Хиллман — созидатель души: метаморфозы личности

Хиллман — созидатель души: метаморфозы личности

В постъюнгианском мире фигура Джеймса Хиллмана выглядит достаточно сложной, и в его многогранном творчестве разобраться не так-то легко. Он опубликовал свыше двадцати пяти книг, включая работы, написанные в соавторстве, и более двухсот различных статей. С момента выхода его первой работы прошло более сорока пяти лет.

В целом можно сказать, что работы Хиллмана сочетают в себе интеллектуальный блеск и великолепие изысканных текстов, тонкость литературного вкуса и трудность в понимании многого из того, что он хочет выразить и передать. Хиллман — автор во многом элитарный, подчас он вынужден — или склонен — прибегать к трикстеризму. По мнению некоторых своих критиков, в частности Д. Тейси, часто он самопротиворечив и легкомыслен в попытках обмануть самого себя. Его эскапады, неожиданные повороты, прыжки и резкие изменения направления движения мысли способны приводить читателя в замешательство и вызывать негодование. Но прежде всего, Хиллман представляет образ «вдохновенного» и ироничного мыслителя, который должен быть воспринят достаточно серьезно именно потому, что побуждающим мотивом его мысли чаще всего является архетипический смысл, архетипическая значимость. Хиллман способен определенно и драматически поляризовать аудиторию и читателя: существует много людей, которые его просто обожают, превозносят и отстаивают его дело, но есть люди (и таких тоже немало), столь же неистово, страстно и горячо противостоящие его идеям и его риторике. Весьма условно можно считать, что его интеллектуальные импульсы, равно как и манера писать и выступать, движимы двумя архетипическими стилями: стилем или паттерном Гермеса, характеризующимся текучестью, изменчивостью, открытостью и сложностью. И стилем «эмоциональной анимы», который производит весьма динамичную риторику и для которого характерно проявление крайностей и драматических разворотов и перемен.

Со многим в этой характеристике я согласен и по собственным впечатлениям, поскольку мне посчастливилось знать Хиллмана лично на протяжении нескольких лет и состоять с ним в переписке еще до того, как он стал всемирно известным психологом.

Поскольку ни Фрейд, ни Юнг, равно как и их последователи, никаких психологических заведений не заканчивали, а обучались психологии сами, то сегодня все мы так или иначе оказались перед лицом существующего нового знания — глубинной психологии, не укладывающегося в рамки ни медицинских институтов, ни университетских кафедр. Так что и герменевтика архетипической психологии рассматривается нами в контексте глубинно-психологической истории и диалектики вообще и в контексте динамики возникновения и развития постъюнгианского движения на Западе, а в последние годы и в России.

С конца 1950-х до конца 1960-х годов Хиллман вполне определенно следовал юнгианской линии развития, его исследования этого периода отличает оригинальность в рамках классической юнгианской теории. К ним, в первую очередь, относятся работы Хиллмана «Самоубийство и душа» (1964) и «Внутренний поиск» (1967). Уже здесь просматривается стремление Хиллмана к интеллектуальной самобытности и стремление выйти за пределы «швейцарско-немецкой» ментальности Юнга.

С начала 70-х до начала 80-х годов мы видим Хиллмана уже в качестве ведущего идеолога и полемиста новой стилистики постъюнгианского движения, определяемого теперь как «архетипическая психология». Средиработэтогопериодаможноназвать «The Myth of Analysis» (1972), «Loose Ends» (1975), «Re-Visioning Psychology» (1975), «The Dream and the Underworld» (1979), «Archetypal Psychology» (1983), «Healing Fiction» (1983).

В отношении стилистики архетипической психологии в рамках постъюнгианского движения в целом можно сказать, что она действует отчасти в контексте современной европейской и американской университетской мысли и критически осмысливает наследие Карла Юнга под углом зрения интеллектуальной традиции постмодерна, хотя сам Хиллман об этом нигде не упоминает.

С начала 1980-х Хиллман постепенно оставляет интеллектуальные размышления по поводу архетипической психологии в пользу нового «экопсихологического» дискурса, главный интерес которого вращается вокруг представления о «душе мира», — неоплатонической идеи, переработанной в психологическом ключе. Примечательно, что подобный подход решительно атаковал современную психотерапию с ее обращенностью в глубины человеческой психики и концентрацией на внутрипсихических проблемах и индивидуальной симптоматике. В одном из своих многочисленных интервью Хиллман говорит:

«Все стало чертовски „внутренним“! Это особенно проявилось в том, как массовая культура воспринимает Юнга. Все буквализировано. Все посвящено моей „внутренней“ жизни. А ведь весь фокус юнговского подхода заключается в том, чтобы дать свободу потоку мысли, дать свободу исследовать различные аспекты явления… А нынешние юнгианцы во многом жертвуют юнговским даром — культурной перспективой, пытаясь загнать эту „свободу“ в терапевтический кабинет. Юнг путешествовал по миру, разговаривал с африканцами и индейцами… Он говорил, что психическое разлито в мире, а не в черепной коробке, не „внутри“ нас. Широко известно его критическое замечание по поводу современной жизни о том, что боги — голоса мировой психики — стали болезнями. И здесь меня каждый раз спрашивают: не имеете ли вы в виду то, что боги существуют на самом деле? Что они реальны и живут внутри нас? И тогда я говорю: давайте рассмотрим саму идею „внутри“. „Внутри“ — это где?» (Hillman, 1983b).

Как видим, в этот «экопсихологический» период Хиллман решается отвергнуть даже и некоторые установки самой архетипической психологии.

С начала 1990-х годов Хиллман — известный и своеобразный автор, популяризатор своих прежних идей. Здесь Хиллман, по мнению его коллеги и друга Адольфа Гуггенбюля-Крейга (личное сообщение), по-прежнему придерживается той же самой «психоэкологической» установки, но его стремление к коммерческому успеху наряду с желанием стать повсеместно признанным выводят его на новый уровень общепризнанного «экопсихолога».

Каждый из вышеназванных этапов интеллектуальной карьеры Хиллмана отражает его связь с меняющимся профессиональным окружением. Первый — с клинической деятельностью и работой в Институте Юнга в Цюрихе (Кюснахт). Второй — с университетской жизнью в Америке и нынешней интеллектуальной традицией в западном общественном сознании. Третий (очень условно совпавший с уходом из аналитической и клинической практики) — стем самым «реальным миром» за пределами клиники и академической жизни. Четвертый — с публичной деятельностью в качестве писателя и лектора, лидера гуманитарного движения «Новый век», телевизионного ведущего, гостя многочисленных ток-шоу и автора международных бестселлеров.

Хиллман, по мнению ряда наблюдателей (Д. Тейси, А. Гуггенбюль-Крейг, Э. Самуэлс), разыгрывает непреодолимое влечение своего даймона, которое описывается на языке мифической фигуры Гермеса. Гермесу присущи действия, разрушающие общепринятые границы и правила, он не боится «наступать на горло собственной песне». Его не пугает драматическая смена направления своего движения, он свободно чувствует себя в мире «коммерции и чистогана». Наверное, только Аполлон, живущий в каждом из нас, считает такой мир «вульгарным», оскорбительным и противным для себя. Гермесу предназначено, не в пример Аполлону, действовать вызывающе, шокировать публику своим поведением, и, видимо, в ответ за пренебрежительное отношение к себе Гермес вручает Аполлону лиру и свирель, призванные наполнить мир восторженными лиризмом, поэзией и ритмом в психической сфере, находящейся под покровительством этого солнечного и справедливого бога.

Но тем, кто решает следовать за Хиллманом, приходится нелегко, ибо Хиллман — тот самый лидер, который не желает, чтобы за ним «следовали». Он всегда меняет тактику, так что его последователи постоянно ищут его местонахождение и новое обличье.

Вещи, которые Хиллман еще недавно презирал (например, политику или экономику, а в другом контексте метафизические категории), внезапно могут стать краеугольными камнями его новой работы, а нежно лелеемое им в одной книге правило или наставление может совершенно исчезнуть из его поля зрения через год.

Он одновременно и все, и ничего в своих разнообразных воплощениях, и новая маска уже может находиться в производстве, хотя теперь (вероятно, из-за возраста) его меркурианская походка несколько замедлилась, сбивается на самоповторы.

Для него характерны взрывчатость смысловых фрагментов и замысловатость самой фразы, Хиллман блестяще владеет техникой аргументации, и он отличный стилист. Хиллман обладает удивительной способностью разрушать обыденное — традиционное — понимание, переворачивать с ног на голову и обратно стандартные истины. Его отличает пытливый, проникающий и энергичный взгляд, так что с самого начала вы понимаете, что перед вами не просто один из интеллектуалов, но непременно лидер какого-то движения.

В начале 1970-х Хиллман вернулся в США, оставив Институт Юнга в Цюрихе, и начал интенсивную преподавательскую деятельность в различных университетах Америки — Сиракузах, Йеле, Чикаго и Далласе. Тот факт, что он оставил Цюрих при весьма сложных обстоятельствах и был втянут в различные сомнительные с этической точки зрения «разборки», несомненно, сделал его более настойчивым в поисках нового профессионального контекста. И Хиллман попытался вдохнуть новую жизнь в академическую сферу психологического знания. До него основной поток юнгианской литературы варился, что называется, «в собственном соку», и ему явно недоставало читателя, еще не «соблазненного» идеологией Юнга. Работы Хиллмана пришлись весьма кстати, по крайней мере, в США; они, подобно лакмусовой бумажке, продемонстрировали читательский интерес широкой публики, живущей в русле современной интеллектуальной традиции. В каком-то смысле Хиллман вынес наследие Юнга за пределы узкого круга посвященных (в США и Западной Европе) в клиническую практику, ввел его в основной интеллектуальный поток западной культуры. Он определенно является «посланцем» архетипического видения широкому интеллектуальному кругу людей.

Что же лежит в основе направления архетипической психологии и какие идеи предлагает нам Хиллман в рамках своего учения?