Глава пятая. В которой объясняется человеческая щедрость во всем, что касается пищи

Глава пятая. В которой объясняется человеческая щедрость во всем, что касается пищи

Пиры и обязанности

«Тот, кто понимает бабуина, больше продвинулся по части метафизики, чем Локк».

Чарльз Дарвин. Записные книжки78.1836-1844

Вообразите, что люди занимались бы сексом сообща и публично, а кушали тайком и при закрытых дверях. Нет никаких конкретных причин, по которым бы мир не мог быть устроен именно так: желание предаваться любви в одиночестве не могло бы считаться странным, а принятие пищи на виду у всех — постыдным. Нет никаких конкретных причин, кроме одной. Человеческой природы. У людей еда — общественное, а секс — личное: это всего-навсего одна из наших характерных особенностей, но она настолько глубоко внедрена в психику, что обратное кажется немыслимой дикостью. Неизвестно откуда взявшееся странное, но излюбленное многими историками представление, будто уединение во время секса — культурное изобретение средневекового христианства, давным давно опровергнуто. Какому бы богу люди во всем мире ни поклонялись, во сколько бы одежд ни рядились на публике, секс — акт секретный. Им занимаются потихоньку: либо ночью, когда все остальные спят, либо днем в укромном месте, где никто не видит. Такова характерная черта, свойственная всем и каждому. А вот принятие пищи — деятельность общественная, и это тоже справедливо для всего человечества⁷⁹.

Чтобы поесть, на всем земном шаре люди собираются вместе. Кушать в группе — нормально. Мы ужинаем за одним столом со своей семьей, встречаемся с друзьями в ресторанах, уплетаем с коллегами бутерброды во время обеденного перерыва, соблазняем и позволяем соблазнять себя за романтической трапезой при свечах. Если к нам в дом или офис приходит незнакомец, мы угощаем его — пусть даже только кофе и печеньем. Есть — значит делиться. Предлагать пищу — всего-навсего социальный инстинкт.

Еда, которую мы чаще всего делим с другими — мясо. Чем крупнее и значимее трапеза, тем маловероятнее, что его не будет в меню. Описание древнеримского или средневекового пиршества представляет собой перечень различных его видов: жаворонки и кабаны, каплуны и говядина. Разумеется, подавали и овощи. Но именно количество мяса и отличало пиршество от обычного приема пищи. Впрочем, не исключено, что хроникер счел мясо более стоящим упоминания, чем пастернак. Оно по-прежнему играет ведущую роль. Макароны в качестве основного блюда на великолепном банкете, организованном состоятельной компанией в четырехзвездочном отеле, показались бы странными, хотя дома никто из нас против них не возражает.

Есть — значит делиться. Предлагать пищу — всего-навсего социальный инстинкт.

Но и дома мясо расценивается как центральный ингредиент большинства трапез. На вопрос: «Что на ужин?» — человек отвечает: «Бифштекс» или «Рыба». Но он ни словом не обмолвится о картошке или капусте, которые — с точки зрения питательности — важны не меньше. Как правило, мясо кладут на тарелку первым или располагают ближе к середине. Раньше существовала целая церемония: глава семьи разрезал мясо — по справедливости — перед собравшимися гостями. В некоторых домах это принято до сих пор. В течение дня мы часто перекусываем. Сколько же таких перекусов состоят из мяса? Очень немного⁸⁰.

Эти примеры выбраны мной с узкой точки зрения определенной культуры и описывают некоторые привычки западного человека. Но — и я в этом совершенно уверен — то же справедливо и для всего нашего вида во всех культурах и на всех континентах. Еда — занятие общественное, социальное, а мясо обычно, хотя и не всегда, является наиболее распространенной пищей, которой мы делимся с другими. Делать это — самый бескорыстный из наших поступков, это сама основа общества. Сексом мы не делимся: мы ревнивые, скрытные собственники. Представься нам такая возможность, мы бы поубивали соперников и стерегли партнеров. А пища? Ею делиться принято.

Склонность делиться едой, возможно, присуща не только человеку. Но она, по крайней мере, характерна для нашего биологического вида и очевидна уже у маленьких детей. Бирут Галдикас, изучавшая орангутанов в лесах Борнео, вырастила собственную дочь, Бинти, в лагере, полном детенышей обезьян. Наблюдая за ними, она отметила резкое различие между человеком и орангутаном в отношении к пище. «Возможность делиться едой, казалось, доставляла [Бинти] огромное удовольствие. Напротив, Принцесса, как и любой орангутан, выпрашивала, крала и жадно проглатывала еду при каждом удобном случае. Склонность делиться ею явно не являлась частью ее обезьяньего характера в этом возрасте»⁸¹.

Склонность делиться едой, возможно, присуща не только человеку. Но она, по крайней мере, характерна для нашего биологического вида и очевидна уже у маленьких детей.

Чем еще вы готовы делиться так же, как пищей? Похоже, здесь мы столкнулись с удивительно щедрым аспектом человеческой природы, странным источником доброжелательности, не выказываемым людьми относительно прочего своего имущества. Разделение труда и возможности для использования слаженной мощи — вот преимущества добродетели, именно охота впервые открыла перед человечеством ее грандиозные перспективы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.