О формах познания

О формах познания

Научное познание традиционно делится на «эмпирическое» и «теоретическое». И, несмотря на традиционность этого разделения, путаница происходит здесь постоянно. В переводе с греческого empeiria означает «опыт», а слово theoria – «наблюдение, рассматривание, исследование». И как ни крути, какие трактовки этим терминам ни давай – провести какую-то более или менее определенную границу между ними не представляется возможным.

Причина всех бед коренится в том, что изначально в основу этого деления не было заложено общего единого критерия (показателя), по которому это деление и могло быть осуществлено. В данной ситуации разводятся «понятийные» возможности (предполагается, что это прерогатива теоретического познания) и возможности «восприятия» (имеется в виду эмпирический опыт) – как некие противоположности, что вряд ли можно считать правомерным.

Получается, что «теоретическое познание», как «наблюдение, рассматривание и исследование», вполне может претендовать на роль целостного познания. И поэтому нет ничего странного в том, что теперь «эмпиризм», несмотря на его фактическое господство (частно-множественный подход, который куда ближе эмпирическому, нежели теоретическому, лежит в основе всей современной научной и социально-культурной мысли), слово почти что ругательное. С другой стороны, и понятие «теоретического» набило у научной общественности оскомину: «Надо бы конкретики побольше, – говорят на ученых советах. – Мыслей-то у всех предостаточно». В общем, трудно не согласиться с той точкой зрения, что указанное деление давно морально устарело и потеряло всякий авторитет в области научного познания. Если попробовать представить себе суть этих двух форм научного познания, откинув при этом все существующие у нас по этому поводу предубеждения и негативные коннотации, то мы достаточно явно различим два направления, одно из которых акцентирует разнообразие частных представлений о вещах, а второе – готово, подобно искусному мозаисту, собирать эти частные представления в систему, создавая тем самым совершенно новый образ с новыми перспективами. Итак, мы полагаем, что методологически более верно говорить о частном и системном познании. Сначала попробуем разобраться, в чем, собственно, разница между частным и системным познанием, раз уж таковые имеют место быть. А разница эта, на наш взгляд, коренится в очень четкой и понятной альтернативе – суммы и системы. Именно эта пара определяет то, какой именно научный подход мы осуществляем, а также то, познанием чего мы занимаемся и что мы можем познать, эксплуатируя этот подход. Для суммы, естественно, пригодно только эмпирическое исследование, то есть частное познание (конкретный «опыт», воспринятый исследователем от познаваемого объекта), а для реализации системного познания соответственно необходима система.

Рис. 3. Формы познания

Но ведь этот критерий – «сумма – система» – не может быть в строгом его понимании применен к практической деятельности и, соответственно, в прагматичной науке, поскольку в ней просто не существует несистемного познания. Никакая логика, если она не пойдет на нелогические ухищрения, не сможет доказать, что познание вещи во времени и пространстве – несистемное познание, а это, надо признать, единственное познание, которое доступно нам в науке. Так что мы, получается, уже самим фактом нашего познания обречены на системный подход в научном познании.

Любая вещь находится в отношениях с другими вещами в неограниченном множестве различных систем.

Здесь сделаем небольшое отступление и поясним, что значит в данном случае и в данном тексте вообще – «вещь». Под вещью мы понимаем все, что обрело те или иные очертания в сущем. Это все то, с чем мы сталкиваемся в своей жизни, – идея, предмет, состояние. Даже планета Земля постоянно видоизменяется – материки сходятся и расходятся, как старые друзья на вечеринке, что уж говорить о том, с чем нам приходится сталкиваться. Все суть процесс, который постоянно являет себя в том или ином качестве, состоянии, форме. И только способ нашего существования, познания, разворачивающий реальность в координатах времени, пространства, модальности и интенсивности, дает нам возможность увидеть состояние – нечто ставшее, то есть вещи.

Итак, возвращаемся к нашему разговору о формах познания и повторим: одна и та же вещь существует параллельно во множестве других систем. Возможно, конечно, что какие-то системы кажутся нам «естественными» (и словно бы и не «системами» вовсе), а какие-то, для данной конкретной вещи, «необычными». Но ведь это дела не меняет, тем более что нет и не может быть такого неоспоримого формального критерия, который бы мог абсолютно точно определить, какая из огромного множества систем является более значимой и ценной для понимания данной конкретной вещи, нежели остальные.

Мы уже обращались к этому феномену, когда говорили об актуализации латентных свойств. Поясним и здесь на наглядном примере: «Колесо автомобиля – это вещь, которая имеет форму цилиндра, появилась на свет в таком-то году, состоит из металлической, одной или двух резиновых частей, тяжелое…» и так далее. В этом случае мы используем системное познание, которое полагаем «естественным», – время, пространство, физика предмета, химия. Если же мы познаем то же самое «колесо», но эксплуатируем иную систему, пусть даже и близкую к «естественной» конкретно для нашего «колеса», – систему «машины», мы можем сказать: «Колесо – это такая часть автомобиля, которая находится ниже его корпуса, осуществляет соприкосновение с поверхностью земли и служит для перемещения данного автомобиля в пространстве». Но мы можем избрать и третью систему, которая кажется нам куда менее «естественной», нежели две предыдущие, например систему «детских игр». Здесь мы можем сказать: «Колесо – это предмет, элемент которого, а именно камера, может быть использован как плавательный круг». В системе «приусадебного хозяйства» то же колесо прозвучит по-иному: «Колесо – это предмет, элемент которого – покрышка – используется в приусадебном хозяйстве для обустройства клумб». А вот в системе…

Что ж, перед нами очевидные трудности – кажется неразрешимым вопрос: а есть ли вообще в таком случае частное познание? Действительно, по большому счету нет несистемного подхода. Нам, каким бы образом мы ни пытались определить вещь, приходится изучать и ту систему, в которой мы эту вещь воспринимаем. Исследуемая вещь занимает определенное место в данной системе, соотносится с другими вещами в ней. Причем каждая из вещей этой системы в свою очередь должна быть нами изучена и пояснена через другие вещи и, возможно, другие системы, в противном случае мы не сможем определить то, в каких отношениях наша исследуемая вещь находится с этими вещами. В общем, то, что поначалу казалось частным познанием, постепенно предстает все более и более системным.

В процессе развития науки сначала произошло как бы вычленение частного знания из системного (путем противопоставления себя ему). Впрочем, это произошло еще до того, как само системное познание в нынешнем его понимании стало возможным. Фактически частное познание явилось нам вместе со знаковой системой: называние – это открытие и выявление свойств. С другой стороны, поскольку все знаки (означающие) определены в языке друг через друга, когда мы означаем некую вещь, она уже оказывается включена в систему и ею поясняется. С таким же успехом, соответственно, нам придется сейчас признать и то, что чистое системное познание также не представляется возможным.

Традиционно, когда наука сталкивается с практикой, она старается представить ее себе в таком свете, чтобы с ней – этой практикой – было удобно «работать». По большому счету, науке нет нужды в каком-то логическом обосновании своих «решений» и «выборов». Она определяет прагматически ценную систему взаимосвязей, создает в ней языковую среду, называет феномены этой среды, поясняет их друг через друга, а затем строит удобные для практической деятельности системы. Именно по этому принципу, например, созданы все шкалы для измерения температур – по Кельвину, по Цельсию и так далее. Ноль в каждой из них выбран условно, что, в общем, никак не вредит делу.

Теперь попробуем ответить на вопрос: в чем результат системного научного познания (большей частью «теоретического исследования»)? Мы вряд ли ошибемся, если скажем, что он в открытии и определении закономерностей, то есть отношений мира вещей. А в чем результат частного научного познания (фактически «эмпирического»)? Ответить несколько сложнее, но, опираясь на только что данное нами определение результата системного научного познания, а также на приведенный выше пример с колесом, мы, вероятно, можем заключить, что результат частного научного познания – определение неких принадлежностей (в смысле свойств и характеристик) какой-либо вещи, что в общем смысле тоже есть закономерность, но она дана нам как бы свернутой, причинно-следственные связи здесь скрыты и не рассматриваются.

То есть если о частном научном подходе мы можем сказать, что он позволяет ответить на вопрос «Что?», то системное научное исследование отвечает на вопрос «Почему?» Очевидно, что эти вопросы наиболее полно отражают суть обоих подходов, в самом общем, разумеется, виде. Отметим также, что здесь не столько важны вопросы, сколько ответы на них, которые в случае вопросов «Что?» и «Почему?» будут начинаться со слов «Это» (частное познание) и «Потому что» (системное познание).

Теперь попытаемся представить все вышеизложенное в виде пространственно-уровневой модели. Частный научный подход в исследовании позволяет нам только констатировать факт существования вещи («колесо – это…») – предмета нашего исследования. Причем мы помним, что все может стать этим предметом вне зависимости от его идеальности или материальности, объективности или субъективности, сложности структуры и положения в какой бы то ни было иерархии. Мы определяем с помощью этого подхода характеристики предмета нашего исследования (вещи), его «принадлежности» и делаем выводы относительно того, «Что?» это за вещь. Классическим примером реализации такого научного подхода можно, наверное, считать открытие Роберта Коха, который, как рассказывают, уместил весь свой диссертационный доклад в одно предложение: «Я открыл возбудителя туберкулеза». Ответ на вопрос «Что?» был найден: «Что такое возбудитель туберкулеза? Это палочка Коха». Таков один уровень нашей модели, ее «первый этаж».

Далее «второй этаж». Реализуя системное научное познание, мы изучаем вещь в системе окружающих ее связей и выявляем развернутую закономерность. Примером такого исследования может стать дарвиновская теория эволюции, которая началась с изучения феномена приспособительных свойств в животном мире, а завершилась развернутой теорией происхождения видов. Таким образом, в результате системного научного познания возникает как будто бы некий новый мир – мир закономерностей, мир, который не нуждается в перманентных опытных доказательствах. Он дает нам уверенность в существовании «чего-то» или отсутствии «чего-либо» просто на основе абстрактных логических связей: «Вечный двигатель невозможен, потому что силы трения избежать все равно не удастся», «Существует химический элемент с такими-то характеристиками, он еще не найден, но место в периодической таблице Д.И. Менделеева для него есть».[34]

«Этого просто не может не быть» и «оно должно быть» – вот какие ответы предлагает нам системное научное познание, ну, или менее категорично – «было бы более естественным, если бы „это“ было, нежели если бы „этого“ не было».

Но здесь становится понятным, что для осуществления системного научного познания необходима некая «критическая масса» данных частного научного познания. Чтобы сформулировать периодический закон, нужно было знать об определенном и весьма значительном числе химических элементов, а также иметь большое количество информации об их свойствах. И тут встает вопрос – как можно быть уверенным в том, что количество известных тебе «частных знаний» уже достаточно для выведения закономерности? На этот вопрос не может быть убедительного ответа.

И тут мы снова возвращаемся к теме отсутствия «чистого» системного научного познания. Ведь что такое «чистое» системное познание? Это познание, совершенно оторванное от конкретных вещей, это познание внутри мира закономерностей. Но человек, сколь бы ни был он ученым и борцом за научную достоверность, не может полностью «позабыть» о вещах. Они – то ли в ассоциациях, то ли в примерах, то ли в моделях – появятся.

Итак, что мы можем сказать о системном научном подходе? Он, во-первых, сам по себе является констатацией факта наличия «взаимозависимостей» элементов системы. Во-вторых, он создает феномен развернутых «закономерностей» (по сути – самостоятельных идей), которых не могло быть в мире частного научного подхода, где для взгляда исследователя мир открывается лишь в произвольном взаимодействии элементов (отдельных элементов, вне отношений, он бы при всем желании не увидел вовсе).

В процессе осуществления системного научного подхода развернутые закономерности как бы отделяются от собственно вещей. Интерес представляют скорее наличествующие связи, нежели сами эти вещи. Все это позволяет строить предположения, прогнозы и вероятности, осуществлять системный научный поиск. Закономерности, таким образом, оказываются новым – вторым этажом в нашей пространственно-уровневой модели научных подходов. Этот «уровень закономерности» в предлагаемой нами модели неизбежно занимает позиции «над» «уровнем вещей» (результатами частного научного познания, ответом на вопрос – «Что?»).

Конкретизируем: по результатам анализа существующих форм научного познания (частного и системного) мы для удобства изучения материала сконструировали двухуровневую модель, где первый этаж (первый уровень) занимает мир вещей (и мы познаем его частным научным познанием, задаваясь вопросом «Что?»), а второй этаж (или второй уровень) мы называем миром закономерностей (их мы познаем с помощью системного научного познания, абстрагируясь от конкретности, переходя в мир закономерностей, продиктованных «взаимозависимостями» в мире вещей).

Этот «надстоящий» над миром вещей мир закономерностей определяется первым (то есть миром, уровнем вещей). А кроме того, и это, наверное, самое главное, – уровень закономерностей невозможен без подлежащего под ним уровня вещей, поскольку уровень закономерностей – производное, хотя он всякий раз словно бы «отрекается» от вещей, используя разнообразные тактики абстракции, так что его «зависимость» не вызывает сомнений.

Рис. 4. Двухуровневая модель современного научного познания

Итак, мы представили вашему вниманию существующие на данный момент формы научного познания и их взаимоотношения друг с другом. Уже было отмечено, что они, к сожалению, в полной мере не удовлетворяют всем предъявляемым к ним требованиям. Это как раз-таки и вызывает определенное недоумение, ведь мыто с вами очень (и притом справедливо) доверяем системному познанию, ему, по сравнению с частным, удалось очень многое. Ему стало доступно то, что не было доступно научному исследованию прежде. Платоновское напутствие будущим поколениям – «система есть нечто большее, нежели простая сумма его частей» – заиграло во всем своем возможном великолепии: системный научный подход стал силой, средством и методом.

Но почему же он не справляется? Это вполне законный вопрос. И тут есть два направления для поисков ответа. Во-первых, он, будучи методом человека, а не какой-то всемогущей силы, охватывает в мире вещей только то, что стало доступно человеку. Но сколько еще принципиально нового от него скрыто?.. Во-вторых, в недрах существующего системного научного подхода есть подводные камни, рифы. Именно им мы уделим далее самое пристальное внимание.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.