6. Различные виды неврозов.

6. Различные виды неврозов.

Мы уже знакомы с некоторыми последствиями невротического использования энергии и с вредом, который оно может причинить. Мы видели, как невротическая жажда привязанности у Наны Кертсан привела ее в конечном счете к тому, что она стала проституткой. Нана страдала "неврозом характера", то есть неврозом, не вызывавшим каких-либо видимых симптомов, но ослабившим ее характер, так что она не смогла приспособиться к обычному образу жизни. У Мидаса Кинга направленные внутрь инстинкты Ид поразили кровеносную систему, что приводило у него время от времени к повышению кровяного давления, пока оно не установилось наконец на ненормально высоком уровне. У Эдгара Метиса направленные внутрь напряжения послужили причиной язвы желудка. Точно так же у Эмброуза Патерсона невроз поразил некоторые специальные органы, например, кожу, спину и предстательную железу.

Все это иллюстрирует невротические способы использования энергии; однако психиатры чаще всего имеют дело с несколько иными типами неврозов, наиболее известные из которых – невроз навязчивости, фобии, конверсивная истерия, невроз беспокойства, ипохондрия и неврастения. Некоторые из них мы рассмотрим на примерах, начиная с невроза навязчивости.

Энн Кейо, по прозвищу Нэн, единственная дочь начальника Олимпийской полиции, прошла курс колледжа с немалыми трудностями, особенно после разрыва ее помолвки с Гектором Мидасом. Ей мешала заниматься астма, но хуже всего было не покидавшее ее ощущение, что она никогда ничего не делает как следует. Сомнения преследовали ее даже во время прогулки. Куда бы она ни шла, она чувствовала себя обязанной наступать на все расщелины между плитами мостовой или тротуара и часто, придя домой, задумывалась, не пропустила ли какой-нибудь из них. В ряде случаев она вставала поздно ночью, пролежав в беспокойстве час или два, и выходила, чтобы вновь пройти по какой-нибудь дороге и убедиться, что ни одна расщелина не пропущена.

Временами, когда она шла по улице, ей казалось, будто к ней привязана веревка, разматывающаяся во время ходьбы, и если она возвращалась не тем же путем, ей казалось, что эта веревка запуталась. Даже если она возвращалась по той же дороге, она сомневалась иногда в своей памяти, особенно в тех случаях, когда плохо чувствовала себя по какой-нибудь другой причине, и лежала по ночам без сна, размышляя, не пройти ли ей этот путь снова, чтобы вполне убедиться, что веревка не запуталась.

Немало времени отнимала у нее и проблема дверных ручек. Она могла позволить себе поворачивать дверные ручки только в северном или западном направлениях, и если комната выходила не в ту сторону, она в нее не входила, пока дверь не оказывалась открытой. Эта фобия переменилась, когда она влюбилась в Джозайю Толли: у нее возникло тогда стремление поворачивать все дверные ручки, какие она могла найти. Она была одержима идеей, будто каждый раз, когда ей случалось повернуть ручку, она передавала Джозайе "любовную силу", делавшую их отношения более прочными.

Это вызывало, однако, новую трудность, потому что при каждом прикосновении к дверной ручке она испытывала теперь ощущение, будто руки ее полны микробов; единственное средство против них состояло в том, чтобы мыть и вытирать руки четыре раза подряд. Далее, после такой очистительной процедуры она нередко сомневалась в правильности счета и тогда приходилось повторять все заново. Если она этого не делала, сомнения могли мучить ее часами и становились наконец невыносимыми. Она бурно ревновала к Джозайе и была одержима идеей, будто любое упущение в «обязательном» для нее образе действий может привести к тому, что он бросит ее ради другой девушки. Часто она представляла себе, лежа в постели, как он совершает половой акт с другой женщиной, и не могла отделаться от этого возбуждающего и мучительного видения.

Когда все шло хорошо, ее состояние улучшалось. Но как только дела расстраивались или возникали какие-нибудь заботы в связи с изменением привычного хода дел, даже в таких мелочах, как поездки домой на уикенд, ее сомнения тотчас же усиливались, и, сверх того, можно было ожидать приступа астмы. В такие периоды она ни на что не могла решиться, и ей требовалось иногда несколько часов, чтобы одеться для двадцатимильной поездки в Олимпию.

Это вовсе не значит, что Энн была не умна. Она слишком ясно понимала, насколько неразумны были ее фобии и навязчивые мысли. Ее Эго боролось с ними изо всех сил, но это ни к чему не вело. Для нее становилось проблемой есть, спать и сосредоточиваться на занятиях; лишь давая волю своим навязчивым идеям, она могла справляться с этими делами.

Такие неврозы навязчивости излечиваются с большим трудом: но после нескольких недель лечения доктор Трис сумел в какой-то мере облегчить ее жизнь, так что ее занятия пошли лучше. Она доверилась ему настолько, что ей уже не приходилось проверять и повторять свои шаги. У нее было ощущение, что если она придет домой не тем путем или забудет наступить на расщелину между плитами, то вместо нее об этом как-то позаботится врач. Она сказала ему: "Мне кажется, будто вы сами все это уладите, договорившись с какой-то силой, угрожающей наказать меня за неточное исполнение моих ритуалов, и тогда я могу уснуть, уже не беспокоясь об этом".

В основе всех неприятностей Энн, включая астму, было яростное раздражение против матери и некое смешанное чувство к отцу, которого она нежно любила, но в то же время презирала за недостаток самоуверенности. Несмотря на свою устрашающую должность начальника полиции, он не был хозяином у себя дома и во всем полагался на жену, предоставляя ей даже решение служебных дел. Раздражение и презрение Энн по этому поводу вместе с тремя "абсолютными идеями", рассмотренными в предыдущем параграфе, были важными факторами ее болезни; когда она их полностью осознала и тщательно разобрала, ей стало лучше. Вера во "всесилие мысли" проявлялась у нее в ощущении, будто она может влиять на своего возлюбленного и усиливать их любовь, манипулируя дверными ручками; вера в "неотразимость ее очарования" проявлялась искаженным образом в ее желании, чтобы все женщины на свете умерли и все мужчины достались бы ей. В основном симптомы ее были связаны с интенсивным желанием причинить смерть, направленным против собственного пола.

Желание смерти какому-нибудь человеку тяжело воспринимается людьми с чувствительной совестью, расстраивая их точно так же, как многих людей викторианской эпохи расстраивали их половые желания. Если такие желания сильны и сильно подавлены, они вызывают постоянное возбуждение, стремясь выразиться и получить удовлетворение; иногда они вызывают симптомы, оказывающиеся вне контроля Эго, поскольку Эго изгнало причиняющие их напряжения. Желание смерти можно уподобить вынашивавшим убийственные планы нигилистам, изгнанным русским царем из своей империи. Покинув страну, они оказывались вне его власти и тем самым были в состоянии беспрепятственно заниматься своим делом, но дело это могло проявляться лишь косвенным образом. Так как подсознание находится вне пределов досягаемости сознательного Эго, желания, изгнанные в нижние этажи, выходят из-под контроля Эго, и когда они причиняют хлопоты, Эго мало что может сделать, пока они не вернутся на свет.

Навязчивые комплексы вроде мытья рук, фобии вроде страха микробов и разные виды одержимости вроде самоистязания ревностью встречаются обычно все вместе.

Другой вид невроза – конверсивная истерия, обычно поражающая наиболее драматическим образом не эмоции, а какую-нибудь часть тела.

Хорас Фолк ненавидел своего отца, но никогда никому об этом не говорил. Отец его был баптистский проповедник, воспитавший Хораса и трех его сестер в большой строгости. Мать их умерла, когда они были еще малы, и с тех пор отец не давал им пощады.

Когда Хорасу было восемнадцать лет, забеременела его старшая сестра Мери. Когда она обратилась к отцу за помощью, он выгнал ее из дому, велев никогда не возвращаться. Вечером Хорас вернулся с работы и, узнав о происшедшем, пытался протестовать; но тут же онемел, встретившись с яростным взглядом отца. У него отнялся голос, и в течение шести недель он мог говорить лишь шепотом; затем дар речи к нему вернулся.

Когда через несколько лет сбежала из дому его вторая сестра, Хорас опять потерял голос. Через несколько недель, как и в первый раз, голос вернулся.

Когда его третья сестра почувствовала себя беременной, она проявила предусмотрительность и, прежде чем рассказать об этом отцу, вышла замуж. Вместе с новоиспеченным супругом она пришла домой в тот же вечер и объявила отцу все происшедшее. Достопочтенный Фолк выслушал ее рассказ, а затем медленно поднял руку и указал на дверь. Он велел молодым людям никогда не показываться в его доме. Хорас пытался что-то сказать, но снова потерял голос.

На этот раз голос не вернулся. Через два месяца Хорас обратился к домашнему врачу, который пытался лечить его аминалом натрия. Пока длилось действие лекарства, Хорас был в состоянии говорить, но как только это действие проходило, голос его опять превращался в хриплый шепот. Трижды повторив курс лечения, врач направил его через месяц к доктору Трису.

Доктору Трису удалось его вылечить, не прибегая ни к лекарствам, ни к гипнозу. Пока Хорас не владел голосом, он был в хорошем настроении; но когда голос к нему вернулся, у него наступила депрессия и бессонница. Как только врач устранил его симптом немоты, служивший единственным путем выражения подавленных напряжений Ид, эти напряжения должны были найти себе другой выход; частично это проявилось в чрезмерной эмоциональной привязанности к врачу, механизм формирования которой был уже описан в параграфе, посвященном "образам"; частично же – в состоянии депрессии и бессоннице. Оба этих симптома доктор Трис предвидел; он приступил ко второй части лечения, принявшись за первичные напряжения Ид, вызвавшие все эти разнообразные симптомы. В течение этого периода он раскрыл вместе с Хорасом не только его первоначальные чувства к семье, но также происхождение и природу его ребяческого восхищения врачом. В конечном счете после года лечения Хорас оказался в достаточно устойчивом состоянии, чтобы прочно привязаться к одной девушке, на которой он и женился.

Как мы видим, в этом случае связанные с болезнью напряжения мортидо были сознательными, в то время как напряжения либидо были подсознательными. Хорас отлично сознавал, что поразившая его немота произошла от внезапно вновь охватившей его ненависти к отцу. Не понимал он того, что каждый раз терял голос не только из-за нового повода ненавидеть отца, но еще из-за потери одной из любимых сестер; а именно, он терял объект своего либидо, так что значительное количество либидо лишалось внешнего объекта. Это либидо обращалось внутрь и по причинам, выяснившимся впоследствии, воздействовало на его дар речи (точно так же, как оно могло бы воздействовать на его желудок или мышцы руки или ноги).

Поражения этого рода, затрагивающие некоторую отдельную часть тела, характерны для истерии. У истериков часто отказываются служить руки, ноги или голосовые связки; у них перекашивает шею, или мышечные спазмы мешают им нагибаться; они теряют одно из чувств, например обоняние, осязание, зрение или слух; наконец, они теряют чувствительность в какой-нибудь части тела, например в руке или ноге. Истерия способна имитировать чуть ли не любую болезнь. Впрочем, болезнь имитируется, но не копируется, так что врач почти во всех случаях может установить функциональный характер наблюдаемого симптома. Как мы уже раньше отметили, истерия сопровождается изменением образа собственного тела; поскольку индивид ведет себя в соответствии со своими образами, а не с действительными возможностями своего тела, то симптомы отвечают изменению образа тела, а не какому-нибудь изменению самого тела.

Задача психиатра состоит поэтому в изменении искаженного образа тела до возвращения его к нормальному образу, а не в изменении тела. Изменение образа тела, вызывающее болезнь, происходит от внезапно возникающего потока либидо или мортидо, по разным причинам не находящего внешнего выхода. Он обращается вследствие этого внутрь, искажая описанным выше способом образ тела. Поскольку невроз этого рода связан с превращением (конверсией) психической энергии в соматический симптом, он называется конверсионной истерией. При этом всегда есть причина, по которой поражается определенная часть тела, а не какая-нибудь другая. У Хораса, например, с раннего детства оставалось стремление закричать на отца, бросить ему вызов, выразив желание убить его. Немота была превосходной маскировкой этого подавленного напряжения мортидо; именно по этой причине Хорас «избрал» такой симптом, а не какой-нибудь другой.

Поскольку лица с откровенно драматическим поведением и откровенно эмоциональными реакциями особенно подвержены возникающим время от времени симптомам конверсивной истерии, таких людей называют обычно "истеричными". Если страх перед внутренними побуждениями смещается у них на внешние силы, они могут также страдать ненормальными страхами, так называемыми фобиями.

Займемся теперь неврозом беспокойства. Септимус Сейфус был владельцем книжного магазина и лавки театральных принадлежностей на Талиа Лейн. Сын его Саймон, или Сай, был старшим из пяти детей; остальные были девочки. До начала войны Саймон работал на почте, а затем пошел добровольцем в армию. Саймон всегда помогал сестрам готовить уроки и делал для них всевозможные другие вещи, какие только можно было ожидать от большого сильного брата; таким образом, он привык отвечать за других. Это вскоре заметил его капитан, постепенно продвигавший его по службе, пока он не стал сержантом и командиром взвода.

Когда его подразделение вступило в бой, события развертывались так быстро, что у Саймона не хватило времени проследить, чтобы все его солдаты вырыли себе окопы в надлежащем месте и по всем правилам. Прежде чем они это успели сделать, на их позицию упал снаряд, убивший десять человек. Саймон оказался при этом, к счастью, поодаль от места попадания и отделался контузией. Он пришел в себя уже в госпитале, где каким-то образом узнал о десяти убитых.

Саймон не был ранен, и его могли бы почти сразу же выписать из госпиталя, но он превратился в "нервного инвалида". При малейшем звуке он подпрыгивал, и у него начинало колотиться сердце; пропал аппетит, его бросало то в холод, то в жар, он плохо спал. Особенно тяжело было по ночам. Сражение являлось ему в виде ночных кошмаров – почти всегда в виде одного и того же кошмара. Он снова и снова переживал все эпизоды атаки, а в конце слышал приближение рокового снаряда. Затем он просыпался с воплем и дрожью, в холодном поту, с сильно бьющимся сердцем.

Саймона пришлось эвакуировать в Соединенные Штаты, где он провел несколько месяцев в госпитале общего типа, прежде чем стал пригодным к военной службе. В течение долгого времени у него повторялся один и тот же сон, и каждый раз он пробуждался с воплем, когда падал снаряд. Это не только пугало его, но и ставило в неудобное положение, потому что он каждый раз будил соседей по палате. Однако после надлежащего лечения эта часть болезни у него прошла, а затем, по мере того как лечение продолжалось, он все больше успокаивался.

С помощью психиатра Саймон начал понимать чувства, лежавшие в основе его невроза. Он был совестливый человек и, как многие совестливые люди, винил себя в разных вещах, в которых был неповинен. Как вскоре обнаружилось, ему казалось, что, если бы он внимательнее выбрал место, где его солдаты рыли окопы, то они не были бы убиты. Его чувство вины по этому поводу было сильнее, чем он думал. Оно было, конечно, неосновательно, потому что если бы его люди вырыли окопы где-нибудь в другом месте, то и снаряд мог бы попасть в другое место, и он ничего не смог бы здесь поделать.

Саймон страдал не только от своего чувства вины, но и от блокированного напряжения страха. Заботясь о других, он был так занят, что сам не успел подготовиться к потрясению.

Когда он был контужен, то так быстро потерял сознание, что у него не было времени почувствовать страх, вызванный приближением снаряда. Иными словами, у него не было времени прочувствовать и пережить свой единственный страх. С помощью врача он смог пройти через это переживание в некотором гипнотическом состоянии и облегчить тем самым накопившееся напряжение страха. Вместе с врачом он ползал под столом, как будто это был окоп. И когда Саймон «увидел» приближающийся снаряд, он принялся без конца вопить:

"Ради бога! Влезьте в окопы! Ради бога! Прижмитесь к земле, ради всего святого! Ради бога! Влезьте в окопы!"

Как раз таким образом он облегчил бы свое напряжение страха во время сражения, если бы успел сделать это до потери сознания. После нескольких сеансов такого рода, в конце которых Саймон закрывал лицо руками и плакал, «увидев» своих солдат убитыми, его сны прекратились.

Почему же Саймон видел эти сны? По-видимому, это была попытка изжить свой страх в сновидениях. Если бы он мог продолжить свой сон до завершения, то кошмары могли бы пройти сами собой. Но он не мог этого сделать, в частности, потому, что слишком сильно упрекал себя за допущенную небрежность; упреки эти вызывали у него ощущение, что снаряд должен был убить его самого вместо солдат. По некоей непонятной нам причине направленное внутрь мортидо очень редко, или даже никогда, не проявляется во сне до конца. Если во сне человек в ужасе падает со скалы, то он всегда просыпается, не достигнув земли; охваченная страхом девушка, которая не может сдвинуться с места, когда на нее бросается великан с ножом, всегда пробуждается, прежде чем он ее схватит; или, уж если он ее схватывает, то в конце концов не убивает. Иначе обстоит дело в сновидениях, выражающих мортидо или либидо, направленные наружу: они часто длятся до завершения, то есть убийства или оргазма. Так как Саймон не мог дойти до конца в своих снах, он должен был в критический момент просыпаться. Однако с помощью врача ему удалось завершить это дело, которого он не мог окончить в естественном сне; скопившаяся энергия освободилась, и он снова стал свободным человеком.

Но психиатр на этом не остановился. При дальнейшем исследовании ему и Саймону стало ясно, что вся эта ситуация была повторением неких незавершенных эмоций детства: там была аналогичная мнимая «небрежность» в отношении младших сестер, когда одна из них была слегка обожжена во время большого пожара в Олимпии много лет назад. К концу лечения удалось справиться и с этим добавочным напряжением, погребенным в его психике в течение долгих лет и иногда вызывавшим у него ночные кошмары и сердцебиения еще до военной службы.

Более мягкие формы этого невроза случаются даже у людей, ведущих сравнительно спокойную жизнь и не помнящих за собой каких-либо эмоциональных потрясений; симптомами являются порывистость, неусидчивость, чрезмерная потливость, ускоренное сердцебиение, бессонница, ночные кошмары, ощущение изнурения и осунувшееся лицо. Эти симптомы настолько похожи на симптомы гипертиреоза, что в каждом случае, где возможно сомнение, вопрос должен решаться совещанием хирурга, терапевта (или эндокринолога) и психиатра. Дальнейшим поводом для смешения является тот факт, что болезнь щитовидной железы часто начинается с эмоционального потрясения; так обстояло дело с Полли Рид, отец которой держал магазин граммофонных пластинок по соседству с книжным магазином Сейфуса. Отец ее умер, когда ей было двадцать шесть лет, и сразу же после этого у нее начала увеличиваться щитовидная железа, причем наблюдался ряд описанных выше симптомов. Эти симптомы исчезли после удаления железы. Таким образом, болезнь щитовидной железы иногда трудно отличить от невроза беспокойства, поскольку эти болезни во многих отношениях сходны.

Вообще говоря, можно различать типы неврозов, подобные описанным выше; но в действительности неврозов столько, сколько и пациентов, так что определения вроде невроза навязчивости, истерии, невроза беспокойства и т. п. представляются искусственными. Сновидения Саймона Сейфуса, как и мысли Энн, имели характер одержимости, между тем как у Хораса, после снятия симптома конверсии, истерия превратилась в мягкую форму невроза беспокойства. Для точности следовало бы вовсе не называть болезней, а говорить о неврозе Саймона, Энн или Хораса. Поскольку, однако, большинство пациентов в течение длительного времени проявляют предпочтительно симптом определенного рода, то для удобства применяется некоторая классификация, так что психиатры могут понять друг друга, говоря, что симптомы пациента "относятся главным образом к группе навязчивости", "к группе истерии" или "к группе беспокойства". При этом, имея дело с пациентом, психиатры всегда помнят, что перед ними не пример болезни, а конкретный индивид, у которого пережитый опыт вызвал определенные напряжения, а это привело к некоторым мерам для частичного облегчения напряжений; он помнит, что у каждого свой собственный, время от времени меняющийся, способ обращаться с этими напряжениями.

Следует упомянуть еще два понятия, относящихся к классификации неврозов, – ипохондрию и неврастению. Ипохондриком часто называют всякого, кто без причины жалуется на здоровье; но подлинные ипохондрики встречаются относительно редко. Подлинный ипохондрик не только жалуется на свое здоровье, но хитрым образом использует эти жалобы, чтобы управлять своим окружением. Пациенты этого рода страдают от избытка направленного внутрь, или нарцистического, либидо. Они используют свою энергию, чтобы "любить самих себя". Они постоянно наблюдают за реакциями своего тела, поднимая тревогу при малейшей неправильности, примерно в стиле мистера Кроуна или мисс Эрис. Под малейшим предлогом они ходят к врачу или к какому-нибудь излюбленному ими шарлатану. Жилища их наполняются странными лекарствами и таинственными средствами для самолечения; и немало жуликов зарабатывает себе на жизнь, поощряя их страхи и льстя их себялюбию. Хозяйство их ведется исключительно ради их личного удобства, они не считаются ни с какими жертвами других членов семьи и поднимают шум из-за любого пустяка. Лечить ипохондриков очень трудно, потому что они настолько заняты сами собой, что ополчаются против любого намека на ненормальность их ощущений и приходят в ярость, когда кто-нибудь осмеливается посоветовать им обратиться к психиатру. Можно заметить, однако, что их поведение подходит под определение невроза. И если даже кажется,что они согласны сотрудничать, они почти неизлечимы. Легче было бы излечить Ромео от любви к Джульетте, чем ипохондрика от любви к самому себе.

Неврастения – это старый термин, иногда все еще применяемый для описания усталых, подавленных, болезненно мечтательных, легко возбудимых людей, не способных ни на чем сосредоточиться и предпочитающих бездельничать, не принимая на себя особой ответственности. Большинство психиатров предпочитает теперь относить такие случаи к неврозам беспокойства или к невротическим депрессиям.

Мы рассмотрели разные типы неврозов; следует, однако, иметь в виду, что каждого невротика надо рассматривать как особого индивида, а не как пример некоторого вида болезни. Симптомы время от времени меняются и каждый переживает их по-своему.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.