Выводы

Выводы

В этом непростом сновидении есть четкое указание на недостающую часть истории Деборы, которую этот молодой человек, одинокий и отчаявшийся, преподносит женщине. Он как бы восполняет недостающую часть нарратива, которая теперь может воссоединить ее с жизнью, потому что у нее есть «ритуал» (анализ), контейнирующий эту часть. Дебора никогда не говорила прямо о своем суицидальном отчаянии, пока мы не поработали с этим сновидением.

Олицетворяя ее самоубийственное отчаяние, этот молодой человек каким-то образом исчез в культе Медведя – на архетипической территории Великой матери, где все это время был недоступен для Эго Деборы. Он – отчасти медведь, и это вынуждает его стыдиться, потому что он не вполне человек. Возможно, это точно отражает то, как архетипический мир культа Большой Медведицы спас Деборе жизнь, избавил ее от отчаяния, которое она чувствовала, будучи сиротой при живой матери. Архетипический мир предоставил ей «духовный» контейнер в отсутствие «человеческого». Несмотря на то, что следствием этого было внутреннее разделение, она сохраняла свой личностный Дух «среди звезд» или «в земле» (сновидение о кургане – черепахе), пока недостающие части ее жизненной истории смогли спуститься и заново поселиться в «этом мире».

Юнг писал, что когда Дух не может быть воплощен, он уходит в бессознательное и в этом случае тело больше не живет по-настоящему (Jung, 1988: 441–443). Он также пояснил, что бессознательное сродни спектру света. Некоторые части спектра не воспринимаются человеческим глазом, поскольку они имеют либо «инфракрасную», либо «ультрафиолетовую» длину волны. Продолжая эту аналогию, Юнг предположил, что инфракрасная область спектра соответствует соматическому бессознательному, которое воспринимается на телесном уровне, в то время как ультрафиолетовая – «небесному», или духовному бессознательному, воспринимаемому психикой в виде архетипических образов.

Продолжая линию этой юнговской мысли, мы можем представить себе, что переживание может быть либо замеченным в видимом спектре, либо не замеченным, где именно оно должно появиться в этом спектре, зависит от того, сумеет ли незрелое Эго зафиксировать его в качестве переживания. События, которые были такими травматичными, что не могли быть пережиты, будут закодированы в соматических и в то же время в небесных формах – в виде соматизированных аффектов без образов или в виде образов без аффектов. По мере развития способности символизировать опыт сновидения сводят эти два полюса вместе и делают переживание невыносимых реалий впервые возможным. Такие сновидения – это подлинно интегрирующие события. Это большое достижение – видеть их, так как с их помощью «безмолвный ужас» находит выражение на языке символов.

Мы можем следующим образом представить себе то, что происходило с Деборой в контейнере анализа. Кумулятивная травма от ее болезненных отношений с матерью и от ее раннего околосмертного опыта из-за муравьиной отравы трудно вообразима – это был безмолвный ужас. Он был кодирован в ее теле, а также «вознесен» в небесное бессознательное и там кодирован в «разреженных» архетипических образах психики, например в образе матери-медведицы, которая взошла на ночное небо и стала созвездием, стала «звездной» или «одухотворенной». Однако часть истории пропала – разъединенная часть соединилась с ее чувствами – в теле. Мальчик с пересаженной медвежьей лапой вернул суицидальное отчаяние Деборы «обратно» в сознание, чтобы завершить ритуал, придав «небесным образам» «телесность» и завершая символическое нисхождение в ее собственное тело.

Она не могла «вспомнить» себя без этой пропавшей части мрака и отчаяния – аффектов, «запертых» в ее зажатом, напряженном теле, и образов, размещенных в звездном хранилище «небесного бессознательного», в «небесном» культе Медведя. Персонализация оставалась недоступна для нее, ее душа была лишена возможности «вселиться». Чтобы это произошло, она должна была достаточно окрепнуть, чтобы справится с аффектом, связанным с ее самыми ужасными впечатлениями. Если нет живого тела, то пропавшей части Духа некуда вселиться. Наконец, когда в терапии у нее появилась возможность в присутствии сочувствующего наблюдателя переживать телесно выражаемые аффекты и работать с образами, предоставляемыми ее воображением, она смогла рассказать свою трагическую историю во всей ее полноте и стала свободной. В итоге она достигла того момента в своем внутреннем процессе, где «снова… зацвела изнутри, благословенно».

Вот мы и вернулись к человеческой душе – важнейшему принципу формирования личности, который мы исследовали на протяжении всей книги. Теперь становится ясно, что глубинно-психологическая работа способствует укоренению души через воссоединение соматических (чувственных) и психических (образных) аспектов опыта и что субъективно эта связь ощущается либо как существование, либо как смысл. Одухотворяя тело, Дух превращает тело в живое, одушевленное. В то же время при воплощении Духа тело помогает ему укорениться во времени и пространстве, делает его реальным. Дух и материя, видимо, ищут друг друга с помощью психе, и местом их встречи является человеческая душа.

Я завершаю эту книгу словами поэта-сюрреалиста Поля Элюара: «Il y a un autre monde mais il est dans celui-ci» – «Есть мир иной, но это здесь, а не там».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.