Нормальных семей не существует

Нормальных семей не существует

Мы учимся строить отношения в своих семьях, где происходит множество яростных конфликтов. Нас просят принять ту или иную сторону, сделать трудный, невозможный, трагический выбор. Следует ли отдать деньги, много лет откладываемые на пристройку для дома, на то, чтобы отправить бабушку в более комфортный дом престарелых? Эта пожилая пара много лет мечтала о путешествии по Италии, и теперь время пришло, но они также понимают, что нужно остаться дома. Их беременная дочь должна родить как раз в то время, когда они планировали уехать. Тихая женщина неожиданно обнаруживает, что испытывает ярость из-за того, что долгие годы должна была каждый день говорить по телефону со свекровью. Гнев противоречит ее представлению о себе как об образцовом носителе семейных ценностей. Отец любит своего сына, но ему кажется, что его родительским обязанностям никогда не будет конца.

Деспотизм, тирания, революции, фундаментализм, мракобесие, тройственные союзы, альянсы и предательство – все это имеет свои аналоги и в семейной жизни, где психические сражения происходят каждый день. Если норма подразумевает семью без напряжения, перемирий, слез, больших и маленьких драм, разрушений, ударов и душевных катастроф, то нормальных семей не бывает. С учетом этого психологическая литература, привлекающая наше внимание к растущему списку семейных дисфункций, кажется полнейшей ерундой. Разве существует некая идеальная семья, стерильный рай без проблем, теней и неврозов? Психиатрическая модель может сработать только тогда, когда есть стандарт нормальности. Мы сразу понимаем, когда сломана кость ноги, потому что у нас есть представления о том, каково это – ходить на «здоровой» ноге. Ощущение перелома может быть подтверждено рентгеном и вылечено соответствующими медицинскими методами. Для применения медицинской модели к семейной «системе» нам понадобится стандарт нормальности семейной жизни, которого никогда не существовало.

Следующий пример из жизни одного из моих клиентов показывает: только в нашей «семье» мы способны почувствовать то, о чем поется в песне Долли Партон: «Это все неправильно – ну и хорошо!»

Моя теория хаоса семейной жизни

Я уехал из Соединенных Штатов 15 лет назад, согласившись на предложение о работе в Париже. Каждое лето я на месяц возвращаюсь домой, навещаю всех родственников, семью и друзей, проводя по два-три дня в каждом доме, в пяти разных штатах. Будучи единственным, кто уехал, и скучая по ним больше, чем они скучают по мне, думаю, что я яснее их осознаю, что именно предлагают семейные узы и старая дружба. Это понимание того, что ты не единственный, кто страдает, борется и терпит неудачи. Моя двоюродная сестра Мэри вечно на диете, но так и не похудела. Вот и я тоже. Ее муж вложил все свои деньги в разведение лососей и в результате понял, что лососю для размножения нужен мягкий климат. Вся рыба погибла, а он разорился. Я тоже неудачно вкладывал деньги. Моя сестра убеждена, что ее сын пристрастился к марихуане, но сама она курит ее не меньше. У меня была похожая проблема с дочерью. Жена моего брата погибла три года назад в автокатастрофе, и брат не может «пережить» это, потому что чувствует себя виноватым за то, что выжил. Он был тогда за рулем. Я тоже чувствую себя виноватым, и мне стыдно, что я до сих пор не могу понять, как удержать любовь женщины.

Мои ежегодные визиты удовлетворяют психологическую потребность почувствовать, что я не лучше и не хуже остальных моих друзей и родственников. Мне необходимо ощущать хаос наших личностей, наших трагикомических драм, наших успехов, превращающихся в поражения, и катастроф, которые в конце концов оказываются началом нового успеха. Благодаря длительному, сложному и интимному переживанию взлетов и падений друг друга наши беспорядочные жизненные паттерны кажутся относительными. Я определяю «семью» как средоточие хаоса, где никого не винят в несовершенстве, потому что в несовершенстве и заключается человечность. В эту категорию я включаю и старых друзей: человек может быть родным не только по крови, но и по духу.

Ни одна терапия в мире не может сделать семью «нормальной», не лишив ее при этом психологической жизни. Поэтому медицинская модель, которая распространена в популярной психологии, предполагающей самостоятельную работу над собой, приносит больше вреда, чем пользы. Неблагополучная семья нуждается не в психиатрической помощи, а в обновлении своего мифа о «семье», в осознании того, что именно в семье впервые переживаются конфликты и это совершенно естественно. Представьте врача, который, посмотрев на картину, изображающую распятие, скажет, что она патологична, потому что содержит сцену насилия. Мы сочли бы, что такому человеку не хватает культуры. Точно так же, чтобы понять образы страдания души, нужно обратиться к гуманитарным наукам. Их не нужно рассматривать с клинической точки зрения. Наша неспособность отделить психиатрический подход от глубинно-психологического приводит к увеличению количества некомпетентных терапевтов, которые путают травму и горе, патологию и человеческую хрупкость. Психологи и психиатры все меньше изучают гуманитарные науки, зато курсов по нозологии («nosos» в переводе с греческого значит «болезнь»), фармакологии, юридическим и административным проблемам становится все больше.

Очень мало освещается тот факт, что фармацевтические компании спонсируют исследования в области медицинской диагностики, результаты которых включаются впоследствии в DSM-1V. В результате растет применение производимых ими лекарств. Например, синдром дефицита внимания с гиперактивностью (ADHD) представлен как категория DSM, и – о чудо! – для нового симптома уже есть новое лекарство. Давняя заинтересованность фармацевтической промышленности в существовании определенных диагностических категорий (и в не поддержке других) и средства, направленные на исследования этих «психических расстройств», влияют на то, каким будет DSM, и размывают границу между симптомами, вызванными мозговой патологией, и проявлениями душевного страдания.

Путаница между территорией естественных наук и территорией наук гуманитарных существует не только у неопытных терапевтов; она проявляется и в неоднозначных ожиданиях клиентов. Почти все клиенты начинают путешествие к самопознанию, используя медицинскую модель как карту. «Я сумасшедший? Доктор, вы можете меня вылечить? Я больше не могу выдерживать стресс, существует ли лекарство, средство, способное излечить меня?» Как и у большинства моих коллег, моя первая реакция – убедиться, что я не имею дела с чисто медицинской патологией. Затем я пытаюсь ободрить клиента и убедить его в том, что помощь уже на подходе. Я готова обсудить возможность медикаментозного лечения или выписать лекарство в случае острой тревоги или депрессии в качестве временной поддержки. Однако, если следовать принципам глубинной психологии, то рано или поздно и пациент, и аналитик должны отказаться от медицинской модели «лечения», так как исследуемая территория является местом, где страдающая часть каждого человека трансцендирует клинические категории. Нозологическая изощренность DSM и всевозможные психиатрические классификации быстро уводят в неверном направлении, когда речь заходит о работе с невыразимой, глубокой, пугающей, творческой и бесконечно сложной частью души. Ни одно толкование не может открыть тайну человеческого сознания, ни одна теория не может «объяснить» отношения с теми или иными людьми, как ни одна теория никогда не могла объяснить любовь. Ни один живой человек не способен полностью объяснить себя самому себе или другому, как невозможно объяснить, почему нас трогает музыка. Тем не менее мы все можем развить в себе способность понимать и ценить музыку и искусство. Точно так же можно научиться ценить богатство и глубину психики, что бесконечно обогащает нашу жизнь.

Поскольку DSM следует медицинской логике, психологические симптомы в нем определяются в терминах внешних характеристик, чтобы врач мог поставить диагноз, сделать прогноз, составить план лечения. Это единственный подход, за который готовы платить страховые компании, и это вполне понятно, поскольку они тоже работают в рамках клинической модели. Логика здравоохранения и DSM (они взаимосвязаны) исключает психодинамические подходы, потому что DSM основывается на описательном, а не на каузальном (этиологическом) критерии. Логика DSM является бинарной и работает как диагностическая компьютерная программа, превращая психотерапию в что-то все более механическое: а) руководство предлагает точное описание и статистические параметры психического расстройства б) с системой кодирования, позволяющей в) поставить диагноз, г) для которого фармацевтическая промышленность предлагает подходящее лекарство, д) за которое готовы платить страховые компании.

Медицинская логика вполне уместна, пока мы рассматриваем клиническую проблему. Следует заметить, что большинство компетентных клиницистов не работают по вышеописанной схеме, пригодной разве что для роботов. По меньшей мере, все те, кого я знаю, по-прежнему используют свой «нюх», чтобы отличить медицинскую патологию от обычного проявления экзистенционального кризиса. Тем не менее архетипическую потребность начать путешествие в бессознательное часто принимают за ту или иную форму «психического расстройства», тем самым только усугубляя страдание, причем эту ошибку совершают как пациенты, так и не очень опытные клиницисты.