Предшествующее противодействие

Предшествующее противодействие

Отношение с другим человеком – это, к сожалению, по большей части всегда какая-то борьба. А любить «дальних», как известно, значительно легче, чем «ближних»; с «ближними» мы уживаемся лишь через боль. Избавляясь от идеалистических определений человеческой природы, мы вынуждены признать, что принцип «человек человеку – волк» куда чаще соответствует действительности, нежели «человек человеку – друг, товарищ и брат». Не случайно поэтому процесс нашего становления как личностей (процесс формирования нашей личности) сложен и сопряжен со множеством психологических тягот.

При этом, всякое феноменологическое описание этого процесса будет грешить допущениями, ведь мы смотрим на него через призму зрелой личности. Нам не пережить вновь то, что переживает младенец или трехлетний ребенок, а для истинного исследования ценен только такой, актуальный психологический опыт. Поэтому заключения здесь умозрительны и зиждутся на «здравом смысле». Впрочем, это все-таки не лишает нас возможности приблизиться к решению многих важных вопросов, если мы заставим себя жестко придерживаться методологии и не отбрасывать возникающие на этом пути находки, даже если в какой-то части они противоречат устоявшемуся мнению и формальной логике.

Сейчас, однако, нас интересует не сам процесс формирования личности, а его основная линия, мы должны понять истинное отношение между личностью и социумом, точнее – положение личности в социуме. Прежде всего, имеем точку отсчета – существо, появившееся на свет, которое не имеет никакого представления о социальности и вообще о мире. То есть, в каком-то смысле – это чистый лист бумаги, с другой стороны, перед нами итог процесса социализации – это человек, способный на целый спектр эмоций и переживаний, человек, исповедующий свою правоту и готовый даже навязывать ее другим.

Он научен испытывать презрение, ненависть, вражду, даже если для этих чувств нет достаточных оснований. Он способен и, например, на чувство мести, хотя повод к ней находится в невозвращаемом прошлом, то есть восстановить уже ничего нельзя, а зачастую и просто нечего восстанавливать, поскольку вся «причина» заключается в простом, неаргументированном чувстве неприязни. Вообще говоря, феномен «врага» – один из самых поразительных в социальной практике. По странному стечению обстоятельств одна нация может «просто так» ненавидеть другую, а одно какое-нибудь едкое, но в целом ничего не стоящее замечание какого-то человека может стать причиной его убийства (на дуэли, как это случалось в прошлом, или в «пьяной разборке», как это случается сейчас).

Все это не что иное, как указание на неадекватность современного человека его же собственной реальности. Его личность адекватна социальной практике, но последняя, будучи сотканной из мира идей, порочна сама по себе, и поэтому цена этой личностной социальной адекватности – мягко говоря, не лучшее психологическое здоровье человека. Одиночество – способ существования личности, она практически не может его преодолеть, если же личность преодолеет одиночество – она перестанет быть личностью, потому как в этом случае устраняются все те неисчислимые требования, которые и составляют, на поверку, сам костяк социальных отношений.

В подавляющем большинстве случаев мы живем в ситуации «третьего лица»: рядом с нами не равноценные нам «Ты», а иные – «они». Причем, это тягостное ощущение, когда ты поставлен в положение «третьего лица», знакомо каждому. В этом мы чувствуем пренебрежение к нам, к нашей личности. «Он как будто меня не замечает», «она говорит это так, будто бы меня нет», «мое мнение никого не интересует» – это стандартные жалобы на психотерапевтическом приеме. Среди правил этикета на этот случай даже предусмотрено специальное императивное требование: нельзя в присутствии человека говорить о нем в третьем лице, а ведь это происходит на каждом шагу, нас словно бы что-то тянет сказать про «ты» – «он». «Он» – своего рода мальчик для битья, которому достаются тумаки, заработанные кем-то другим в нашем повседневном общении. Когда жена рассказывает о муже, жалуется на него, слово «он» оказывается почти что словом-паразитом: «он такой-то…, он поступает так-то…, он ко мне относится так-то…» И при необходимости это «спокойный» рассказ легко можно вывести на крик, плач и отчетливое ощущение безысходности.

Мы боимся «ты». В нашей культуре использование обращения «ты» сопряжено со множеством сложностей. «Ты» или «вы» определяет некое поле дозволенности, разрешение обращаться на «ты» – это как уступка, как ограничение собственной свободы, это незащищенность, которую многие боятся. «Вы» – не просто проявление чувства уважения, это определенного рода «неприкосновенность». Желая ударить обидчика, никто не станет думать: «Ну, вы и подлец!», чтобы развязать себе руки, «вы» необходимо заменить на «ты». Вместе с тем, спросить о чем-то, что связано с интимной сферой, легче спросить как раз на «вы», увеличивая тем самым дистанцию: «У вас нет проблем с потенцией?», «Вы регулярно переживаете оргазм?», «Вас посещали гомосексуальные фантазии?» или «Вы меня любите?» Все это легче сходит с уст, нежели те же самые вопросы, но с использованием местоимения «ты». Вопрос, заданный на «вы», не только обращен к «он», это еще и вопрос «ни-от-кого». Это вопрос ниоткуда и в никуда, он как бы повисает между двумя, не задевая ни того, ни другого. Именно поэтому он менее эмоционально окрашен и менее тягостен. Но чего мы боимся? Почему выход на «ты», который должен был бы, напротив, сделать ситуацию легче, а отношение более доверительными, не приносит нам радости?

Смотреть другому глаза в глаза тоже считается дурным тоном, а в ряде случаев – прямым проявлением агрессии (хотя этот феномен имеет и эволюционную природу). Одна из самых болезненных и эмоционально окрашенных детских игр – «гляделки», победа в ней сопровождается неимоверным агрессивным торжеством, а поражение вызывает слезы и затаенную обиду. Случайно пойманный взгляд – это повод для раздумий, точнее, для озадаченности. А еще это смущение – явное или скрытое за наглостью или безразличием. Оба в этот момент, словно дети, уличенные в рассматривании гениталий, смущаются сами не зная чего, словно бы случилось что-то страшное, но в чем ужас – непонятно.

Вот таким приходит человек на психотерапию. И пока мы не поймем – откуда это, все наши действия тщетны. Так что, нам совершенно необходимо найти ответы на множество вопросов. Какова природа агрессии между двумя людьми? Что за странные перипетии формирования личности привели к такой ситуации в отношениях между людьми? Почему мы смущаемся чужого взора? Почему человеческая близость – такое редкое явление? Почему миф Платона об Андрогине так популярен и с такой настойчивостью ошибочно трактуется как возможность найти одну единственную половину? Впрочем, все эти вопросы можно свести к одному – каков генез обычных межличностых отношений?

Отчасти мы уже говорили об этом, когда рассказывали о процессе формирования личности. С самого раннего возраста мы испытывали на себе давление со стороны взрослых, узнавали на своем опыте о том, что такое «плохие человеческие качества» в коллективе сверстников. Подчас, подвергались откровенной агрессии. «Другой» стал для нас настоящей загадкой, и загадкой, надо признать, далеко не самой приятной. Того, что нам непонятно, мы инстинктивно избегаем, а подобная тактика не способствует пониманию, скорее, напротив – порождает иллюзии. Поэтому мы перестали играть в «гляделки» и начали интерпретировать взгляды, поступки, высказывания, отношения… Где мы оказались после этого? Исторгнутыми из непосредственной социальной коммуникации в пространство собственной индивидуальной реальности, по большому счету, отделенной от жизни.

И здесь мы снова вспоминаем об этом, сделанном нами выше, наблюдении – ребенок оказывается не в мире с «ты», а в мире с «они». Отсюда и пресловутая детская жестокость, и эгоцентризм ребенка, давно миновавшего стадию обязательного и естественного для всякого ребенка эгоцентризма. Ребенок существует в социальном мире, который он, к сожалению, воспринимает враждебным себе, в мире, от которого он считает нужным защищаться, в мире, где ему постоянно приходится вести сложные и по большей части лживые дипломатические переговоры. Стоит ли затем удивляться той странной социальной неадекватности, которую мы обнаруживаем уже у взрослых людей? Вряд ли.