Не надо нервничать, лучше радуйтесь!

Не надо нервничать, лучше радуйтесь!

Чтобы понять эмоции, нужно обязательно разобраться во взаимоотношениях между телом и сознанием. Одной из первых попыток сделать это стало предположение Уильяма Джеймса: эмоции возникают в результате реакции организма на неожиданный стресс. Если человек встречает медведя, у него тут же включается реакция бей-или-беги, призванная разобраться с угрозой, а страх он почувствует позже. Так и должно быть, это хорошая эволюционная стратегия — ведь в ситуации потенциальной опасности лучше сначала действовать, а потом уже задавать вопросы. Джеймс считал, что отреагировать человек должен раньше, чем у него появится время как следует обдумать ситуацию. Не стоит сидеть на месте и размышлять о том, какие чувства вы испытываете по отношению к медведю.

В современном мире большинству из нас редко приходится встречаться с медведями, но у каждого бывают ситуации, когда нужно действовать сейчас, а думать потом. Это может быть внезапный испуг, когда кто-то неожиданно выскакивает на вас из-за угла, или неожиданная угроза. Мгновенно начинается подготовка: в кровь впрыскивается адреналин, подскакивают пульс и частота дыхания. Хамское поведение на дороге — классический пример агрессии, которую предполагаемая угроза порождает прежде, чем мы успеваем оценить угрозу реальную.

Гипотеза Джеймса об эмоциях, следующих за реакцией, не учитывала ситуации, в которых тело реагирует на стрессовую ситуацию медленнее, чем идет мыслительный процесс. Кроме того, люди не всегда чувствуют изменения в организме в стрессовой ситуации. Иногда эмоции предшествуют телесным изменениям; именно поэтому мы, прежде чем покраснеть, испытываем смущение. Может быть, вы прилюдно рыгнули, огляделись вокруг — и чувствуете, как ваши щеки теплеют и наливаются краской, когда до вас доходит эмоциональный смысл произошедшего. Мысль возникла практически мгновенно, а вот на изменения в токе крови потребовалось больше времени. Так что же здесь является причиной? Бегство вызывает страх или мы убегаем именно потому, что испугались?

Верно и то и другое. В некоторых ситуациях необходимость максимально быстрой реакции перевешивает необходимость подумать (к примеру, в случае внезапного появления медведя), тогда как в других лучше обдумать ситуацию, а реагировать потом (к примеру, покраснеть). Однако в обеих ситуациях играют роль опыт и ожидания. Если нам известно, что медведь на самом деле — чучело, мы вряд ли испугаемся. Если мы опростоволосились (рыгнули) в кругу семьи, нам не так неловко.

Как явствует из приведенных примеров, существуют быстрые и медленные пути к эмоциям; какой путь мы выберем, зависит от обстоятельств и от того, как мы интерпретируем ситуацию. Кроме того, на наши эмоции сильно влияют окружающие нас люди. В классическом исследовании на тему важности социального контекста наивным испытуемым делали укол адреналина, сказав им, что это витамины, которые должны повысить качество прохождения некоего визуального теста. Все это было лишь дымовой завесой для реальной цели исследования — посмотреть, как влияют окружающие на наши эмоциональные переживания. Некоторым участникам говорили правду: что от инъекции у них будут дрожать руки, пылать лицо и участится сердцебиение. Другим называли не те симптомы: говорили, что будет слегка болеть голова и чесаться кожа.

Пока участники эксперимента сидели и ждали, их попросили заполнить анкету о настроении. Среди них сидел и экспериментатор, действовавший одним из двух способов. Он не получал инъекции адреналина, но вел себя либо негативно, жалуясь на исследование и ученых, либо позитивно, говоря, что все очень интересно и они прекрасно проводят время.

Тем временем у настоящих испытуемых адреналин активировал ГГН-систему и вызывал проявление телесных признаков, характерных для реакции бей-или-беги. Внезапно у человека появлялись соответствующие ощущения, но как он мог их интерпретировать? Те, кто был предупрежден о реальном действии адреналина, понимали все правильно («Я чувствую себя немного на взводе из-за укола»). Но те, кто не ожидал сердцебиения и дрожания рук, должны были как-то интерпретировать сигналы своего организма. Именно в этот момент поведение окружающих играло принципиальную роль. Эмоции, которые испытывал наивный участник эксперимента, зависели от поведения подсадной утки. Те, кто сидел в одной комнате с воодушевленным экспериментатором, оценивали свое настроение гораздо более позитивно по сравнению с теми, кто делил комнату с экспериментатором раздраженным. Оба участника для интерпретации собственных телесных ощущений использовали социальный контекст, то есть поведение окружающих. Так что, как бы нам ни нравился рок-концерт, футбол или отдых в парке аттракционов, наш эмоциональный опыт сильно зависит от реакции остальных.

Значение интерпретации объясняет, почему в определенных ситуациях одни из нас чувствуют тревогу, а другие — радостное возбуждение. По ходу жизни мы постепенно учимся интерпретировать ситуации на основании накапливаемого опыта. Вот почему дети, выросшие в обстановке постоянных конфликтов и проявлений агрессии, начинают воспринимать это как норму и всегда ждать чего-то подобного. Единственное, что можно наверняка предсказать в любом домашнем конфликте, — это злость. Там, где злость, там скоро будет насилие, поэтому дети, подвергавшиеся насилию в семье, как правило, раньше других замечают злость на лицах и вообще определяют лица в среднем как более злые, хотя к другим эмоциям никакой особой чувствительности не проявляют. Такая тенденция показывает, что эти дети всегда готовы к реакции бей-или-беги.

Эти знания позволяют нам менять поведение проблемных подростков. Мои коллеги по департаменту в Бристоле подготовили серию компьютерных изображений лиц, полученных путем трансформирования лиц реальных, с гаммой чувств, постепенно переходящих от радостного через нейтральное к злому. Подростки, многие из которых имели криминальный опыт и находились под наблюдением как потенциальные рецидивисты, воспринимали промежуточные эмоции как более агрессивные. Однако путем хитроумных махинаций и ложных обратных связей у половины из них экспериментаторам удалось немного снизить предрасположенность к повсеместному обнаружению злости. Иными словами, после тренинга они с гораздо большей вероятностью воспринимали промежуточные лица как радостные, а радостные как еще более радостные.

Психологам удалось сдвинуть восприятие подростков в сторону более позитивной интерпретации. Замечательно, что эффект этот оказался долгоиграющим и заметно изменил их поведение в целом. Подростки вели дневники, а оценивали их исследователи, которые ничего не знали о состоянии каждого подростка. После всего двух недель занятий те подростки, отношение которых к миру удалось изменить, были, по оценке наблюдателей, более жизнерадостными, менее агрессивными и меньше конфликтовали с окружающими.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.