Часть вторая. Вехи психологии

Часть вторая. Вехи психологии

Глава первая. Донаучная психология (первый этап)

В сущности все, о чем следовало сказать в этом разделе, уже было так или иначе сказано в главе о мировоззрении – имеются в виду «религиозная» и «философская» психология, психотерапия. В широком смысле религиозная «психология» и «психология» философии – это не выдумка. И религия, и философия с самого момента своего зарождения пытались определить вопросы, касающиеся человека, его бытия в мире, и, насколько это возможно, ответить на них.

Религиозная полемика в вопросе о человеке с психологической точки зрения представляет незначительный интерес. Религиозная мировоззренческая система чрезвычайно закрыта, а вольнодумство здесь особенно никогда не допускалось. Место человеку в этой системе отводилось второстепенное (речь в первую очередь идет о католичестве, православии, исламе и иудаизме), а психотерапия была условной. Протестантство, не стоит об этом забывать, повернулось лицом к человеку. Буддизм, индуистские учения никогда и не теряли человека из виду. Но в основной своей массе религиозная доктрина напоминает собой директивную психотерапию: дела обстоят так-то и так-то, поступать следует так-то и так-то, уныние – грех.

Догматы религии четко определяли, что «правильно», а что «неправильно». И профилактически это снимало большое число возможных внутренних психологических конфликтов (впрочем, нередко религиозный канон, напротив, формировал разного рода психологические комплексы). С другой стороны, религиозная система определяла и то, как разрешить психологические сложности, если такие все-таки возникли, – через исповедь, раскаяние, святое причастие и другими подобными средствами. Надо отметить, что, если религиозное мировоззрение усвоено человеком накрепко, а вера – глубока и осмысленна, религиозная система действительно достаточно эффективный психологический инструмент, позволяющий человеку чувствовать себя лучше. Но, по ряду уже отмеченных нами причин, представленность религии в сознании обывателя в XX веке ослабла, появились определенные психологические сложности, заострились противоречия, появились вопросы. Или наоборот – сначала противоречия и вопросы, а потом сложности.

Философская антропология имеет весьма продолжительную историю. Отдельного разговора, наверное, заслуживает античная философия. Там «проблема человека» решалась с исключительным изяществом и, главное, прагматично – философы отвечали, как говорят в практической психологии, на «запрос клиента». Киники, скептики, пифагорейцы, стоики, эпикурейцы, Сократ, Платон, Аристотель – каждый из них сказал что-то очень важное о человеке, что-то, что каждый из нас может использовать в своей жизни как инструмент, как средство, как ориентир. Но создать «теорию человека» древним философам в голову не приходило. Человек воспринимался как часть мира, а если ты так думаешь, чувствуешь, если ты это осознаешь, то создавать для тебя отдельную теорию – это, разумеется, как-то странно. Но тот мир для нас потерян, а человек давно перестал быть частью мира – он перестал так себя чувствовать.

Целенаправленно феноменом человека стала заниматься западная классическая философия, также претерпевшая в этом смысле определенные этапы своего становления. Нигилизм, зародившийся в религии и не нашедший в ней успокоения, надеялся залечить свои душевные раны в философии. Но ведь и тут, в философии, человек оказывается ни с чем – здесь опять же надо во что-то верить, а просто верить он уже разучился. Положения Иммануила Канта о человеке на самом деле весьма пессимистичны. Мартин Хайдеггер и Мартин Бубер, но только уже в XX веке, смогли показать, что в учении великого немца есть пружина, которая способна вытолкнуть человека из трясины скованности и неопределенности. Но до этого времени, и опыт Шопенгауэра это доказывает, тележка катилась под горку.

Фактически философия, создавшая огромный спектр философских систем, только и занималась тем, что предлагала в течение весьма продолжительного периода эти системы для личного употребления – и это тоже достаточно долго помогало как «неспецифическая психотерапия». Недаром считалось хорошим тоном беседовать и советоваться с именитым философом. Все, казалось бы, шло неплохо, своим чередом – строились системы (государственные, общественные, юридические, производственные и так далее), процветала наука. Но уже Вольтер цитирует Горация в статье «Милосердие» для философского словаря: «Не знаю почему, но недостает всегда лишь пустяка». Не хватает пустяка… Какого – непонятно, но ощущение недостаточности очевидно. И философская психотерапевтическая значимость также пошла на убыль.

Недаром общественность так увлеклась материализмом – эту экзистенциальную тоску «недостаточности» словно огромным колпаком прикрыла выстроенная с линейкой и штангенциркулем система. Система, которая была вместе с тем в духе времени: все менялось – росли города и дымили трубы. Так завершается предпсихологический этап становления психологии.