Принятие генной перспективы

Принятие генной перспективы

Гамильтон объяснил такое альтруистское поведение, исходя из характера репродуктивной системы пчел. Рабочие пчелы не дают потомства; воспроизводство осуществляется исключительно пчелиной маткой. Однако Гамильтон понял, что все рабочие пчелы порождены одной матерью и, следовательно, обладают одинаковым процентом ее генов. Гамильтон рассудил, что, с точки зрения генов, не играет роли, выживет ли или погибнет отдельный организм; важно, чтобы продолжала жить копия генов. В случае с ужалившей его пчелой копии одинаковых генов продолжали жить во всех других пчелах данного улья. Переместив фокус эволюционной перспективы с индивидуального организма на сами гены, Гамильтон смог сформулировать свое понимание «включенного фитнеса» («inclusive fitness») или «родственного отбора» благодаря утверждению, что «главную роль в эволюции играет выживание генов, а не индивидов». (Gamilton, 1963, 1995). Такое смещение перспективы с отдельного организма на ген переориентировало эволюционную теорию и освобождало пространство для современного возрождения интереса к теориям Дарвина.

Одной из наиболее известных книг, связанных с проблемами неодарвинизма, является книга Ричарда Докинса «Эгоистический ген» (1976. Русский пер. 1993). Основная идея данного произведения базируется на представлении Гамильтона об эгоистичности гена, заинтересованного в собственном выживании в большей мере, чем в выживании индивида. Книга Докинса вызвала в свое время противоречивые отклики, поскольку в ней провозглашалась идея, согласно которой люди представляют из себя «машины для выживания», «транспортные средства, слепо запрограммированные на сохранение эгоистических молекул, известных под именем генов» (Предисловие к книге «Эгоистический ген»). Когда более двадцати пяти лет тому назад Докинс впервые озвучил свою теорию эгоистического гена в качестве усовершенствованного варианта теории естественного отбора Дарвина, ее посчитали радикальной. Сегодня, с развитием эволюционной психологии, идея о том, что гены предпринимают все меры, необходимые для собственного воспроизводства в следующем поколении, представляется в определенных кругах совершенно ортодоксальной (Dawkins, 1976; Barkow, J.M., Cosmides, L. and Tooby 1992; Dennett, 1995). [2]. Вышеперечисленные неодарвинисты утверждают, что под широким разнообразием культурных вариаций располагаются идентичные по существу структуры человеческого разума.

Для многих неодарвинистов наиболее существенная эволюция человеческого мозга произошла до появления земледелия в эпоху неолита (Tooby, J and Cosmides, L, 1990b; Pinker, S, 1994, 1997; Stevens, A. & Price, J, 1996; Stevens, A., 1999). На генетическом уровне эволюционные изменения протекают крайне медленно. Прошло всего лишь 10000 лет с тех пор, как после революции, происшедшей в эпоху неолита, люди впервые начали выращивать продукты питания и строить города. С точки зрения эволюционной психологии со времени эпохи плейстоцена прошло слишком мало времени, чтобы поведение человека претерпело изменения на генетическом уровне. Соответственно, в мозгу современного человека должны существовать структуры, появившиеся в процессе приспособления наших предков – охотников и собирателей – к новым условиям. Энтони Стивенс и Джон Прайс полагают, что архетипические структуры современной психики адаптированы к условиям, существовавшим в эпоху плейстоцена. Чтобы понять ментальность современного человека, включая его психопатологию, клиницисту необходимо понимать его поведение, отчасти представляя себе, какие адаптационные изменения произошли в психике человека, в процессе приспособления к требованиям окружающей среды в эпоху плейстоцена (Stevens, A. & Price, J, 1996; Stevens, A., 1982, 1999). Теория Стивенса, согласно которой архетипы возникли в процессе биологической адаптации и естественного отбора, базируется на нескольких допущениях: (1) процесс эволюции протекает для всех видов одинаково, (2) учение, язык, культура и сознание играют только вторичную роль в уравнении эволюции и (3) архетипы включены в генетический код биологии человека. Но что нам делать, если эволюция человека фундаментально отличается от аналогичного процесса других видов? Возможно ли, что приобретая способность символического представления, наш вид перешел через водораздел, отделяющий человека от животного и навсегда изменил процесс своей эволюции?