Плач – действие активное

Плач – действие активное

Плач – это активное действие. Тело находится в движении. Дыхание ускоряется. Эмоции кипят. Движение «заводит» сердце, и слезы выплескиваются, как вода из источника. Поток слез освежает душу, вода соединяется с водой. Совсем не то происходит в большинстве случаев, которые DSM-IV классифицирует как «расстройства настроения», «тревожные расстройства» и «соматоформные расстройства», когда душа парализована застывшей массой эмоционального хаоса, густые липкие эмоции неподвижны, как холодная патока. Если движение и возникает (как в тревожных состояниях при депрессии), это больше похоже на маниакальное возбуждение, чем на продуктивную деятельность. Несомненным признаком депрессивного состояния является отсутствие развития в нарративе; внутренний экран снова и снова показывает один и тот же сюжет, история останавливается, кадры фильма не двигаются. Когда в корне депрессии лежит бессознательное решение не расти, навсегда остаться беспомощным, нуждающимся ребенком, обычно в окружении такого человека находится кто-то, кто готов или вынужден взять на себя роль Великой Матери. Из-за этого депрессия становится еще более затягивающей, поскольку пациент может сдаться и делегировать всю активность тому, кто о нем заботится. Ценой такой пассивности становится жизнь, потраченная на ожидание – ожидание конца депрессии, ожидание добровольца, который возьмет на себя взаимодействие с миром. У того, кто сдался, нет причин двигаться.

Роль Великой Матери была и во многих традиционных культурах остается основной, а часто и единственной женской ролью. Еще не так давно жизнь была короче, детей было больше, домашние дела поглощали все время, а возможности выбора были крайне ограничены. Тогда имело смысл тратить всю жизнь на заботу о детях, стариках, больных, доме, огороде и курятнике. Но все изменилось, и потому миф о матери нуждается в глубинном пересмотре. Психологические теории только сейчас начинают переосмыслять миф о матери с позиций постфеминизма, и я считаю, что в этом деле юнгианцы и постъюнгианцы имеют явное преимущество, поскольку смотрят на миф сквозь призму архетипической перспективы.

Я знаю шестерых мужчин, которые самостоятельно растили своих детей. Обстоятельства поручили им роль Великой Матери. Оказалось, что они отлично чувствуют баланс между домом и работой, своими собственными потребностями, требованиями культуры и потребностями своих детей; они понимали эту роль лучше, чем любая из знакомых мне женщин, включая и меня. Все эти мужчины научили своих еще совсем маленьких детей пользоваться стиральной машиной, готовить соус для спагетти и жарить мясные гамбургеры с луком, делать себе ланч из остатков ужина и не подвергать себя опасности, оставаясь дома без присмотра взрослых. Все шестеро ограничивали время, проведенное перед телевизором, при обязательном использовании наушников. Они все устояли перед идеологией жертвенного материнства. Все шестеро обладали чувством юмора и были готовы встать на сторону своих детей, если у тех случались проблемы в школе. Никто из них не сделал детей единственным смыслом своей жизни, никто не требовал канонизации за то, что выполняет роль матери. Эти мои друзья много поведали мне о ненужных жертвах. Они явили настоящие образцы Великой Матери.