VIII. Общие замечания о терапевтическом подходе к бессознательному

VIII. Общие замечания о терапевтическом подходе к бессознательному

Глубоко ошибается тот, кто полагает, будто бессознательное есть нечто безобидное и может быть предметом игры и развлечения. Разумеется, бессознательное опасно далеко не всегда и не при всех обстоятельствах; но, как только возникает невроз, это служит знаком специфического накопления энергии в бессознательном, подобно заряду, который может взорваться. Здесь необходима осторожность. Никогда не знаешь, что может произойти, когда начинаешь анализировать сновидения. В движение может прийти нечто внутреннее и незримое; весьма вероятно, что это нечто такое, что позднее так или иначе вышло бы на свет, а может быть, напротив, оно так никогда бы и не проявилось. Это как если бы мы копали артезианский колодец, рискуя наткнуться на вулкан. Когда налицо невротические симптомы, нужно действовать с большой осторожностью. Есть случаи, по всей видимости, вполне нормальные, в которых никаких особенных невротических симптомов не наблюдается, – возможно, это врачи и воспитатели, которые даже гордятся своей нормальностью, являются образцами хорошего воспитания и к тому же обладают в высшей степени нормальными взглядами и жизненными привычками, нормальность которых, однако, есть не что иное, как искусственная компенсация того или иного латентного (скрытого) психоза. Сами они отнюдь не догадываются о своем состоянии. Их догадка, пожалуй, выражается лишь косвенно в том, что они питают особый интерес к психологии и психиатрии, подобные вещи привлекают их, как свет бабочек. Но так как аналитическая техника активизирует бессознательное и заставляет его проявляться, то она в таких случаях разрушает благотворную компенсацию, и бессознательное прорывается наружу в форме уже не поддающихся сдерживанию фантазий и следующих за ними состояний возбуждения, которые при определенных обстоятельствах прямо ведут к душевному заболеванию или могут при случае побудить даже к самоубийству. Эти латентные психозы, к сожалению, не так уж редки.

Опасность столкнуться с подобными случаями угрожает всякому, кто занимается анализом бессознательного, даже если он с избытком обладает опытом и умением. Дело можно испортить и в тех случаях, когда результат вовсе не должен был закончиться плачевно, ибо речь идет о неловкости, ошибочных взглядах, произвольных интерпретациях и т. п. Подобный исход, конечно, не является спецификой анализа бессознательного, а характерен для любого врачебного вмешательства, когда оно оказывается неудачным. Утверждение, будто анализ сводит людей с ума, разумеется, столь же нелепо, как и распространенная идея, что врач-психиатр ввиду своих занятий с душевнобольными непременно должен и сам спятить.

Но помимо опасностей лечения, бессознательное может быть опасным само по себе. Одной из самых распространенных форм опасности являются причины, провоцирующие несчастные случаи. Гораздо большее число разного рода несчастных случаев, чем это можно было бы подозревать, вызвано причинами психического порядка, начиная с таких маленьких несчастий, как тривиальное падение на ровном месте, столкновение, обжигание пальцев и т. д., и вплоть до автомобильных катастроф и несчастных случаев в горах. Все это может иметь причину психического порядка и подчас готовится за недели или за месяцы до происшествия. Я изучал многие случаи такого рода и часто отмечал сновидения, которые уже заранее указывали на появление тенденции к нанесению себе вреда. Все те несчастные случаи, которые произошли из-за так называемой невнимательности, следовало бы проверить на предмет такого рода обусловленности. Известно ведь, что, когда человек по какой-либо причине бывает не очень собран, он не только совершает более или менее значительные глупости, но с ним могут происходить и довольно опасные вещи, которые в один психологически подходящий момент могут даже привести к смерти. Народная мудрость гласит: «Старый имярек умер вовремя», – исходя из уверенного ощущения тайной психологической причины случившегося. Точно так же могут вызываться или же затягиваться телесные заболевания. Неправильное функционирование психического может нанести телу значительный вред, как и наоборот: телесный недуг может нанести ущерб психическому, так как психика и тело не есть нечто раздельное, а скорее одна и та же жизнь. Поэтому редко встречается телесная болезнь, которая не сопровождалась бы психическими осложнениями, даже если она и не имеет психической причины.

Было бы, однако, несправедливо, если бы мы выделили только неблагоприятную сторону бессознательного. Во всех обычных случаях бессознательное оказывается неблагоприятным и опасным лишь потому, что мы находимся в разладе с ним и потому противопоставляем себя ему. Отрицательная установка по отношению к бессознательному или отщепление от него оказывается вредной лишь постольку, поскольку его динамика тождественна энергии инстинктов[88]. Отсутствие связи с бессознательным равнозначно утрате инстинкта и укорененности.

Если удается успешно развивать функцию, которую я назвал трансцендентной, то дисгармония и разъединенность ослабевают, и тогда можно воспользоваться благоприятной стороной бессознательного. Тогда бессознательное оказывает нам всестороннюю поддержку и помощь, которую милосердная природа может излить на человека. Бессознательное обладает возможностями, которые закрыты для сознательного разума, так как в его распоряжении находятся все подпороговые (сублиминальные) психические содержания, все забытое и упущенное из виду и к тому же мудрость тысячелетий, которая запечатлена в его архетипических структурах.

Бессознательное пребывает в постоянной активности и комбинирует свой материал в целях служения будущему. Оно продуцирует сублиминальные, прогнозирующие комбинации столь же успешно, как и наше сознание; только они значительно превосходят сознательные варианты по своей тонкости и значимости. Бессознательное может поэтому служить человеку в качестве уникального советчика, проводника и ориентира, если только человек не позволяет сбить себя с правильного пути.

На практике лечение соизмеряется с полученными терапевтическими результатами. Результат может проявиться практически на любом этапе лечения, совершенно независимо от тяжести или длительности течения заболевания. И наоборот, лечение какого-либо тяжелого случая может продолжаться очень долго, без достижения или без необходимости достижения более высоких ступеней развития личности. Довольно много и тех, кто даже после того, как терапевтический результат достигнут, в целях своего собственного развития проходят дальнейшие этапы изменений. Не нужно быть тяжелобольным, для того чтобы пройти весь путь развития. Но при любых обстоятельствах лишь те люди достигают более высокой степени сознательности, которые с самого начала призваны к этому, т. е. обладают способностью и имеют влечение к более высокой дифференциации. В этом отношении люди, как известно, сильно отличаются друг от друга, подобно тому как и среди животных есть консервативные и эволюционирующие виды. Природа аристократична, однако не в том смысле, что сохраняет возможность дифференциации лишь за видами, стоящими на высокой ступени развития. Так же дело обстоит и с возможностью психического развития: она предоставлена отнюдь не только особо одаренным индивидам. Иными словами, для того чтобы пройти значительный путь развития, не требуется ни особого интеллекта, ни каких-либо других талантов; ибо в этом развитии моральные качества могут играть компенсирующую роль в тех случаях, когда интеллект оказывается недостаточным. Ни в коем случае не следует думать, будто лечение состоит в том, чтобы вбивать людям в голову общие формулы и сложные научные доктрины. Об этом не может быть и речи. Каждый может по-своему и на доступном ему языке овладеть тем, в чем он нуждается. То, что я изложил здесь, – это интеллектуальная формулировка и не совсем то, что обсуждается в обычной практической работе. Вплетенные мною в изложение небольшие фрагменты, где приводится описание некоторых клинических случаев, дают приблизительное представление о том, что происходит на практике.

Если после всего того, что было описано в предшествующих главах, читатель не почувствует себя в состоянии составить ясное представление о теории и практике современной медицинской психологии, то это меня не очень удивит. Я скорее отнес бы это на счет несовершенства своего дара изложения, так как мне с трудом удается собрать в единый наглядный образ ту огромную совокупность мыслей и переживаний, которая является предметом медицинской психологии. Толкование сновидения, возможно, на бумаге выглядит произвольным, неясным и искусственным; но на самом деле это может быть маленькой драмой непревзойденного реализма. Пережить сновидение и его толкование – это нечто совсем иное, нежели получить его жалкое отображение на бумаге. Все, что касается этой психологии есть, в сущности, глубочайшее ощущение, переживание; даже теория – и в тех случаях, когда она выражается в самой абстрактной форме, – непосредственно исходит из пережитого. Если я обвиняю фрейдовскую сексуальную теорию в односторонности, то это не означает, что она базируется на беспочвенной спекуляции; напротив, она тоже представляет собой верное отображение действительных фактов, которые практический опыт не может игнорировать. И если выводы из них перерастают в одностороннюю теорию, то это лишь показывает, какой силой убеждения – как объективно, так и субъективно – обладают эти факты. Едва ли можно требовать от отдельного исследователя, чтобы он возвысился над своими собственными глубочайшими впечатлениями и их абстрактной формулировкой, ибо приобретение впечатлений, равно как и мыслительное овладение ими, – это само по себе уже дело всей жизни. У меня перед Фрейдом и Адлером было большое преимущество: мое развитие осуществлялось не в узких рамках психологии неврозов; я пришел из психиатрии, хорошо подготовленный с помощью Ницше к восприятию современной психологии, и, помимо фрейдовской концепции, имел возможность наблюдать становление взглядов Адлера. Тем самым я был, так сказать, с самого начала вовлечен в конфликт и был вынужден не только чужие, но и свои собственные мнения рассматривать как относительные или скорее как проявления определенного психологического типа. Подобно тому как упомянутый случай Брейера оказался решающим для Фрейда, так в основе моих собственных взглядов лежит одно имевшее определяющее значение переживание. Во время моей студенческой клинической подготовки я довольно длительное время наблюдал случай сомнамбулизма у одной молодой девушки. Этот случай стал темой моей докторской диссертации[89]. Тому, кто знаком с моей научной продукцией, будет небезынтересно сравнить изложенные более 40 лет назад взгляды с моими более поздними идеями.

Работа в этой области – это труд первопроходца. Я часто ошибался и не раз должен был забывать то, чему научился. Однако я знаю и вполне примирился с этим знанием, что так же как из тьмы возникает свет, так и истина выходит из заблуждения. Я рассматриваю в качестве предостережения слова Гийома Ферреро[90] о «mis?rable vanit? du savant»[91] и поэтому никогда не боялся своих ошибок и всерьез в них не раскаивался. Для меня научно-исследовательская деятельность никогда не была дойной коровой или средством приобретения престижа, а была вынужденным, нередко горьким разбирательством, необходимость которого диктовалась повседневным психологическим опытом работы с больными. Поэтому не все, что я высказываю, идет от головы, но кое-что идет и от сердца, и я надеюсь, что благосклонный читатель не упустит этого из виду, если, следуя за интеллектуальной линией рассудка, отметит некоторые лакуны, порой недостаточно заполненные. Гармоничного текущего изложения можно ожидать лишь тогда, когда автор пишет о вещах, уже хорошо ему известных. Но когда, побуждаемый необходимостью оказать помощь и вылечить, он действует как первопроходец, ему приходится говорить и о еще неизведанной реальности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.