Теория соблазнения

Теория соблазнения

В своих ранних исследованиях Фрейд вскоре столкнулся с необходимостью поисков ответов на самые разные вопросы, что потребовало от него пересмотра положений теории и практических методов. Во-первых, многие травмированные пациенты отказывались от гипноза и другими разными способами сопротивлялись попыткам аналитика добиться доступа к их диссоциированному материалу. Во-вторых, Фрейд обнаружил, что отреагирование некоторых из его пациентов были связаны скорее с фантазиями о травматическом сексуальном абьюзе, чем с реальной ситуацией сексуального соблазнения. Фрейд жалуется в своем письме к Флиссу: «Вначале я определил этиологию [неврозов] слишком узко; фантазии здесь занимает гораздо большее место, чем я думал прежде» (Freud, 1959).

Это не было отказом от теории соблазнения, как Мэссон (Masson, 1986) утверждает в ряде своих работ (см.: Kugler, 1986). Скорее, эти слова отражали растущее сомнение Фрейда по поводу того, действительно ли причиной невроза может стать одно лишь объективное травматическое событие, без участия более глубоких слоев души, а в особенности это касается участия бессознательных фантазий и ассоциированных уровней бессознательной тревоги. Признав тот факт, что не сама по себе травматическая ситуация приводит к расщеплению психики, а пугающий смысл, который это событие приобретает для индивида, Фрейд занялся поисками психологического фактора, который формирует этот смысл. Он пришел к выводу, что этот смыслообразующий фактор представляет собой универсальную бессознательную фантазию – своего рода ядро или «Kernkomplex[41]», лежащий в основании всех неврозов (см.: Kerr, 1993: 247ff).

Случай Маленького Ганса дает нам неоспоримые свидетельства этого. Фрейд обнаружил у своего юного пациента четко выраженные сексуальные чувства ревности к матери и гнева по отношению к своему отцу как к «сопернику» – темы, которые мы находим в сюжете мифа о царе Эдипе, который Фрейд объявил чем-то вроде универсальной травмы. Принимая во внимание эту мифологическую историю, можно сказать, что ситуация, в которой отец бранит своего сына за игры с пенисом, не является травматичной для ребенка сама по себе; скорее, нападки отца означают угрозу кастрации, и этот смысл, в свою очередь, вызывает травматическую тревогу. Именно тревога, основанная на бессознательной фантазии, расщепляет психе. Здесь подчеркивается решающая роль психической реальности. Внешнее травматическое событие само по себе теперь не рассматривается как патогенный фактор, скорее, его внутренняя репрезентация, значение, усиленное аффектом, теперь выступает в роли источника психопатологии.