которых порождается и развивается личность, остается нерешенной.
Существовал ли в истории общества особый «безличностный период»? Какие отношения складывались между личностью и социальной ролью на разных этапах истории общества? Можно ли с уверенностью утверждать, что индивидуальный психологический портрет разных народов, проявляющийся в социальном и национальном характере народов, их духовном единстве, – реальность, а не вымысел? Ответы на эти вопросы, затрагивающие разные аспекты изучения социально-исторического образа жизни как источника развития личности, пытаются дать представители палеопсихологии, исторической психологии и этнопсихологии. При всех различиях этих пограничных областей человекознания их объединяет настойчивый интерес к социогенетическим закономерностям развития личности.
Социогенез. Под социогенезом в психологии понимается происхождение и развитие высших психических функций, личности, межличностных отношений, обусловленное особенностями социализации в разных культурах и формациях.
Закономерности социогенеза являются предметом исторической психологии , изучающей особенности становления познания, мировоззрения личности, зарождения индивидуальности. Также уникальный материал для изучения социогенеза личности на карте разных культур одной эпохи дает этнопсихология. Попытки изучения социогенеза предпринимались В. Гумбольдтом, который по характеру языка строил представления о характере народа. Впоследствии закономерности социогенеза с помощью анализа продуктов культуры исследовались В. Вундтом. Изучение социогенеза в психоанализе и во французской социологической школе привело к выделению большого фактического материала, но не позволило раскрыть механизмы социогенеза. Эти механизмы, как правило, либо описывались по типу механизмов развития психики отдельного индивида (психоанализ), либо сводились к непосредственному общению сознаний (французская социологическая школа).
Исследованию социогенетических закономерностей развития личности препятствует такая типичная установка позитивистского мышления, как эгоцентризм в познании сложных социокультурных и психических явлений. Именно эгоцентризм, и в первую очередь такая его форма, как « европоцентризм », заставляет принимать логику европейского мышления за образец и превращать ее в натуральную, естественную характеристику сознания. При этом благополучно забывается, что сама эта формальная логика есть культурное изобретение. А если логика не дана сознанию от природы, а задана культурой , то правомерно и применительно к сознанию личности допустить несколько сосуществующих иных логик. Несмотря на фундаментальные исследования Л.C. Выготского, А.Р. Лурия (1930) и Л. Леви-Брюля (1930) [112] , посвященные анализу разных высших психических функций в разных культурах, шоры европоцентризма вынуждают односторонне трактовать социогенетические закономерности развития личности.
В исследованиях развития личности односторонний эволюционизм приводит к тому, что культуру и психологию предшественников, других поколений считают проще, примитивнее, грубее, ниже. При этом забывается, что они – не ниже и не проще. Они – другие, иные, чем культура тех, кто их изучает. Преодолению одностороннего эволюционизма при изучении социогенеза процессов развития человека способствует положение об исторической гетерогенности мышления ( Л. Леви-Брюль ) . Это положение заключается в отстаивании идеи о существовании разных познавательных структур у представителей того или иного общества, о социогенетической многоплановости личности. Наиболее детально представления об исторической гетерогенности мышления, возможности сосуществования в сознании человека определенной культуры одновременно пралогического и логического мышления, обусловленности зависимости различий мышления представителей разных культур характером совместной деятельности разработаны в исследованиях П. Тульвисте.
По аналогии с исторической гетерогенностью мышления человека представляется целесообразным рассматривать историческую гетерогенность личности в качестве одной из важных особенностей ее природы. В личности сосуществуют пласты разной геологической древности ( Л.С. Выготский ), социотипическое и индивидуальное поведение, причудливо переплетающиеся в действиях и поступках человека.
Социотипическое поведение личности и его надсознательные проявления. Национальный и социальный характер
В социотипическом поведении субъект выражает усвоенные в культуре образцы поведения и познания, надсознательные надындивидуальные явления. В основе надсознательных надындивидуальных явлений лежит существующая и являющаяся продуктом совместной деятельности человечества система значений ( А.Н. Леонтьев ), опредмеченных в той или иной культуре в виде различных схем поведения, традиций социальных норм и т. п. Надсознательные явления представляют собой усвоенные человеком как членом той или иной группы образцы типичного для данной общности поведения и познания, влияние которых на его деятельность актуально не осознается и не контролируется им. Эти образцы, например этнические стереотипы, усваиваясь через такие механизмы социализации, как подражание и идентификация (подстановка себя на место другого), определяют особенности поведения субъекта именно как представителя данной социальной общности, то есть социотипические неосознаваемые особенности поведения.
В проявлении неосознаваемых социотипических особенностей поведения человек и группа выступают как одно неразрывное целое. При исследовании этих проявлений выявляют те существенные в культуре эталоны и стереотипы, через призму которых люди судят о представителях других этнических и социальных групп и ориентируясь на которые вступают с этими представителями в контакты. К таким этническим стереотипам относится, например, представление о педантичности всех немцев или вспыльчивости всех итальянцев и т. п.
Нередко оценка тех или иных поступков через призму эталонов своей культуры или через выработанные мерки о нормах поведения в другой культуре приводит к неадекватному восприятию других людей. Так, В. Овчинников в своей повести «Корни дуба» пишет: «Нередко слышишь: правомерно ли вообще говорить о каких-то общих чертах характера целого народа? Ведь у каждого человека свой нрав и ведет он себя по-своему. Это, разумеется, верно, но лишь отчасти, ибо разные личные качества людей проявляются – и оцениваются – на фоне общих представлений и критериев. И лишь зная образец подобающего поведения – общую точку отсчета, можно судить о мере отклонений от нее, можно понять, как тот или иной поступок предстает перед глазами данного народа. В Москве, к примеру, положено уступать место женщине в метро или в троллейбусе. Это не означает, что так поступают все. Но если мужчина продолжает сидеть, то обычно делает вид, что дремлет или читает. А вот в Нью-Йорке или Токио притворяться нет нужды: подобного рода учтивость в общественном транспорте просто не принята» [113] .
К исследователям национального характера вплотную примыкают работы, посвященные изучению социального и профессионального характера. На примере анализа природы социального характера, проведенного Э. Фроммом, рельефно видно, что работы, ведущиеся в пределах исследования взаимоотношений личности в системе « роль-для-всех », дают представления прежде всего об адаптивных моделях поведения личности. «Различные общества и классы внутри общества обладают своим особым социальным характером, и на его основании развиваются и приобретают силу определенные идеи… Если взглянуть на социальный характер с точки зрения его функций в социальном процессе, то мы должны будем начать… с утверждения, что, приспосабливаясь к социальным условиям, человек развивает в себе те черты, которые заставляют его желать действовать так, как он должен действовать. Если характер большинства людей данного общества, то есть социальный характер, приспособлен к объективным задачам, которые индивид должен решать в этом обществе, то человеческая энергия направляется по путям, на которых она становится продуктивной силой, необходимой для функционирования этого общества» [114] .
Точными мазками эту характеристику социального характера высвечивает в романе «Новое назначение» писатель А. Бек, описывая проводы снятого Н.С. Хрущевым главы черной металлургии его сослуживцами, кадрами хозяйственного руководства: «Эпоха дала им свой чекан, привила первую доблесть солдата: исполнять! Их девизом, их “верую” стало правило кадровика-воина: приказ и никаких разговоров!» Следуя этому правилу, они знали, как должно и не должно действовать, чтобы добиваться успехов. Что же стоит за этой характеристикой социального характера сталинской эпохи, каковая ее психологическая основа и причина появления? Основное проявление социального характера этого времени – бегство от собственного принятия решения, от личностного выбора в ситуациях, жестко регламентируемых командами центра, и неприятие права на выбор у других. В системе сверхцентрализованного управления в тоталитарную эпоху устанавливается безличный распорядок жизни, шаг в сторону от которого расценивается как побег.
В такого рода строго контролируемом распорядке жизни рано или поздно вырабатывается эффект « выученной беспомощности » . Суть этого эффекта состоит в том, что человек, неоднократно убеждающийся в неподконтрольности ситуации, в невозможности изменить своими действиями размеренный ход событий, в конечном итоге вообще отказывается от поиска. Неотъемлемыми чертами характера становятся послушность и исполнительность. В результате человек начинает нуждаться в регламентируемом образе жизни, где высшей добродетелью является исполнительность, беспрекословное выполнение приказов. Он уже сам стремится избежать жизненных перемен, так как эти перемены сулят неизвестное, вынуждают к поиску, а поиск атрофирован.
И этнический характер, и социальный характер выступают как выражение функциональных ролевых качеств личности, проявляющихся в ее социотипическом поведении, то есть в том поведении, в котором личность слита с социальной общностью.
Социальные и этнические стереотипы подобны двуликому Янусу:
а) они могут выступить как индивидуальные нерефлексируемые способы решения проблемы данным социумом, данной социальной группой, которые отражают индивидуальность данной социальной общности, ее отличность, если на нее взглянуть из другой точки социального пространства, из другой культуры ;
б) эти же стереотипы выступают для личности в данной группе как ее функционально-ролевые качества, как социотипическая характеристика личности, о которой она узнает, сталкиваясь с другой культурой [115] .
Подобная неуловимость этнических стереотипов личности в тех или иных стандартных ситуациях в значительной степени затрудняет выделение исходной эмпирической области этнопсихологии и является одной из причин дискуссии о предмете этнопсихологии.
Нередко звучит мнение, что изучение ментальности этнической общности, образов «мы» и «Я» в этносе вообще представляет собой погоню за призраками. При выделении предмета этнопсихологии необходимо исходить из тех реальных задач, которые ставит перед психологами и этнографами общественная практика. К таким задачам относятся оптимизация совместной деятельности и психологического климата многонациональных коллективов в армии, вузе, на предприятии; обучение с учетом специфически традиционного типа мышления и форм деятельности данной культуры в школе; сочетание поликультурных и национальных традиций при планировании в архитектуре; учет социотипических и этнотипических особенностей поведения личности при распределении трудовых ресурсов. Решение этих задач с необходимостью требует выделения этнопсихологии в особую научную дисциплину.
Этнопсихология становится объектом изучения в проблемно-конфликтных ситуациях, вызванных переменами образа жизни представителей разных этнических групп. Иными словами, этнопсихологические характеристики личности ( или группы ) проявляются в различных критических ситуациях межличностного и внутриличностного выбора тогда, когда выработанные в ином образе жизни этнические стереотипы и нормы решения встающих перед личностью ( или группой ) проблем не срабатывают, а новые нормы или стереотипы как средства регуляции социального поведения личности еще находятся в процессе своего формирования. Из подобного понимания этнопсихологии вытекает, что специфические этнопсихологические социотипические феномены обнаруживаются и в известном смысле возникают в ситуациях взаимодействия разных культур. Например, некоторые социологические исследования свидетельствуют, что вследствие более жесткого социального контроля в селе меньше число правонарушений, чем в городе. Вместе с тем на материале обследования миграции представителей татарской национальности из села в город было установлено, что в городе гораздо большее число правонарушений среди мигрантов из села. При переходе из села в город образуется ситуация конфликта, объективно вызванная прерывностью, «зазором» культур. В результате старые этнические нормы и стереотипы, сложившиеся в процессе образа жизни на селе, во многом утрачивают свою инструментальную функцию средств регуляции социотипического поведения в условиях городского образа жизни. При смене образа жизни личность мигранта может оказаться в ситуации конфликта.
Благодаря полученным в этнопсихологии и социальной психологии фактам более явно выступает функция социотипического поведения в социогенезе: социотипическое поведение личности, выражающее типовые программы данной культуры, нейтрализует тенденцию к индивидуализации поведения, рост его вариативности; вместе с тем усвоенные личностью социальные образцы и стереотипы, характеризующие ее как члена той или иной общности, освобождают личность от принятия индивидуальных решений в типовых, стандартных для данной общности ситуациях .
Социогенетические истоки развития личности
В традиционных культурах преобладает социотипическое адаптивное поведение, объяснение которого укладывается в устоявшуюся в человекознании модель рационального разумного действия ( М.К. Мамардашвили ), то есть действия, полезную цель которого можно предсказать с высокой вероятностью. Вместе с тем при изучении социогенетических истоков развития личности становится все более очевидной ограниченность взгляда на человека как на чисто рациональное приспосабливающееся существо даже на ранних этапах человеческой истории. Психологи и археологи убеждаются в том, что в модель «разумного действия» не вписываются, например, немотивированные поступки в жизни личности и неутилитарные проявления в истории человечества.
Гипотеза о преадаптивных феноменах культуры как критерии порождения личности в антропосоциогенезе. Палеопсихология личности могла бы сделать своим девизом слова У. Шекспира о том, что вряд ли человек чем-то отличался бы от животного, если бы ему нужно было только необходимое и ничего лишнего.
На обложке книги, которую вы держите в руках, изображена ископаемая фигурка, относимая археологами ко времени неолита и вызывающая устойчивые ассоциации со знаменитой скульптурой О. Родена «Мыслитель». Эта загадочная фигурка в какой-то мере сама может служить символом пробуждающейся личности в истории человечества. Все больше исследователей антропосоциогенеза склоняются к мысли о том, что начертательная деятельность, искусство, специфически человеческая деятельность по освоению пространства и времени сыграли не меньшую роль в формировании человека, чем, например, изготовление орудий труда. Среди преадаптивных неутилитарных форм активности человека в антропосоциогенезе особое внимание привлекают такие проявления, в которых могут быть усмотрены истоки культурного освоения мира, расширение образа мира личности. К их числу относятся такие, образно говоря, первобытные музеи неандертальцев, как «искусственные медвежьи пещеры» – особым способом уложенные конструкции из черепов и костей пещерных медведей.
«От “пещерных музеев” мустье до кабинета Э. Хемингуэя, украшенного его охотничьими трофеями, или в круглых цифрах на протяжении самое малое 50 000–60 000 лет… можно проследить историю, пожалуй, самого долговременного явления “духовной” культуры человечества…
Искусственные пещеры с медведем нельзя объяснять непосредственно полезным трудом неандертальцев, позволяющим им жить и продолжать себя в следующих поколениях» [116] .
Не являются ли « искусственные медвежьи пещеры » одним из проявлений некоего запаса способностей, как бы ненужных человеческому виду в данный момент, но полезных для него в дальнейшем ( Т.П. Григорьев ), которые в критической для вида ситуации смогут приобрести решающее значение для эволюции? Не в таких ли проявлениях человека в антропосоциогенезе – истоки особого хода эволюции за счет умножения числа миров человека, в которых ему приходится не выживать, а жить ?
Высказывая с позиции историко-эволюционного подхода сходные идеи, археолог Ю.А. Смирнов отмечает: «Трудно сказать, почему именно гоминидная линия выбрала, а род Гомо закрепил и развил именно орудийный тип приспособления к окружающей среде. Но, опираясь на теорию эволюционирующих систем, можно предположить, что новый тип локомоции, сложный комплекс манипуляционной активности… значительно интенсифицировали неадаптивную деятельность ранних представителей рода Гомо, что в конечном счете привело к иному направлению развития… появлению уже археологически фиксированных форм неадаптивной активности: начертательная (изобразительная) деятельность… преднамеренные погребения» [117] . В начертательной деятельности, преднамеренных погребениях исследователи видят особый пласт феноменов культуры, позволяющих уже на ранних этапах антропосоциогенеза говорить о выделении человеком себя из окружающей действительности и тем самым о существовании автономного «Я» ( М.В. Тендрякова ) [118] . На разных этапах истории общества степень выраженности личностных вкладов в жизни социальной группы была различной, что иногда приводило исследователей к полному отрицанию существования индивидуального поведения члена первобытной общины.
Существует ли индивидуальное поведение на ранних этапах антропосоциогенеза? Внешне поведение людей в раннепервобытных общинах могло казаться исключительно социотипичным, полностью определяемым системой сложившихся обычаев и социальных предписаний. Порой подтверждение представлениям о преобладании социотипического поведения в раннепервобытных общинах некоторые этнографы находят в рассказах самих аборигенов Австралии. «Расскажи мне о своей жизни», – попросила однажды А. Уэлс пожилого аборигена по имени Дьилмин. «Нет, – сказал он после долгого раздумья, – не моя история тебе нужна. Моя история – это одно и то же каждый день. Сухой сезон следует за влажным, за сухим – опять влажный; один день похож на другой, как черепашьи яйца из одной ямки в песке похожи друг на друга» [119] .
Если бы в действительности дни жизни человека в первобытной общине были похожи друг на друга, как черепашьи яйца из одной ямки в песке, то развитие общества, скованного рамками традиций, сводилось бы к воспроизводству раз и навсегда унаследованных типичных моделей поведения. В действительности же отклонение от нормативного социотипического поведения на самых разных этапах социогенеза, выход за рамки общепринятых стандартов поведения присущи любым культурам.
Например, в исследовании О.Ю. Артемовой на основе анализа австралийских этнографических данных показывается, сколь велика роль проявлений индивидуальности личности в раннепервобытной общине. В разных видах зарождающейся профессиональной деятельности индивидуальность личности проявляется в выборе средств, различных способов достижения цели. Неслучайно среди аборигенов Австралии немало выдающихся охотников, артистов, мастеров и художников. Именно специализация деятельности выступает как движущая сила, определяющая развитие индивидуальных способностей и склонностей. Объективными предпосылками для отклонений от социотипического стереотипизированного поведения являются социальная неоднородность австралийской общины, включенность члена общины одновременно в разные социальные группы с разными требованиями. Обращаясь к многочисленным конкретным фактам, О.Ю. Артемова наглядно иллюстрирует зависимость возможности выбора индивидуальных решений от места в социальной и возрастной группах. Так, «лидеры» и мужчины, входящие в состав возрастной группы «старших», обладают большими возможностями для проявления своей индивидуальности. Из этнографических исследований образа жизни австралийских аборигенов вытекает та мысль, что изображение этого образа жизни как вечного, неизменного, скованного традициями, ритуалами и обрядами вступает в противоречие с конкретными фактами. Было бы точнее сказать, что власть традиций, большая жесткость и консерватизм социальных норм более выраженно проявляются у аборигенов в сфере духовной жизни, чем в зарождающейся сфере индивидуальной социализации в разных видах профессиональной деятельности. Важно также подчеркнуть, что уже в раннепервобытной общине член этой общины не только попадает в конфликтные ситуации, вынуждающие его принимать свои индивидуальные решения, не только оказывается из-за стечения внешних обстоятельств случайно поставленным в ситуацию выбора. В самой социокультурной системе содержатся активные механизмы по выработке неопределенности ( Ю.М. Лотман ), в буквальном смысле обрекающие члена общины на выбор.
Механизмы выработки неопределенности в социогенезе. На исторической оси социогенеза личности такие механизмы проявляются, например, в разных обрядах перехода , связанных с переменой социальной позиции личности и обретением своего «Я». При этом особо показательным является тот момент, когда старая позиция члена общины уже оставлена, а новая еще не родилась. Это явление в этнографии получило название лиминальности. Оно детально описано в работах известного английского этнографа В. Тэрнера. Лиминальность ( limen – порог ) личности может выступить в различных формах.
Одна из этих форм проявляется в ситуациях жизненных переломов, связанных с переходом индивида в другую возрастную категорию. В различных культурах это нашло свое отражение в обрядах жизненного цикла: рождении, достижении зрелости, вступлении в брак. Ярким примером лиминальности может служить обряд инициации , который по своей психологической функции выступает как обряд « посвящения в личность » и обретение посвящаемым самоидентичности. В этих обрядах социальная группа побуждает пройти через испытания, совершить деяния ради такого идеала, уподобление с которым позволяет найти свое «Я».
Другая форма проявления лиминальности обнажается в ситуациях жизненных переломов, связанных с изменением статуса личности в социальной общности. Например, вступление в должность нового вождя у африканского племени идембу (Замбия) сопровождается следующим обрядом: новоизбранный вождь и его старшая жена без пищи и одежды с грубыми побоями и издевательствами препровождаются в жалкую хижину, где смиренно должны сносить все, что ниспосылается на их голову. Каждый, кто почитал себя обиженным в былые времена, считает своим долгом излить свое негодование на вождя и его жену: их заставляют выполнять самую черную работу, их морят голодом и т. д.
Подобные обряды являлись своеобразным « экзаменом на личность ». Только вождь, сдавший такой экзамен, оказывался способным выполнять свои функции и осуществлять «вклады» в жизнедеятельность социальной группы и ее членов.
Лиминальность также проявляется в ситуации жизненных переломов личности, связанных с переходом ее в другую социальную общность – группу, сословие, тайное общество и др.
С усложнением общественно-экономической структуры общества, его стратификацией и усилением межэтнических связей увеличивалась возможность перехода человека из одной замкнутой социальной группы в другую. Такие жизненные переломы в истории развития личности сопровождались не менее драматическими обрядами, чем те, которые были описаны выше. И если первые две формы отличаются тем, что в них член племени как бы испытывается на прочность среди родного племени, сдает экзамен на право быть индивидуальностью среди своих соплеменников, то в третьем случае в результате обряда перехода член племени должен суметь отстоять свое «Я» в новой социальной группе.
Описанные ситуации жизненных переломов личности и их выражение в обрядах, ритуалах обладают рядом общих особенностей.
Во-первых, для этих ситуаций характерны смена ролей « высших » и « низших », перевертывание статусов : находящиеся на самых низких ступенях социальной иерархии приобретают временную власть и право диктовать свою волю вождю; новопосвященные, новички низводятся в самый низкий ранг, фактически в этот момент оказываются лишенными какого-либо статуса. Как отмечает В. Тэрнер, переход от низшего статуса к высшему лежит через « пустыню бесстатусности ».
Во-вторых, в этих обрядах демонстрируется власть общности над личностью. Общность буквально осуществляет «вклад» в человека, строит его личность.
В-третьих, в обрядах перехода происходит нивелировка и деиндивидуализация личности — ее родовых и статусных отличий.
В-четвертых, с помощью этих обрядов осуществляется воспитательная функция общности.
Таким образом, исторически субъектом индивидуализации выступала в социогенезе социальная группа, которая побуждала члена общины пройти через пороговые лиминальные ситуации. Процесс индивидуализации опирался на внешние средства — « знаки » , через которые субъект овладевал своим « Я ».
Итак, на самых разных этапах человеческой истории в развитии культуры ведут между собой нескончаемый диалог социотипическое и индивидуальное поведение личности. Наличие этого диалога служит доказательством того, что в истории не было безличного периода существования общества. Менялась лишь степень выраженности влияния индивидуальных решений члена общества на судьбу исторического процесса.
Вряд ли было бы правомерным стремление разместить взлеты и падения степени выраженности индивидуальности, постулируя, как то вытекает из одностороннего эволюционизма, неуклонное возрастание проявлений индивидуальности от первобытности до современности. Так, например, в своих исследованиях по типологии культуры Ю.М. Лотман показывает относительную автономность конкретного человека Средневековья от тех «общественных функций-ролей», которые этот человек выполняет.
« Личностью , – пишет Ю.М. Лотман, – то есть субъектом прав, релевантной единицей других социальных систем ( религиозной, моральной, государственной ) , были разного типа корпоративные организмы. Юридические права или бесправие зависели от вхождения человека в какую-либо группу (в “Русской правде” штраф назначается за нанесение ущерба не человеку вне социального контекста, а княжескому воину (мужу), купцу, смерду… Чем значительнее была группа, в которую входил человек, тем выше была его личная ценность )» (курсив мой. – A.A. ). В Средневековье личность как бы сливалась с группой, представляла группу как целое и тем самым прежде всего выражала социотипическое поведение, выражающее общую тенденцию социальной системы к сохранению.
Особый интерес для понимания сложных взаимоотношений между социальной ролью как фиксированной в культуре формой передачи общественно-исторического опыта и индивидуальным поведением личности представляют те эпохи в истории культуры, в которых социальные роли как системные функциональные качества материализуются через определенную символику, получают своих носителей. В социальных системах с сословным делением функцию такого носителя роли фактически иногда выполняет одежда. При резком делении сословий, ограниченной мобильности личности человек, образно говоря, носит одежду, а одежда « носит » его социальную роль. Так, например, в Древнем Китае чиновникам вменялось в обязанность носить головной убор с загнутыми вверх полями, а ученым – головной убор, сзади похожий на нечто вроде двух крыльев; в раннем Средневековье сословные различия фиксировались не столько формой костюма, сколько законодательно закрепленным качеством самой ткани и набором украшений. В этом смысле высказывание « встречают по одежке » психологически означает, что личность встречают и воспринимают по той социальной роли, которая материализована в одежде, обозначающей позицию личности. Понимание жизни и функции социальных ролей в разных общественно-экономических формациях является одним из отправных моментов при изучении социогенеза личности. Без исследования появления социальных ролей в социогенезе личности может возникнуть « ролевой фетишизм »: социальные роли начинают казаться доставшимися личности от рождения, как и индивидные свойства личности, смешиваемые с качествами ее индивидуальности.
В условиях социально-исторического образа жизни двадцатого столетия обостряется конфликт между ценностью «быть личностью», превращающейся в мотивообразующий фактор социального образа жизни, и социотипическими ролевыми проявлениями личности в разных социальных группах. Неслучайно в современной цивилизации остро переживается не как трагедия отдельной личности, а как трагедия общества кризис идентичности, связанный с нивелировкой «Я». Один из известных биологов – В.А. Энгельгардт, обсуждая глобальные вопросы развития человечества на современном этапе, приводит модифицированную схему «кризисов идентичности» японского психолога Сакамото.
Направленность проявлений идентичности (схема «кризисов идентичности»)
Ценность «быть личностью» становится в условиях социально-исторического образа жизни в развитых странах мотивом, который оборачивается порой духовными «кризисами идентичности». Вместе с тем эти факты свидетельствуют о все большей выраженности тенденции к изменчивости в историко-эволюционном процессе развития личности в разные эпохи и в разных культурах.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.