Торговые войны

Торговые войны

Торговая система племени йир-йоронт для человека каменного века отнюдь не являлась чем-то из ряда вон выходящим. Однако она иллюстрирует два очень важных момента. Во-первых, торговля — это выражение разделения труда. Аборигенам йир-йоронт с легкостью давалась ловля хвостоколов, а племенам, жившим рядом с каменоломнями — добыча камня. Если каждое сообщество делало то, что умело лучше всего, и обменивало результаты своего труда на результаты труда другого племени, оба только выигрывали. И посредники тоже. Так, рабочий муравей и матка выигрывают от того, что каждый специализируется на своем деле. Тело работает лучше, потому что желудок выполняет то, ради чего он создан, а результаты своей работы вносит в общий с другими частями тела котел. Жизнь, как мы уже говорили, не является игрой с нулевой суммой — иными словами, на каждого победителя не обязательно должно приходиться по побежденному.

Жизнь не является игрой с нулевой суммой — на каждого победителя не обязательно должно приходиться по побежденному.

А во-вторых, пример аборигенов йир-йоронт четко показывает, что коммерция — изобретение отнюдь не современное. Невзирая на все возражения Карла Маркса и Макса Вебера, простая идея доходов от торговли лежит в самом сердце как современной, так и древней экономики. И капитал здесь ни при чем. Процветание — это определяемое торговлей разделение труда, не более того. Люди открыли эту истину и пользовались ею за тысячи лет до рождения Адама Смита и Давида Рикардо. Йир-йоронт находились, как согласились бы и Руссо с Гоббсом, в «естественном состоянии». И все-таки ни один деспотичный монарх не навязывал им общественный договор, каковой Гоббс считал необходимым. Не пребывали они и в асоциальном блаженстве, как фантазировал Руссо. Напротив, торговля, специализация, разделение труда и сложные системы натурального обмена уже являлись частью жизни охотников-собирателей. Не исключено, что они существовали многие сотни тысяч лет. Может, даже миллионы. Вот, к примеру, Homo erectus (человек прямоходящий) 1,4 миллиона лет назад массово добывал камень и изготавливал орудия в специализированных каменоломнях, скорее всего на «экспорт».

Человек — охотник-собиратель. Человек — примат саванны. Человек — моногамный коллективист. И человек — меняла по природе. Обмен ради взаимной выгоды стал частью человеческой жизни с тех самых пор, как Homo sapiens выделился в отдельный биологический вид, если не раньше. Нет, это не современное изобретение.

И все же вы напрасно будете искать в антропологической литературе признания не только древности торговли, но и ее распространенности в доиндустриальных обществах. Тому есть простое объяснение, и пример йир-йоронт четко его иллюстрирует. К тому времени, как на место пребывает антрополог, изначальные торговые модели давным-давно оказываются вытесненными западными товарами. Йир-йоронт получили свои первые стальные топоры задолго до того, как стали регулярно встречаться с белыми людьми. А значит, исследователи всегда будут недооценивать роль торговли во времена охоты-собирательства¹⁷².

Торговля — полезная сторона человеческой коллективности. Я утверждал, что люди, как и шимпанзе, отличаются своей необычной приверженностью к территории группы и межгрупповому конфликту. Мы собираемся группами, и та общая судьба, которую мы делим с другими членами своего союза, порождает в нас смесь ксенофобии и культурного конформизма и инстинктивного подчинения более крупному целому. И все это отчасти объясняет нашу кооперативную природу.

Обмен ради взаимной выгоды стал частью человеческой жизни с тех самых пор, как Homo sapiens выделился в отдельный биологический вид, если не раньше.

С другой стороны, разделение на группы делает возможной торговлю между специализированными альянсами. Стаи шимпанзе закрыты: между ними не происходит взаимообмена, за исключением того, который осуществляется через насилие и эмиграцию. Человеческие группы не являются и никогда не были абсолютно закрытыми: они проницаемы¹⁷³. Люди из разных родов встречаются не только чтобы подраться, но и для обмена товарами, информацией, пищей. Блага, которые они получают в результате, либо редки сами по себе, либо непредсказуемы в своей доступности. В некоторых случаях потребность в обмене могут измыслить нарочно, ибо он стимулирует торговлю. Наиболее ярким примером является племя яномамо, живущее в венесуэльских дождевых лесах и изученное Наполеоном Шаньоном.

Последний утверждает, что яномамо пребывают в состоянии хронической войны между деревнями. Насильственная смерть обычна среди мужчин, похищение — среди женщин. Но это не похоже на ситуацию у шимпанзе — Гоббсовой войны каждой группы против всех. Дело тут гораздо тоньше. Ключом к успеху для деревни яномамо выступает альянс с другим поселением. Сложная сеть соглашений объединяет различные деревни в конкурирующие альянсы. Как отдельные особи шимпанзе и дельфинов заключают пакты между особями, так группы людей заключают альянсы друг с другом.

В качестве клея для них используется торговля. Согласно Шаньону, деревни яномамо намеренно создают между собой разделение труда — оправдание торговле, надежно скрепляющей политический альянс между ними.

«Каждая деревня что-то поставляет своим союзникам. Это могут быть собаки, галлюциногенные вещества (и выращиваемые, и собираемые), наконечники и древки для стрел, луки, хлопковая пряжа, гамаки из хлопка или виноградной лозы, корзины нескольких видов, глиняные горшки, а если деревни установили контакт с западным миром, то и стальные орудия труда, рыболовные крючки и алюминиевые горшки»¹⁷⁴.

Дело вовсе не в том, что одна деревня имеет лучший доступ к особому сырью, чем другая. Каждая из них, в принципе, могла бы удовлетворить собственные потребности. Но люди намеренно этого не делают, потому что — хотя Шаньон и сомневается в сознательности мотива — обмен стимулирует торговлю, а значит, и альянсы. В качестве примера ученый приводит деревню, которую снабжало союзное поселение глиняными горшками. Жители первой утверждали, что не умеют или забыли, как делать такие горшки. Однако едва союз распался, они быстро все вспомнили. Деревни яномамо в основном обмениваются артефактами, а не пищей. Полагаю, это характерная черта ранней торговли — опора не на экологическое, а на технологическое разделение труда.

Народ яномамо из Амазонии занимался садоводством и охотой на протяжении относительно короткого периода времени — менее 10 тысяч лет, тогда как аборигены Австралии охотились и собирали примерно в шесть раз дольше. Тем не менее их модели торговли удивительно схожи, включая — это особенно важно — связь между коммерцией и реципрокными пиршествами. Шаньон полагает, что именно последнее — так сказать, цель, а торговля — всего лишь предлог. Ведь именно из пиршеств вытекает дружба, цементирующая альянс, который так ценен в военных действиях. По сути, является ли коммерция способом или целью, наверное, не так уж и важно. Как ни крути, она — предшественник политики, а не ее следствие.