Приложение Научные школы глубинной психологии, библиография как их генеалогическое древо

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Приложение

Научные школы глубинной психологии, библиография как их генеалогическое древо

Каждый, кто пишет о глубинной психологии, предлагает свое видение внутренней жизни, порой согласованное, а иногда противоречивое. Глубинные психологи образуют интеллектуальную семью, чье генеалогическое древо начинается с Фрейда и еще нескольких глубокоуважаемых прародителей. Многочисленные раздоры, разводы и мятежи обязательно случаются в любой семейной саге, подобно тому как конструкционное напряжение возникает в каркасе старого фамильного дома, который нуждается в нашем внимании и требует ремонта. Во многих семьях разногласия вызывают напряжение, но не заканчиваются убийством; ведут к разводу, но не поддерживают упорного взаимного избегания. На Рождество или День благодарения «достаточно хорошая» семья в состоянии собраться за одним столом, несмотря на внутренние сражения и трения. Интеллектуальные семьи обладают тем же набором возможностей и позволяют юным ученикам обрести собственную идентичность посредством двух различных процессов.

Первый – полемический – подход создает конфронтацию идей и таким образом укрепляет способность бороться с любой идеей. Устная защита – это проверка способности новичка отстаивать идеи и служить им подобно хорошему солдату, защищающему свою страну. Этот способ существует, потому что в мире идей действительно не меньше ненависти и войн, чем в мире семей и наций. Причина интеллектуальных войн отражается в базовой философской дилемме, которую не разрешит никакая дипломатия: «Насколько толерантным можно быть к нетерпимости?» Психологические теории не защищены от подобных трений и территориальных войн.

Легко быть толерантным, когда ценности других не угрожают моему инстинкту выживания; труднее приходится девушке, обнаружившей, что ее гомосексуальность интерпретируется как болезнь или грех. Чтобы выжить физически, ей придется сразиться с теорией и ввязаться в войну против семейных ценностей. Многим из моих студентов пришлось деконструировать подавлявшие их мифы. Им это было необходимо, как воздух. История идей полна завораживающих войн, в которых тот, кто отказался сражаться за свою позицию, в конце концов становится жертвой. Мои пушки всегда наведены на сексизм и расизм трех главных монотеистических религий, и когда приходит время идти в атаку, я стараюсь быть отважным маленьким солдатом. Идеи – это интеллектуальные территории: если их оставить без защиты, их тут же колонизируют.

Другой подход, необходимый для строительства интеллектуального сообщества, – дионисийский. Он предполагает, что надо постоянно влюбляться в идеи других членов клана. Тогда человеку хочется инкорпорировать эти идеи, переварить их, стать их живым символом. Это начинается с притяжения, желания повариться в этом культурном котле и попробовать мыслить по вкусным новым рецептам. Мне нравится, как думают люди в этой группе, я хочу к ним присоединиться, учиться с ними, стать одной из них. Подобное чувство голода я испытывала, впервые читая «Новое представление о психологии» Хиллмана (Re-Visioning Psychology). Этим объемным трудом я кормилась довольно долго, чувствуя себя кошкой, которая попала на сыроварню, участницей дионисийской оргии идей, которой я так страстно желала.

Но и дионисийский способ может стать деструктивным, если сильный энтузиазм длится недолго и вызывается то одним харизматичным интеллектуальным лидером, то другим, что делает невозможной настоящую тренировку ума. Вместо группы есть мастер и его поклонники. Все вместе могут хорошо проводить время, переживая чувство сопричастности, но мышление постепенно становится все более поверхностным. «Все получают пятерку, а теперь возьмемся за руки, встанем в круг и не будем обсуждать ничего такого, что может испортить нам веселье!»

Полемический подход, похожий на войну, становится саморазрушительным, когда позиция философской школы цементируется и школа напоминает скорпиона, отравляющего себя собственным ядом. Симптомы такой формы упадка повсюду одинаковы: тенденция к консолидации группы через исключение, избегание, осуждение, оскорбление, беспрестанные интеллектуальные фетвы[9] против каждого, кто отбился от ортодоксального подхода и осмелился не согласиться с Мастером. Интеллектуальная фетва имеет место каждый раз, когда клике надо проконтролировать профессорско-преподавательские позиции, исследовательские гранты, стипендии, средства массовой информации. Примером фетвы может служить публичное оскорбление работы Джозефа Кэмпбелла профессором Аланом Дандесом, особенно нетерпимо относящимся к предложенному Кэмпбеллом широкому определению слова «миф». Ни один из студентов Дандеса, если он хотел выжить в научной среде, не мог проявлять к Кэмпбеллу интерес и уж тем более выражать восторг по поводу его идей. Увидев на конференции, что книжный магазин расставил все книги по фольклору и мифологии на полке с указателем «Джозеф Кэмпбелл», Дандес пишет: «Я испытал почти облегчение, не увидев ни одной из моих книг в этом разделе» («Фольклористика в ХХI веке. Обращение Американского общества фольклора на выездном пленуме. Опубликовано в «Журнале американского фольклора», 118 (470): 385–408, 2005). Критика Дандеса в отношении Кэмпбелла умна, и чувствуется, что он хорошо разбирается в теме, однако его слова настолько пронизаны презрением и даже гневом, что возникает ощущение, будто за ними скрывается какой-то комплекс. Такой тип академической среды разрушает сам себя, потому что рано или поздно ученые переместятся в другое место, чтобы спастись от интеллектуального диктаторства. Академическая свобода предполагает конфронтацию без истеричных оскорблений и объявления бойкотов.

Чтобы не нарушать равновесие, свобода быть разными должна сочетаться с достаточно сильным либидо внутри группы, гарантирующем определенное удовольствие от конфронтации идей. В некоторых академических кругах вообще не допускается настоящий разговор. За многие годы я сама освоила немало пустых технических терминов, смысл которых заключается в том, чтобы держать других на расстоянии и выстраивать теоретические границы. Каждый семестр мне на своих занятиях приходится отвечать на вопрос, что такое архетипическая психология и чем она отличается от других глубинных подходов. Как может человек, интересующийся бессознательным измерением психики, дать простые ответы на такие вопросы? Большинство людей моего типа (профессора/практики) имеют профессиональные идентичности, похожие на минестроне – суп, в который кладут любые сезонные или обнаруженные в холодильнике овощи. Будучи преподавателем, а не проповедником, я чаще всего отказываюсь принадлежать к «школе», что, однако, не означает, что я не хочу учиться определенной дисциплине или следовать за мастером столько, сколько смогу, ведь только так можно выучиться чему-либо. Вдобавок существует такое понятие, как интеллектуальная вежливость, состоящая в том, чтобы слушать учителя или мастера до конца, пока он полностью не сформулирует свой аргумент, и стараться не перебивать возгласами вроде: «Да, но вот я думаю».

А теперь я покажу удостоверяющие мою личность документы. Вот мое генеалогическое древо, список авторов, которые сформировали мое видение внутренней жизни, начиная с Фрейда и постфрейдистов, Юнга и постъюнгианцев. В последней категории я должна выделить работы Джеймса Хиллмана, который предлагает радикально новую интерпретацию теорий Юнга. В его работах мы видим широкую панораму истории психологии, ее философию, ее древнегреческие корни и ее будущее как ренессанс психологического воображения. Для меня его подход обладает дополнительным преимуществом, поскольку он принимается в академической среде, все еще скептически настроенной в отношении Юнга. Юнг через Хиллмана – стратегия, которая сработала в отношении самых критически настроенных умов. Хиллман начинает с Юнга, что-то берет, а что-то оставляет, двигается по его территории, а потом продолжает свое путешествие за ее пределами. Труды Хиллмана принадлежат к следующей реинкарнации глубинной психологии. Его подход – это подход человека, который неотступно призывает к возрождению психологии; на этот призыв и отвечает его собственная работа. Он представляет ту часть глубинной психологии, которая открыта экологическому мышлению, устремлена в будущее и заняла свое место среди гуманитарных наук и в начинающейся экореволюции. Я кошка, благодарная ему за множество восхитительно насыщенных книг.

Некоторые авторы из списка литературы – мои друзья, коллеги или союзники. Я познакомилась с их работами благодаря личным контактам, дискуссиям, электронной переписке, обмену ссылками или сидя в кафе при встречах на конференциях. Другие – незабвенные гуру из книг моей юности: Ницше, Юнг, Сартр, де Бовуар. Есть обязательные ссылки из профессиональной области, а есть удивительные находки, сделанные в результате случайного везения. Я очень надеюсь, что этот длинный перечень ингредиентов для моего минестроне сможет как-то отразить разнообразие не только моего личного огорода, но и всех тех сил, которые оказывали влияние на эволюцию глубинной психологии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.