Эйдосы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Эйдосы

Таковы привычные нам вещи – материальные и идеальные. И те и другие, надо признать, вещи весьма виртуальные. То, что мы считаем материальными предметами, – это не более чем развертка «чего-то» в нашем способе существования, то, что мы называем идеальными вещами, – рождено нашим познанием как реконструкция того, что показалось нам «объективно существующим». Но есть ли нечто, что стоит за вещами, что делает вещи возможными, то, из чего эти вещи начинают себя, чтобы закончиться в виде неких вещей? Иными словами, есть ли то, что можно было бы назвать сущностью вещи, чем-то, что стоит по ту ее – вещи – сторону?[163]

Итак, мы снова вводим новое понятие, а не сделали мы этого прежде лишь потому, что слово, его образующее, столь затаскано, что, скажи его, мы сразу попадаем в круговерть бесчисленного множества языковых игр, чего, конечно, вовсе не хотелось бы. Но все-таки этому слову, которому мы предвещаем здесь большое будущее, предстоит появиться на свет – это эйдесизм. Справедливости ради следует отметить, что философией время от времени использовалось слово «эйдология» (оно еще часто идет с прибавлением «мифологическая эйдология»).

Мы бы тоже могли обойтись здесь именно этим, «принятым к употреблению» термином – «эйдология». И по правде говоря, очень хотелось бы так и поступить, но есть два немаловажных «но». Во-первых, термин этот несет на себе груз весьма определенной репутации, которая не имеет никакого отношения к рассматриваемому нами предмету. Во-вторых, и это самое главное, окончание «-логия». Оно говорит о том, что это «учение», «наука», производное «логоса», а значит, «слова» (только в русской философии «логос» получил сущностное звучание), а следовательно – сознательно. Но с эйдесизмом не так, он сущностный, он сам создает сознание, он – мировосприятие. А, как блестяще отметил М. Хайдеггер в своем «Письме о гуманизме», «„изм“ указывает на то, что существо человека надо брать в сущностном плане».[164] Именно в этом «плане» мы и рассматриваем «эйдос», поэтому как бы этого ни хотелось, но придется вводить новый, несколько резковатый термин: эйдесизм (отметим попутно, что эйдесизму идеологически очень близок «актуализм» Н.О. Лосского).

На самом деле учения (как систематизированной концепции) об эйдосе нет, а о мифологическом понимании эйдоса нам лучше и не думать, поскольку постичь его вследствие изменения самой структуры нашего мировоззрения нам все равно не удастся никогда. Ну и, кроме того, насколько нам это известно, никто так и не определил предмет эйдоса достаточно полно и четко.[165]

Что же такое эйдология (как основа эйдесизма)? Выводить семантику термина из этимологии слов – неоправданно сложное и по сути бессмысленное занятие. С другой стороны, не меньшим безумием была бы попытка определить это понятие через другое понятие, поскольку остается лишь посочувствовать тому понятию, которое с понятностью может быть выведено из другого понятия, так как очевидно, что часть не сводима к целому, целое в свою очередь не сводимо к части, а одна часть не сводима к другой. Итак, единственное, что для нас должно быть важно, – это предмет этого термина, то, что он обозначает, то реальное, что есть под ним (здесь мы как прагматики приближаемся к материализму, разумеется, в нашей его трактовке, и не стыдимся этого). Но до того как перейти непосредственно к предмету, уточним вопрос о понятии.

Понятие «эйдоса» имеет неограниченное число филолого-философских трактовок (желающие могут убедиться в этом, обратившись к работе А.Ф. Лосева «Очерки античного символизма и мифологии», к разделу «Терминология учения Платона об идеях»). Но надо четко себе представлять, и этому способствует концепция семантического поля, что есть значения в контексте (их столько же, сколько и контекстов, не больше и не меньше), что есть наше с вами представление – точнее, ваше, мое, его и т. д. Есть суть, то самое глубокое, что есть у вещи, что недоступно нашему познанию и чего, вероятнее всего, нет у вещей, которых нет, поэтому идеальные вещи (всевозможных толков) находятся в этом смысле в достаточно пикантном положении. И есть смысл – это вся совокупность всего, о чем мы говорили, то есть всех отношений, и именно исходя из смысла, который сочетает в себе все многообразие семантических мнений, и следовало бы выводить семантику термина, но это невозможно!

Единственное отличие, которое необходимо вынести из философо-филологической перепалки «эйдоса» с «идеей», так это то, что «эйдос» гораздо ближе к предмету, нежели «идея». И если «идея» может, образно говоря, прожить без своего предмета, реального объекта, то «эйдос», к счастью, такой возможностью не обладает. Основной тезис А.Ф. Лосева по этому вопросу состоит в том, что эйдос обладает дифференциальной природой, а идея – природой интегральной.[166] Это вывод «истинного диалектика», а значит, тезис этот, при всей его глубине и прелести, никуда толком не применим. В том и суть диалектики, науки изначальной мудрости, к тому и слова Платона: «Из богов никто не занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры; да и вообще тот, кто мудр, к мудрости не стремится».[167] Такова истинная диалектика, проповедником которой и считал себя А.Ф. Лосев, а значит, и не могущая послужить нам основанием для использования ее в качестве основы для образования научного термина.

И вот теперь мы благодаря понятийной дефиниции наконец-то можем приблизиться и к предмету эйдологии. Сначала коротко: эйдос – это несодержательная целостность сущности вещи и ее смысла. Иными словами, это сущность вещи, ее индивидуальность, какая она есть еще до возникновения каких-либо отношений этой вещи с другими вещами, но это еще и смысл вещи, вещь, реализованная как полипотентная возможность, то есть сущность вещи в отношении со всеми иными вещами. Поскольку же единственным возможным способом познания сущности является вхождение с ним в сущностные отношения, то можно говорить, что предмет эйдологии есть вещь нашего психологического опыта, но опыта весьма специфического, точнее, неспецифического вовсе.

Мы уже говорили, что «сущность является нам, овеществляясь» – это две стороны одного процесса. И если «овеществление» – это в большей степени, если так позволительно будет выразиться, предметная (или, шире, вещественная) его сторона, как бы «вещь в вещах», то «явление» – это отношение этой вещи с нами. Это отношение неповторимо, оно естественно, поэтому и эйдос – это всегда что-то живое, подвижное, изменяющееся, и, несмотря на его схожесть у разных людей, он у каждого свой относительно одного, казалось бы, предмета (основания). А.Ф. Лосев даже определяет эйдос через «лик»,[168] чем (причем вовсе не акцентируя на этом внимание) подчеркивает его «живость» и одновременно подлинную индивидуальность.

Эйдос описывается принципом третьего: эйдос – это «со-бытие» нас (нашего познающего центра) и центра, являющегося внешним относительно нашего центра. Эйдос благодаря этому исключительно индивидуален. Нечто может быть только «для меня» (каждого из нас в отдельности), поскольку рождается в отношении со мной. Нечто не может быть для меня «не для меня», а «для другого», поскольку это опять же будет чем-то «для другого» – «для меня». А где происходит процесс явления? В отношении со мной, и, таким образом, эйдос оказывается индивидуальным, отражающим процесс явления в соответствии с принципом третьего, где первые две составляющие: овеществляющаяся и являющаяся сущность – первая, вторая – я сам. Эйдос, таким образом, это самое замечательное, самое светлое, красивое, живое, то, что нам по-настоящему должно быть интересно! Эйдос – это целостность нас и мира, и поэтому неспособность жить эйдетически словно бы отлучает нас от самой жизни.

Вне всякого сомнения, значительное число современных мыслителей может быть отнесено именно к этому мировоззренческому типу – не к материализму и не к идеализму, а к эйдологии. К такой системе миропонимания, где главное место занимает не предмет и не отвлеченная от реальной естественной жизни выдуманная абстракция, а отношение предмета и познающего в самом акте познания. Только эйдесизм обоснует возможность истинной индивидуальности, чего не может сделать ни один из прежних «лагерей». Только это миро-знание исходит из того, из чего, собственно, и исходит знание человека, а оно исходит из него самого, а вовсе не из материи, которая вне человека представляется вполне бессмысленной вещью, и не из идеальных конструкций Бога и Абсолюта, которые представляются без человека попросту невозможными.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.