Самый безобразный человек

Самый безобразный человек

Лес постепенно редел и вот внезапно совсем кончился, словно оборвался. Моему взору открылся другой, ужасающий, ландшафт: пустыня темно-красного песка дымилась зловонными испарениями. Множество змей, огромных ящериц и чудовищных насекомых кишело у меня под ногами. Но, как это ни странно, я не был сильно испуган. Каждый занят своим делом, а я не собираюсь никому мешать, так что на сердце у меня было легко и спокойно.

Огромная насыпь одиноко возвышалась над этим морем пресмыкающихся, оттуда слышался мне крик о помощи, туда я и направился.

— Туда ли пришел ты, куда хотел прийти? — спросил меня чей-то голос с вершины холма.

— Я бы не мог быть там, где не хотел бы я быть, — крикнул я в ответ.

— Смело! — расхохотался обладатель загадочного гортанного голоса. — Ты любишь загадки?

— Нет.

— Но, кажется, ты обладаешь пытливым умом? — удивился незнакомец.

— Любые ответы ложны, а чужая правда — чужая правда. Зачем же хранить никчемное и покушаться на чужое? Яне вор и не скряга!

— Ты друг Заратустры? — голос незнакомца дрогнул.

— Ты знаешь? Покажись! — Я отвратителен.

— Что ж поделать? Безобразное лучше несуществующего, а я не люблю лишь несуществующее.

— Отчего же? — удивление незнакомца казалось неподдельным.

Я рассмеялся:

— Как же можно любить то, чего нет? — Я люблю то, чего нет!

— Да? — настал и мой черед удивляться.

— Я убил Бога, Его больше нет, но теперь я люблю Его больше, чем когда Он был жив. Мне были отвратительны его речи! Мне были не по нраву Его бессмысленные деяния! Он сострадал, не страдая! — за негодованием слов безобразнейшего мне слышались невыплаканные слезы.

— Так, может быть, Он и не сострадал вовсе?

— Неправда! — его голос дрогнул.

— Ты сам себя водишь за нос! Думаешь ты, что убил Бога, но убил ты лишь то, что было о Нем сказано.

— Откуда тебе знать?! - рассвирепел мой собеседник. — Мое страдание неизбывно, так может страдать лишь тот, кто посмел убить Бога!

— Ты разрушил сказанное и оказался теперь в пустоте молчания. Ты чувствуешь себя одиноким, оттого и твое страдание. Но не потому страдаешь ты, что убил Бога, а просто молчание, обрушившееся на тебя, не по твоим плечам. Но знай, что и твоя пустота, и окружающая тебя пустота столь же иллюзорны, сколь и уничтоженные тобою о Нем песнопения.

— Ты хочешь сказать: Его не было?! Ты думаешь, я его выдумал?! Ты что же, считаешь меня за обманщика и глупца?! - он появился из-за холма, его губы дрожали, он действительно был отвратителен, но не из-за внешности, а скорее, из-за вычурности своего негодования.

— Погубить иллюзию — не значит обрести истинное.

— Комедиант! Жалкий комедиант! — он тряс передо мной своими огромными кунаками, от чего свисающая с них, словно бы лишняя, кожа омерзительно дрожала.

Я поборол неприязнь.

— Перестань! Ты лучше меня знаешь, что никого не убивал!

Безобразный человек разразился чудовищными рыданиями. Сотрясаясь от приступов плача, он схватил меня за полы одежды и, ударясь в мою грудь своей косматой головой, бессмысленно повторял странную фразу:

— Неправда, неправда! Я убил! Убил! — казалось, он оправдывается.

— Зачем тебе подвиг? Нельзя приобрести величие за счет чего-то, великим можно только быть. Твое одиночество — склеп, а великий мертвец — жалкое зрелище. Ничтожество останется ничтожеством, несмотря на его достижения. Хочешь быть великим — будь им, величие не придется доказывать, оно всегда очевидно.

Этот странный, безобразный, по его словам, человек уже перестал плакать. Он лишь напряженно слушал, а когда я закончил говорить, то спросил:

— Мне нужно искать Заратустру?

— Ты хочешь его убить? — рассмеялся я.

— Я хочу найти выход, ужасно быть в пустыне! Я устал! Неужели же ты не видишь! — он буквально молил меня.

— Перестань искать, и ты найдешь, — тихо ответил я и добавил: — Иди же, уже этим вечером я встречу тебя в пещере моего друга.

— Аминь! Да будет так! — сказал он.

— Тьфу! — я рассердился. — Ты не в театре! У тебя же одна жизнь, одна! Слышишь?! Если ты будешь играть, как и играл ты прежде, то все потеряешь, все! Перестань юродствовать. Разве тебе нужна подать? У тебя же все есть, но ничего в самом Себе не замечаешь ты, страдательный сладострастник! Слишком ты любишь свое горе, слишком им восторгаешься! Он расплакался как дитя, закрыв руками лицо. Я погладил его по голове, песок проскользнул у меня под руками.

— Все. Перестань себя жалеть, это глупо. Было бы что! Да и о чем вообще можно печалиться? Вот что скажу я тебе: если сможешь преодолеть ты свое одиночество — вот будет подвиг, которым ты сможешь гордиться!

Так говорил я с человеком, который называл себя безобразным, но не видел слабости своей, которая делала его некрасивым: он слишком лукавил, когда называл себя отвратительным.

Я последовал дальше.