Несущая способность и прочие жестокие факты реальности: взаимоотношение построенного города с экорегионом

Несущая способность и прочие жестокие факты реальности: взаимоотношение построенного города с экорегионом

Даже по мере всё большего роста способности городов создавать строительные решения для того, чтобы служить потребностям человека, они по-прежнему находятся в отрыве от предельной инфраструктуры, на которую полагаются городские системы, а именно – несущей, или пропускной, способности планеты. Несущая способность каждого города тесно связана с его экорегионом, хотя города и пытаются удовлетворять свои нужды через импорт продукции из всё более отдалённых мест (например, считается, что среднестатистические продукты на вашем столе совершили путешествие в 2–3 тыс. км.) и экспортировать излишки в части света, настолько отдалённые от источника создания проблемы, насколько возможно (например, мусор и нечистоты).

Если бы структурные корни города можно было отчётливо увидеть в его экорегионе, то город распознал бы, что в его собственных интересах принять на себя роль хранителя своего экорегиона. Однако, поскольку история множества самых мощных обществ имеет корни в перенаселённых городах Европы девятнадцатого столетия, привычки городов так просто не сдаются и не умирают. Наподобие ситуации с пчелиными ульями, введёнными в состояние роения, в 1880-е произошёл взрыв популяций в европейских городах и начался период колонизации того, что Де Ланда (1997, p. 152; 2006) называет «новыми Европами» – умеренных зон Северной Америки, Аргентины, Австралии и Новой Зеландии. Это были местности, в которых жизненные условия повторяли старую добрую родину и позволяли воссоздать псевдоевропейское общество со всей его культурой, растениеводством и животноводством. Как следствие, общества Нового Света оказались способны культивировать по-настоящему европейские экосистемы. Де Ланда отмечает, что любая городская экосистема требует сокращённой пищевой цепочки, и, как только устанавливается какое-то решение, система сопротивляется изменению и агрессивно относится к любым другим формулам.

По иронии судьбы, даже если длина урбанистической пищевой цепочки уменьшается, разрыв между городом и его экологическим контекстом, судя по всему, увеличивается. Этот разрыв, вероятно, и является причиной того, что городам не хватает предназначения или видения. Если администрации городов не рассмотрят тот факт, что город или система управления несёт ответственность за здоровье как внутренних, так и внешних городских условий, тогда продолжатся такие явления, как бесконтрольный рост (как в случае с Калгари), города с хронической нехваткой воды (как Феникс), мегагорода с серьёзнейшей проблемой перенаселённости и бедности (как Мехико) и отравленные города, в которых попросту опасно дышать (Шанхай, Пекин).

Начала действенных инженерных решений для этой проблемы, по-видимому, лежат в перспективе использования метода экологического следа (Rees & Wackernagel, 1994). Экослед предлагает надёжный инструмент измерения потребления энергии, особенно углеродных видов топлива, чтобы продемонстрировать относительную продуктивность жизненного стиля того или иного отдельно взятого города. Учитывая растущее понимание последствий изменения климата (Gore, 2007; Monbiot & Prescott, 2007), возникает новое осознание, что тревожные сигналы, выявляемые методом изучения экоследа, углекислого следа и признаков потепления климата, есть критически важные витальные признаки, которые нам необходимо отслеживать, изменяя своё поведение на основании обратной связи, получаемой с их помощью.

Если попытаться выразить это в более простых терминах:

1. Экослед даёт представление о количестве пространства, необходимого для того, чтобы выращивать еду, производить энергию, возводить здания и избавляться от отходов. Чем больше пространства планеты Земля затрагивает экослед свыше того действительного физического следа, который город оставляет непосредственно, тем больше данному конкретному города требуется импортировать ресурсы для поддержания городской жизни. Аналогично нашему изобретению счётчиков для измерения потребления воды теперь возможно подсчитать размер экоследа каждого человека, основываясь на индивидуальном потреблении. Рис и Вакернагель предлагают измерять наш экологический след земельной базой, необходимой для поддержания нашего стандарта жизни. Примерные подсчёты говорят о том, что, если бы каждый челове на Земле жил соответственно стандартам жизни стран развитого мира, нам потребовалось бы три планеты Земля (Wackernagel & Rees, 1996, p. 15). Поэтому они выдвигают предложение о том, что мы должны контролировать свой образ жизни, основываясь на устойчивом землепользовании. Это основополагающий аргумент для того, чтобы города установили прямые взаимоотношения со своим экорегионом, а также императив ответственности за его взаимоотношения со всем миром (из которого он импортирует товары, произведённые в иных экорегионах). Проектирование активных взаимоотношений со своим экоследом поможет построить индикаторы витальных признаков, которые обеспечат гибкость и устойчивое развитие. Это может с лёгкостью проявить положительную петлю обратной связи, которая нам необходима для того, чтобы принимать мудрые решения (например, нормирование воды) и совместные действия (например, уменьшение пользования электроэнергии в часы пик).

2. Углекислый экослед подсчитывает количество углекислого газа и парниковых газов, производимых в результате сжигания углеродного топлива. Чем больше углекислого газа (CO2) выделяется в атмосферу, тем теплее становится наш климат. Монбио подсчитал, что даже 1,5 градуса (или менее) потепления затопит низменности, что приведёт к миграции (и/или смертям) 400 млн людей, а ещё 5 млн людей поставит на грань голода и уничтожит 18 % биологических видов мировой флоры и фауны (Monbiot & Prescott, 2007, p. 15). Он утверждает, что выделение углекислого газа (CO2) следует нормировать, и мы (города? власти?) должны контролировать количество CO2, производимого различными стилями жизни.

3. Соотношение экоследа и углекислого следа, по-видимому, представляет реальные ограничения для здорового функционирования городов. Они представляют собой индикаторы того, живёт ли город за свой счёт или же за счёт планеты Земля. Это первые призывы к пробуждению, благодаря которым мы теперь имеем достаточно сведений, чтобы измерить разрыв между городом и его энергетическими и материальными ресурсами. Это система обратной связи, которую мы ждали. Мы можем отчётливо видеть, что соотношения люди/земля/энергия означают, что мы более не можем игнорировать влияние городов на здоровье планеты.

Если мы вернёмся к нашей аналогии с пчелиным ульем, нас не должно удивлять, что все эти данные значимы для устойчивой жизни в городе. У пчелиного улья есть отношения со средой, которую он поддерживает, – определённым участком земли, который требуется для роста цветов, поддерживающих существование улья. Ещё точнее, пчёлам нужен нектар в качестве источника углеводов и пыльца в качестве источника белка.

Пчёлам тоже приходится иметь дело с температурами своего мира. Если жизненные условия повышают температуру среды, они вынуждены собирать больше воды, чем пыльцы, чтобы сохранить в улье идеальную температуру 36 °C. Форма и размер улья (неважно, дикого или искусственного) прошли процесс эволюционного развития, чтобы включать в себя определённое число пчёл (примерно 50 000) в оптимального размера «пчелином пространстве». Данное соотношение структуры медовых сот с пространством мобильности определяют, тратят ли пчёлы ту же самую энергию, производя один килограмм воска или восемь килограмм мёда. Таким образом, пчеловоды, использующие искусственные ульи, создают и поддерживают оптимальные структурные условия для того, чтобы улей мог сохранять продуктивность и устойчивость своих особей (Gould & Gould, 1988).

Это подводит нас к предположению, что для городов размер и плотность населения, земельная база и излучаемое тепло являются рациональными факторами, которые необходимо учитывать для того, чтобы оптимизировать качество городской жизни. Создание города как жизненного пространства в жизненном регионе означает гораздо большее, нежели просто приятные ощущения его жителей.

В конечном счёте, города неустойчивы, если неустойчивы их экорегионы. Город должен быть соустойчив со своим экорегионом. В основе факторов, которые способствуют городской и экорегиональной гибкости, городской и экорегиональной устойчивости и их вкладу в устойчивость и гибкость планеты, лежит настоящая наука.

Для города гибкость означает, что его вложенные человеческие системы способны адаптироваться к жизненным условиям города и его экорегиона. Даймонд (Diamond, 2005), Райт (Wright, 2004) и Хомер-Диксон (Homer-Dixon, 2006) описывают хронику трагических случаев, когда города оказались неспособны проявить гибкость и исчезли в результате недостатка осознанности, внимания или действий в направлении взаимоотношения между их экоследом и производством тепла. Миф об Атлантиде – затонувшем материке – предстаёт в новом свете при учёте данной информации. Возможно ли, что мы создаём на Земле условия, которые произведут ещё много современных Атлантид?

Убедительные предупреждения касательно жестоких отношений между городом и его ресурсной тенью (которые были задокументированы Даймондом, Хомером-Диксоном и Райтом) напоминают нам о том, что взаимосвязь между энергией, материей и информацией является чем-то, что мы постоянно осмысляем и, в конечном счёте, что составляет вопрос жизни и смерти. Городу теперь требуется повзрослеть, чтобы не только уделять внимание здоровью в рамках своих границ и здоровью своего экорегиона, но и принимать на себя ответственность за его благополучие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.