Сосиски как символ власти
Сосиски как символ власти
Почему эти две засохшие, грязные сосиски стали такими важными? Для № 416 они стали вызовом дьявольской системе. Они позволили ему хоть как-то сохранять контроль и не подчиняться приказам. Этим он подрывал власть охранников.
Для охранников его отказ съесть сосиски стал символом вопиющего нарушения правила, согласно которому заключенные должны есть в строго определенное время. Мы придумали это правило, чтобы заключенные не просили еду и не могли есть в периоды между тремя запланированными приемами пищи. Но теперь оно превратилось в орудие власти охранников, имеющих право заставлять заключенных есть только по приказу. Отказ от еды стал актом неповиновения, который нельзя было терпеть, потому что этот отказ мог привести к новым нападкам на их власть со стороны тех, кто до сих пор предпочитал мятежу послушание.
Другим заключенным отказ № 416 подчиняться должен был показаться актом героизма. Он мог бы сплотить их ради коллективных действий против постоянных и все усугубляющихся издевательств охранников. Но № 416 совершил стратегическую ошибку: он не рассказал о своем плане другим заключенным, которые, поняв значение его протеста, могли бы встать на его сторону. Его решение устроить голодовку осталось личным делом и не увлекло товарищей. Понимая, что позиции этого новичка в группе заключенных слабы — ведь он еще не испытал того, что испытали другие, — охранники, не сговариваясь, стали превращать его в «нарушителя спокойствия», чье неповиновение ведет лишь к наказаниям или утрате привилегий для всех. Охранники попытались представить голодовку как акт эгоизма — ведь № 416 не ожидал, что она может лишить заключенных права на свидания. Но заключенные должны были понимать, что именно охранники создали эту алогичную связь между сосисками и посетителями.
Подавив сопротивление Сержанта, Хеллман возвращается к тощему мстителю, заключенному № 416. Он приказывает ему выйти из карцера и сделать 15 отжиманий: «Только для меня, и быстро».
№ 416 опускается на пол и начинает отжиматься. Но он настолько слаб и сбит с толку, что это вряд ли можно назвать отжиманиями. Он просто поднимает поясницу.
Хеллман не верит своим глазам. «Что он делает?» — кричит он с возмущением.
«Вертит задницей», — отзывается Барден.
Лендри выходит из своего полусонного состояния и добавляет: «Ему приказано было отжиматься».
Хеллман кричит: «Это что, отжимания, № 5486?»
№ 416: «Наверное, господин надзиратель».
«Нет. Это не отжимания».
Джерри-5486 соглашается: «Если вы так говорите, значит, это не отжимания, господин надзиратель».
Барден вставляет: «Он вертит задницей, разве не так, № 2093?»
Сержант кротко соглашается: «Как скажете, господин надзиратель».
Барден: «Что он делает?»
№ 5486 подчиняется: «Он вертит задницей».
Хеллман заставляет Пола-5704 продемонстрировать № 416, как нужно отжиматься.
«Видишь, № 416? Он не вертит задницей. Он не пытается трахнуть пол. Делай правильно!»
№ 416 пытается отжиматься так же, как № 5704, но не может, у него не хватает сил.
Барден делится своими соображениями: «Ты что, не можешь держать спину прямо, № 416? Ты как будто катаешься на американских горках».
Хеллман редко использует прямую физическую агрессию. Он предпочитает давить словами, сарказмом и изобретательными садистскими играми. Он всегда точно знает, каковы границы роли охранника — он может импровизировать, но не должен терять контроль над собой. Но сегодня слишком много проблем. Он стоит рядом с № 416, лежащим на полу и пытающимся отжаться. Хеллман приказывает ему отжиматься медленно. Потом он ставит ногу ему на спину и давит вниз. Все остальные, кажется, удивлены этим физическим насилием. После нескольких отжиманий «крутой» охранник убирает ногу, приказывает № 416 вернуться в карцер, с громким лязгом хлопает дверью и запирает ее.
Наблюдая за этой сценой, я вспоминаю рисунки заключенных Освенцима, изображающие нацистских охранников в той же позе: наступив на спину заключенного, который отжимается от пола.
«Лицемерная ханжеская задница»
Барден кричит № 416 через дверь: «Если ты не ешь, у тебя не будет сил, № 416». (Я подозреваю, что Барден начинает жалеть этого тщедушного парня.)
Наступает звездный час охранника Хеллмана. Он произносит маленькую проповедь: «Надеюсь, вы, ребята, получили урок. Не надо нарушать приказы. Я не приказываю ничего, что вы не можете выполнить. У меня нет поводов вас обижать. Вы здесь не потому, что являетесь образцовыми гражданами, сами знаете. Меня тошнит от всяких лицемерных заявлений. Кончайте немедленно».
Он просит Сержанта оценить его небольшую речь, и Сержант отвечает: «Думаю, это была хорошая речь, господин надзиратель».
Хеллман подходит к нему вплотную и снова нападает: «Как ты думаешь, ты — лицемерная ханжеская задница?»
Сержант отвечает: «Как скажете».
«Ладно, подумай об этом. Ты — лицемерная ханжеская задница».
Все начинается сначала. Сержант отвечает: «Я такой, каким вы хотите меня видеть, господин надзиратель».
«Я тебя никаким не вижу, ты такой и есть».
«Как скажете, господин надзиратель».
Хеллман снова ходит вдоль строя заключенных, требуя повторить его слова, и все повторяют.
«Он — лицемерная ханжеская задница».
«Лицемерная ханжеская задница, господин надзиратель».
«Да, лицемерная ханжеская задница».
Восхищенный согласием заключенных, Хеллман говорит Сержанту: «Сожалею, четверо против одного. Ты проиграл».
Сержант отвечает, что важно лишь то, что он сам о себе думает.
«Ну, если ты так думаешь, значит, у тебя очень большие проблемы. Ты потерял ощущение реальности, того, что происходит на самом деле. Ты живешь в иллюзорном мире, вот что ты делаешь. Ты меня достал, № 2093».
«Сожалею, господин надзиратель».
«Ты такой лицемерный ханжеский ублюдок, что меня от тебя тошнит».
«Сожалею, если доставил вам беспокойство, господин надзиратель».
Барден заставляет Сержанта наклониться и коснуться руками пальцев ног, чтобы не видеть его лица.
«Скажи спасибо, № 416!»
Последнее, чего должен достичь Хеллман в своем сражении с заключенными, — уничтожить любое возможное сочувствие к несчастному № 416.
«К сожалению, нам всем приходится страдать, потому что некоторые просто не понимают, что делают. У вас здесь есть хороший друг (показывая на дверь карцера). Он проследит, чтобы у вас сегодня не было одеял».
Хеллман объединяется с заключенными против общего врага, № 416 — из-за его голодовки пострадают все.
Барден и Хеллман выстраивают четырех заключенных в ряд и велят им сказать спасибо заключенному № 416, сидящему в темном, тесном карцере. Все делают это по очереди.
«Почему бы вам не поблагодарить заключенного № 416?»
Все хором повторяют: «Спасибо, № 416».
Но дьявольский дуэт охранников все еще недоволен. Хеллман командует: «Теперь идите сюда, встаньте рядом с дверью. Я хочу, чтобы вы поблагодарили его кулаками».
Заключенные один за другим бьют кулаками по двери, повторяя: «Спасибо, № 416!» Возникает громкий, резонирующий звук, еще больше пугающий бедного № 416, сидящего в одиночестве в темноте.
Барден: «Вот это да, вот это действительно жестко».
(Трудно понять, злятся другие заключенные на № 416 за все эти лишние страдания, просто выполняют приказы или выражают таким образом раздражение и гнев на издевательства охранников.)
Хеллман показывает, как сильно нужно стучать в дверь; для верности он делает это несколько раз. Сержант оказывается последним, и на удивление кротко подчиняется. Когда он заканчивает, Барден хватает его за плечи и сильно прижимает к стене. Затем он приказывает заключенным вернуться в камеры и говорит своему шефу Хеллману: «Все готовы к отбою, офицер».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.