Предсовременная и современная психологиЯ
Предсовременная и современная психологиЯ
Кто является психологом, а кто — нет? И что же такое психология? Ответить на первый вопрос, казалось бы, очень просто. Каждый, кто не изучал психологию и не получал специального образования в этой области, не является психологом. Практически это означало бы, что каждый — непсихолог. В действительности дело обстоит не так. Я бы даже позволил себе заявить, что непсихологов не бывает, потому что все мы применяем и вынуждены применять на практике наши собственные психологические шаблоны по мере того, как мы живем нашей жизнью. Мы должны знать, что происходит в душах других людей. Мы должны попытаться понять их. Мы даже должны попы-даться предсказать, как другие поведут себя в той или иной ситуации. Если мы так поступим, то нам не понадобится посещать университетскую лабораторию. Лаборатория повседневной жизни (в которую даже нет необходимости ходить) предоставила нам более широкую возможность докопаться до сути и обдумать любое количество событий и ситуаций. Итак, мы задали некорректный вопрос. Нам следовало бы спросить, не «не являемся ли мы психологами или непсихологами», а «хорошие ли мы психологи или плохие»? Каков бы ни был ответ на вопрос, я чувствую, что изучение психологии может помочь нам стать более хорошими психологами.
Это подводит нас к нашему второму вопросу: что такое психология? На этот вопрос ответить гораздо труднее, чем на первый. Уделим ему немного внимания. Литературное значение психологии — «наука о душе». Но знание этого не проясняет нам, что именно есть наука о душе, что она изучает, каковы ее методы, каковы ее цели?
Большинство людей думают, что психология — относительно молодая наука. Такое впечатление сложилось благодаря тому, что в основном только в последние 100–150 лет слово «психология» вошло в употребление. Но они забывают, что была предсовременная психология, которая возникла, пожалуй, около 500 г. до н. э. и продолжала развиваться до XVII в. Однако эта психология называлась не «психологией», она была известна как «этика», или чаще как «философия», тем не менее это не делает ее психологией в меньшей степени. Какова была цель этой предсовременной психологии? Наш ответ может быть абсолютно краток: предсовременная психология стремилась понять человеческую душу, чтобы сделать людей лучше. Мотивация психологии была, следовательно, моральной. В действительности можно даже сказать религиозной или духовной.
Я всего лишь кратко остановлюсь здесь на нескольких примерах этой предсовременной психологии. Буддизм развил экстенсивную психологию, т. е. крайне сложную и утонченную. Аристотель написал учебник по психологии и озаглавил его «Этика». Стоики создали очень интересную психологию, и некоторые из вас может быть уже знакомы с «Рассуждениями о самом себе» Марка Аврелия. У Фомы Аквинского вы найдете систему психологии, из которой, вероятно, сможете узнать больше, чем из самых современных учебников. Его разбор таких понятий, как нарциссизм, гордыня, покорность, скромность, комплекс неполноценности и многие другие, является таким же интересным и глубоким, как и в других источниках. Спиноза тоже написал психологию и, так же как и Аристотель, назвал ее «Этика». Спиноза, вероятно, был первым великим психологом, четко признавшим силу бессознательного, когда говорил, что все мы осознаем наши желания, но не осознаем вызывающие их мотивы. Как мы вскоре увидим, именно это наблюдение много лет спустя послужило основой глубинной психологии Фрейда,
Современный период засвидетельствовал подъем абсолютно отличной психологии, которой в целом не более сотни лет. Эта психология имеет иную цель — не понять душу, чтобы мы смогли стать лучше как люди; ее цель, строго говоря, — понять душу так, чтобы мы смогли стать более успешными людьми. Мы хотим понять самих себя и других, чтобы научиться одерживать победы в нашей жизни, чтобы суметь манипулировать другими людьми, чтобы сформировать себя теми способами, которые бы благоприятствовали нашему собственному продвижению.
Мы сможем полностью понять разницу между разговорами о предсовременной и современной психологии, только если поймем, как сильно изменилась культура и цели общества. Теперь я, вообще говоря, уверен, что люди в классической Греции и в средневековье не были намного лучше, чем мы сегодня. Их повседневное поведение было, вероятно, хуже, чем наше. Но, несмотря на это, их жизнь управлялась идеей, и эта идея была такова, что одной лишь ежедневной заботы о хлебе насущном было недостаточно, чтобы сделать жизнь достойной того, чтобы жить. Жизнь должна была иметь предназначение, и большую часть этого предназначения составлял личностный рост, развитие человеческих возможностей. В этом-то и заключалась уместность психологии.
Современный человек видит вещи иначе. Он не столько интересуется бытием и становлением, сколько тем, чтобы иметь больше. Он хочет иметь лучшую работу, больше денег, уважение, власть. Но мы знаем, что все больше и больше людей начинают сомневаться, сделают ли подобные цели их действительно счастливыми. Смысл слова «иметь» меняется, и это сомнение, возможно, нигде не является более явным, чем в Соединенных Штатах — самой богатой и экономически развитой стране мира. Но я не зочу здесь глубоко вдаваться в этот вопрос. Все, что я хочу предложить, — это то, что две различные идеи о целях жизни предполагают выбор двух различных направлений психологии. Теперь я хотел бы привести краткий очерк истории современной психологии, так чтобы вы имели некоторое представление о ее главных тенденциях. Современная психология имела очень скромные начала.
Она началась с изучения памяти, акустических и визуальных явлений, ассоциации идей и психологии животных. Наиболее важной и влиятельной фигурой в те ранние дни современной психологии был, возможно, Вильгельм Вундт.
Психологи тогда не писали для широкой публики, и они в общем-то не были хорошо известны. Они писали для своих коллег, и только немногие «непрофессионалы» выказывали какой-то интерес к их работе и публикациям.
Эта ситуация, однако, радикально изменилась, и психология начала завоевывать популярность, когда она переместила свой фокус на мотивы, лежащие за человеческим поведением. Эта область научного поиска преобладала в психологии в течение последних 50 лет. Это, конечно, касается всех нас, так как все мы хотим знать, что мотивирует наше поведение и почему мы действуем под влиянием одних мотивов, а не других. Если психология может обещать нам какую-то ясность по этим вопросам, тогда она, очевидно, может представлять для нас огромную ценность. И поэтому психология мотиваций стала, возможно, наиболее популярной из всех наук, причем в популярности за последние десятилетия она имеет больше завоеваний, чем потерь.
Имеются две основные школы в этой популярной психологии: теория инстинктов и бихевиоризм. Позвольте мне сказать несколько слов о теории инстинктов. Эта теория восходит к одному из величайших мыслителей XIX в. Чарльзу Дарвину, который был одним из самых первых ученых, исследовавших инстинкт как мотивирующую силу человеческого поведения. Используя его работу в качестве основы, другие пошли дальше в развитии теории, которую мы могли бы подытожить следующим образом: каждое человеческое действие имеет за собой мотив, и в каждом частном случае этот мотив является независимым и врожденным инстинктом. Так же, как и животные, мы рождаемся с уже готовыми инстинктами. Если мы агрессивны, то причиной является наш инстинкт агрессии. Если мы раболепствуем, вините наш инстинкт раболепия, если мы алчны — наш инстинкт алчности; если мы ревнивы, возьмите на заметку наш инстинкт ревности; если мы получаем удовольствие от совместной работы, тогда это наш инстинкт сотрудничества. Если мы ловко избегаем опасности, то это наш инстинкт бегства и т. д. и т. п. В самом деле, если мы прикрепим ярлык ко всем инстинктам, с которыми имеют дело теоретики инстинктов, то получим в конечном счете примерно две сотни различных инстинктов, каждый из которых будет мотивировать определенный тип человеческого поведения аналогично клавише пианино, которая при нажатии вызывает звук определенной частоты. Первыми выдвинули теорию инстинктов два американца: Уильям Джеймс и Уильям Макдугалл. Из только что мною приведенного краткого изложения у вас может создаться впечатление, что теория инстинктов очень упрощена и крайне наивна. Конечно же это не так. Используя представленную Дарвином основу, эти два ученых, а вместе с ними и остальные выдающиеся и проницательные мыслители создали крайне интересное воззрение. Эта концепция проблематична в том смысле, по-моему мнению, что построена она неправильно. В действительности это вовсе не доктрина, а только ментальное построение, которое в реальности совершенно не имеет основы. Самой важной из новейших теорий инстинктов, достигших огромной популярности, является теория Конрада Лоренца, который свел человеческую агрессию к (в большей или меньшей степени) врожденному инстинкту агрессии.
Одной из слабостей теории инстинктов является ее тенденция излишне упрощать. Было бы чересчур простым решением постулировать инстинкт для каждого отдельного проявления человеческого поведения, причем такое постулрование в действительности ничего не объясняет. Все, о чем оно говорит, это то, что различные действия имеют свои собственные различные мотивы и что эти мотивы являются врожденными. Но нет ничего из того, что можно было доказать для большинства этих так называемых инстинктов. Имеется неколько инстинктов, такие как защитно-агрессивный, бегства и, до определенной степени, сексуального поведения (хотя здесь мы даже менее уверены в нашем обосновании), в которых присутствуют квазиинстинктивные элементы. Но здесь мы не должны недооценивать тот факт, что учеба, влияние культуры и общества могут значительно модифицировать даже эти врожденные побуждения до такой степени, что как у людей, так и у животных, подверженных такой модификации, они могут почти исчезнуть или, наоборот, стать сильно акцентированными.
Другая слабость теории такова, что некоторые инстинкты сильно развиты в одних индивидах и культурах и почти не существовали в других. Имеются, например, первобытные племена, которые крайне агрессивны, в то время как другие не выказывают практически совсем никакой агрессии. То же самое верно и для индивидов. Если кто-нибудь придет сегодня к психиатру и скажет: «Доктор, я так разъярен, что хотел бы убить кого-нибудь: мою жену, моих детей, себя самого…», психиатр не скажет: «Ага, в этом человеке очень силен инстинкт агрессии». Вместо этого он поставит примерно следующий диагноз: «Этот человек, должно быть, болен. Агрессивность, которую он проявляет, обосновавшаяся в нем ненависть, является признаком заболевания». Если бы агрессивность человека мотивировалась инстинктом, то человеческое поведение было бы нормальным, естественным, а не симптомом болезни.
Мы также находим, и это очень важно, что наиболее отсталые из первобытных людей, охотники-собиратели, люди самых ранних стадий цивилизации, были наименее агрессивными из всех представителей человеческого рода. Если бы агрессивность была врожденной, то она должна была бы проявляться в наибольшей степени у охотников-собирателей. Фактически, как раз обратное является верным. Именно рост цивилизации, начавшийся около 4000 лет до н. э., именно появление больших городов, королевств, иерархий, армий, именно изобретение войны, изобретение рабства (я здесь преднамеренно использую слово «изобретение», потому что ни одна из этих вещей не происходит в природе без человека) — именно все это создало благоприятную почву для садизма, агрессии и желания подчинять и разрушать, для болезней, которые среди первобытных, доисторических людей никогда и нигде не существовали в такой степени.
Именно эта слабость в теории инстинктов побудила бихевиористов предложить радикально противоположную точку зрения. Они считают, что в нас нет абсолютно ничего врожденного и что все, что люди делают, является результатом социальных условий и очень умной манипуляции со стороны части общества или семьи. Самым известным и важным сторонником этой школы сегодня является Б. Ф. Скиннер, который в своей книге «За пределами свободы и достоинства» («Beyond Freedom and Dignity») утверждает то, что можно перефразировать примерно так:
«Такие понятия, как свобода и достоинство, — чистая фикция. Они вовсе не существуют, а являются продуктами такого взаимовлияния людей, при котором они начинают верить в то, что они станут свободными. Ни желание свободы, ни чувство человеческого достоинства не наследуются человеческой природой». Позвольте мне привести простой пример действия данной теории. Маленький Джонни не хочет есть свой шпинат. Если мать накажет его, то, как знают многие родители, многого этим она все равно не добьется. И Скиннер соглашается, что наказание не является правильным методом. Не должно быть также длинных лекций о шпинате, его нужно просто не подавать на стол. А. если маленький Джонни попробовал его, то его мать долж-на ласково улыбнуться и пообещать ему дополнительный кусочек шоколада. В следующий раз, когда шпинат появится на столе, маленький Джонни будет уже более расположен его съесть. Он еще раз заслужит улыбку матери и еще раз получит дополнительный кусочек шоколада. И такие вещи будут продолжаться до тех пор, пока маленький Джонни не усвоит, то есть не поймет, что он получит награду, если съест свой шпинат. Кто не любит наград? И через какое-то время Джонни будет есть свой шпинат с огромным удовольствием, предпочитая его любым другим овощам. Следовательно верно, что все произойдет именно так. Скиннер затратил огромные усилия на нахождение самых хитроумных способов заставить человека сделать то, что он не хочет. Награда, например, не повторяется автоматически каждый раз. Она пропускается один раз, затем возобновляется снова. Было проделано множество искусных исследований и опытов, чтобы посмотреть, как людей прельстить наилучшим образом, как можно использовать награду, чтобы заставить их сделать то, что от них хочет дающий ее человек. Скиннер не интересуется тем, почему этот манипулятор хочет, чтобы люди делали то, что он хочет, так как Скиннер полагает, что ценности не могут иметь какое-либо объективное значение.
Если мы поразмышляем над положением психолога в его лаборатории, тогда достаточно легко понять позицию Скиннера. Едят ли мыши или кролики или не едят — не представляет большого интереса. Единственная вещь, которая интересна, можно ли заставить их при помощи того или иного метода есть или не есть. И с тех пор как бихевиористы наряду с морскими свинками рассматривают также и человека, включая самих себя, они не интересуются вопросом, почему и до какого предела они обусловливают других. Их интересуют только две вещи: могут ли они обусловить кого-то и как они могут сделать это наилучшим образом. Бихевиорист отличает человеческое поведение от самих людей. Он изучает их не в процессе человеческого поведения; он изучает только продукт, а продукт этот — поведение. Людей же, порождающих это поведение, намеренно отбрасывают. Люди как таковые не важны; они являются предметом философии, размышлений. Бихевиориста интересует именно то, что люди делают. Он предпочитает игнорировать вопрос, почему столь большое число людей не реагирует тем способом, каким ему следовало бы реагировать, если считать, что теория верна. Его не волнует тот факт, что многие люди восстают, отказываются соглашаться, не поддаются на изощренный подкуп, являющийся смыслом всей этой теории. Теория допускает, что большинство людей, справедливо оценивающих потенциал своей собственной природы и талантов, предпочитают поддаться подобному подкупу, чем оставаться самими собой.
Теория инстинктов и бихевиоризм, несмотря на огромные различия между ними, имеют много общего. Ни одна из них не дает человеку ни малейшего контроля над своей собственной жизнью. Теория инстинктов рассматривает человека, влекомого побуждениями, которые уходят корнями далеко назад в его человеческое и животное прошлое. Что бы ни происходило с человеком, бихевиоризм видит его ведомым социальными условиями и построениями. Он в такой же степени подвержен влиянию оппортунистических и соблазнительных трюков своего собственного общества, как и человек инстинктов — влиянию истории своего рода. Но ни эти две модели, ни человеческая модель, предложенная обеими теориями, не основаны на том, что именно человек действительно хочет, чем он является, что находится в соответствии с его природой.
Две главные школы составляют большую часть того, что сегодня известно под названием «современная психология». И мне следует добавить, что бихевиористская психология гораздо более влиятельна. Большинство профессоров психологии в американских университетах являются бихевиористами, и советская психология по очевидным политическим причинам следует тем же путем.