Разные страны и разная кожа.

Разные страны и разная кожа.

«Известно, что от брака между людьми разной национальности получаются более умные дети. А что вы можете сказать об отрицательных последствиях такого брака? Насколько он прочен?» (Симферопольский университет, сентябрь, 1984.)

«Хорошо ли, когда любят друг друга девушка и юноша из разных стран? Более того, разного цвета кожи?» (ДК МЭИ, март, 1976.)

По-моему, в любви таких людей есть и увеличенные преимущества, и увеличенные опасности. Обычно разница между ними — в характере, привычках, обычаях — гораздо больше, чем у людей из одной страны, и эта разница двояка: она может и усиливать их интересность друг для друга, обогащать поле супружества — и затруднять их уживание, делать более тяжелой совместимость.

Впрочем, именно интерес к непохожему может и сглаживать разницу у таких людей, облегчать затрудненное уживание. Для этого, правда, нужна не жесткая, подвижная душа, готовая расширять себя частицами чужого отношения к жизни, странными для себя обычаями, непривычными взглядами.

Еще больше это касается людей разного цвета кожи. Конечно, все они равны, никто не хуже и не лучше другого, и в душевных свойствах каждого есть такие достоинства, которым другой может только позавидовать.

Но такие люди выросли в непохожем психологическом климате, и ими движут и близкие, и далекие друг другу пружины подсознания, родственные и чуждые двигатели безотчетных эмоций, эстетических ощущений. У них может быть и похожая, и разная брезгливость, похожий и разный набор бытовых «нравится» и «не нравится», «хочу» и «равнодушен»…

Если союзного в такой разнице больше, чем противного, тогда люди будут обогащать друг друга, обмениваться частицами своих душ, и притяжение их родственных черточек будет сильнее, чем отталкивание чуждых.

Но любовное уживание таких людей может быть психологически затруднено, потому что самые первичные, самые безотчетные струны их ощущения красоты и некрасоты, приятного и неприятного, — эти струны могут быть настроены по разным психологическим камертонам.

Этот психологический драматизм, видимо, неизбежен, и смягчать его можно, пожалуй, только терпеливым и доброжелательным привыканием к непривычным чертам другого человека, доброй и глубокой, до самого дна, перенастройкой своих первичных эстетических механизмов.

В последние десятилетия смешанные национальные браки возникают все чаще: их у нас 15–20 процентов (именно национальных, не интернациональных — тех мало).

Но они распадаются не чаще, а то и реже, чем однородные браки. Значит, их «опасность» не больше, чем опасность обычных браков.

С ходом времени обыденная жизнь будет, очевидно, все больше интернационализироваться, национальное перемешивание в быту станет все больше нарастать. Смешанные браки постепенно будут становиться новой общечеловеческой нормой, все более массовым видом семейного союза.

Генетики говорят, что сочетание далеких генетических нитей освежает и усиливает самые разные достоинства человека — физические, нервные, умственные, эмоциональные… Возможно, тут лежит один из путей к новому, единому человечеству — к новой, хотя и очень далекой культуре вселенского существования. Так это или нет, но сейчас, видимо, срочно нужен особый раздел в психологии совместимости, который подробно говорил бы и об особых достоинствах, и об особых подводных камнях смешанного союза.

«Считаете ли вы, что семейные отношения зависят от национальных особенностей народа и в связи с этим имеете ли вы основания, приехав из Москвы, говорить, что «мы» в семейных отношениях идем к краху?

Семейный стаж — 8 лет, нац. — украинцы. Семья крепнет».

Эту записку я получил весной 88-го года в Киеве, в дискуссионном клубе международного студенческого фестиваля. Устроители дискуссии сказали потом, что записку послал человек из УКК — Украинского культурологического клуба, в который входят и националисты.

В записке, по-моему, национализма нет, есть просто задиристость. А в недоверии к московскому гостю, наверно, виноват сам гость: говоря о семейных кризисах, он приводил только общесоюзные цифры и не приводил украинских.

Когда он назвал их, оказалось, что украинская семья страдает от таких же бед, как русская, как семьи многих других народов…

Что касается национальных обычаев, то они влияют на семью ровно настолько, насколько живут в наших буднях. Такие обычаи больше сохранились в сельской семье, особенно окраинной, на которую меньше влияли городские нравы, а кроме того, в семье кавказских и среднеазиатских народов. Но как именно эти обычаи действуют на семью, что они дают ей и что отнимают, — все это мы знаем поверхностно: социология и этнография очень неглубоко изучают сегодняшнюю национальную семью.

Разрушительные раны национальным нравам нанесли современные города — их отрыв от вековой народной почвы; губило их и пренебрежение к сокровенным национальным богатствам, которое долго правило бал в нашей стране.

Впрочем, в национальных обычаях идут сейчас громадные — и двоякие — исторические переломы. Вместе с патриархатом умирают, хотя и медленно, недобрые обычаи, которые возвышали мужчин и умаляли женщин. Но с ними угасают и те жизнетворные нравы, которые веками окружали семью, как ветви окружают ствол: и карнавальные семейные празднества — от смотрин, сватовства, помолвки; и общинные нравы большой и малой «помочи» — помощь друг другу в буднях и тяготах; и вереницы языческих праздников, которые родились еще во времена культов плодородия, и которые сплачивали, единили семью, расцвечивали своей яркостью ее будни…

Нынешняя семья оголена от этих ветвей, от их зеленого шума, и она без них — унылый отесанный столб. Новые обряды, которые пытаются кое-где насадить, чаще всего полны головного, рационального духа и потому не могут вживиться в наши сердца, врасти в наши будни.

И вряд ли мы сможем спасти семью, вдохнуть в нее новые силы, если не возродим лучшее в старых силах — в великих национальных обычаях каждого народа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.