Поведение охранников и заключенных[175]

Поведение охранников и заключенных[175]

Сначала, особенно в первые дни, и немного позднее, когда Клей-416 объявил голодовку, заключенные оказывали сопротивление охранникам. Они были склонны индивидуализировать других, задавали им вопросы, делились информацией и редко демонстрировали негативное отношение к другим — что стало типичным для властных охранников. Это проявлялось тоже только в первые дни исследования. С другой стороны, реже всего в течение шести дней исследования мы наблюдали такое поведение, как индивидуализирование других и взаимопомощь. Между двумя заключенными был зафиксирован всего один эпизод взаимопомощи — отражения гуманного отношения к ближнему.

Видеозаписи также количественно подтверждают наши наблюдения, сделанные в течение исследования: охранники постоянно усиливали давление на заключенных. Если сравнить два эпизода взаимодействий между охранниками и заключенными в первые дни с двумя эпизодами в последние дни, то видно, что за одно и то же время в начале исследования не было деиндивидуализирующих комментариев, тогда как на последних перекличках среднее количество таких комментариев за тот же промежуток времени составило 5,4. Замечено также, что охранники почти не оскорбляли заключенных в начале — средний показатель составлял 0,3; в последние дни они унижали заключенных примерно 5,7 раза за тот же промежуток времени.

Согласно анализу видеозаписей, постепенно заключенные становились все более и более пассивными. Наблюдалось общее уменьшение активности по всем поведенческим категориям. Они почти не проявляли инициативы и просто ничего не делали, безучастно переживая дни и ночи.

Анализ видеозаписей ясно показал, что ночная смена Джона Уэйна была более жестокой, чем две другие. Поведение охранников этой изощренно-жестокой смены значительно отличалось по следующим показателям: они отдавали больше приказов (среднее количество 9,3 по сравнению со средним показателем 4,0 за стандартную единицу времени); вдвое чаще оскорбляли заключенных (5,2 по сравнению с 2,3 соответственно). К агрессивным наказаниям они прибегали тоже чаще, чем охранники других смен. В этом анализе не учтена более скрытая вербальная агрессия смены Арнетта.

Анализ аудиозаписей. С помощью скрытых микрофонов время от времени мы вели аудиозапись разговоров наших сотрудников с заключенными или охранниками, а также записывали разговоры заключенных в камерах. Для описания общего характера вербального поведения участников эксперимента записи были разбиты на девять категорий. Аудиозаписи оценивали по этим категориям два независимых эксперта, и их оценки надежно совпали.

При этом было создано еще несколько категорий оценки: кроме заданных вопросов, предложенной информации, обращения с запросами и требованиями и отдания приказов, мы выделили: критику; позитивное / негативное отношение к ситуации; позитивную / негативную самооценку; индивидуализирующие / деиндивидуализирующие замечания; желание продолжать либо прекратить участие в исследовании; намерение в будущем действовать позитивным или негативным образом.

Мы с удивлением обнаружили, что отношение к ситуации охранников и их самооценка оказались почти столь же негативными, как и у заключенных. Фактически у «хорошего охранника» Джеффа Лендри оказалась более негативная самооценка, чем у всех заключенных, и более негативное эмоциональное состояние, чем у всех заключенных, кроме Дуга-8612. В интервью с заключенными отмечались общая негативность в выражении аффекта, а также негативные «тона» самооценки и намерений (тенденция к агрессивности и негативное отношение к ситуации).

Эти интервью подтвердили, что есть явные различия в эмоциональном воздействии тюремного опыта на заключенных, оставшихся до конца, и на тех, кто был освобожден раньше. Мы сравнили средние количества выражений негативного отношения к ситуации, негативного аффекта, негативной самооценки и склонности к агрессии у оставшихся до конца и у освобожденных раньше (в расчете на одно интервью). Ожидания заключенных, освобожденных раньше, были более негативными. Они демонстрировали более негативный аффект, более негативную самооценку, склонность к агрессии у них была в четыре раза выше, чем у тех, кто остался в тюрьме до конца эксперимента. Эти интересные тенденции близки к статистической значимости.

Скрытая аудиозапись разговоров в камерах позволяла нам выяснить, что обсуждают заключенные в отсутствие охранников, во время редких перерывов между перекличками, работой и другими мероприятиями. Как вы помните, сокамерники не были знакомы друг с другом до эксперимента. Лишь оставшись наедине в камерах, они могли познакомиться поближе, ведь во время общих мероприятий посторонние разговоры были запрещены. Мы предполагали, что они будут искать точки соприкосновения, чтобы наладить отношения, учитывая близкое соседство и необходимость жить в одной камере в течение двух недель. Мы ожидали, что они будут говорить о своей жизни в колледже, об учебе, о каникулах, о подругах, любимых спортивных командах, музыкальных предпочтениях, хобби, о том, как проведут остаток лета после окончания эксперимента или о том, на что потратят заработанные деньги.

Ничего подобного! Эти ожидания совершенно не оправдались. Девять десятых всех разговоров между заключенными были связаны с тюремными проблемами, и лишь 10 % были посвящены личным темам, не связанным с тюрьмой. Заключенных больше всего волновали еда, притеснения охранников, действия комитета по рассмотрению жалоб, планы побега, свидания с посетителями и поведение других заключенных в других камерах и в одиночке.

Они не пользовались возможностями временной передышки от притеснений охранников и скуки тюремных камер, не пытались выйти из роли заключенных и восстановить свою личную идентичность в социальном взаимодействии. Роль заключенного подавляла все проявления личности. Тюремная обстановка полностью определяла их отношение к ситуации и интересы, принуждая думать исключительно о настоящем. При этом не имело значения, наблюдал ли кто-то за ними или нет.

Заключенные не говорили о своем прошлом и о надеждах на будущее, поэтому все, что они знали друг о друге, было основано на наблюдениях за поведением в тюрьме. Как уже было сказано, представление о других заключенных, которое могло складываться у них во время перекличек и других мероприятий, было преимущественно негативным. Их впечатления о товарищах были основаны только на этих наблюдениях. Заключенные были полностью поглощены текущей ситуацией, что подкрепляло состояние и настроение, усугублявшие их страдания. Ведь чтобы справиться с трудностями, мы начинаем считать их чем-то временным, воображая себе иное, лучшее будущее в сочетании с приятными воспоминаниями о прошлом.

Такое добровольное самоподавление имело еще более разрушительные последствия: заключенные начали принимать и перенимать негативное отношение охранников к себе. Половину всех зафиксированных взаимодействий между заключенными можно охарактеризовать как отсутствие поддержки и отсутствие сотрудничества. Более того, давая оценку или выражая свое отношение к другим заключенным, в 85 % случаев они делали негативные и осуждающие высказывания! Такая частота статистически значима: внимание к тюремным темам по сравнению со всеми остальными было зафиксировано только один раз из ста, а позитивные высказывания о других заключенных в противоположность негативным или нейтральным были зафиксированы всего пять раз из ста. Это значит, что такие поведенческие особенности «значимы», и их вряд ли можно объяснить случайными колебаниями настроения заключенных, пока они сидели в своих камерах.

Таким образом, у заключенных, интернализирующих подавляющую атмосферу тюрьмы, впечатления о своих товарищах складывались преимущественно на основании наблюдений за ситуациями, когда их унижали, а они вели себя как блеющие овцы и выполняли бессмысленные и унизительные приказы. Это не вызывало уважения. В такой обстановке просто невозможно сохранить чувство собственного достоинства. Последнее наше открытие напомнило мне феномен «идентификации с агрессором». Так психолог Бруно Беттельхейм[176] назвал ситуации, когда заключенные нацистского концентрационного лагеря интернализировали власть, принадлежащую их угнетателям (впервые этот термин использовала Анна Фрейд). Беттельхейм обратил внимание, что некоторые узники концлагеря пытались подражать нацистам-охранникам: они не только оскорбляли других заключенных, но даже носили списанную униформу СС. В отчаянной надежде выжить во враждебной, непредсказуемой ситуации жертва чувствует, чего хочет агрессор, и вместо того чтобы выступить против него, она принимает его образ и начинает ему подражать. Такая своеобразная психологическая защита устраняет пугающую разницу между неограниченной властью охранников и беспомощностью заключенных. Человек объединяется со своим врагом — в собственном воображении. Такой самообман позволяет уйти от реальности, подавляя эффективные действия, лишая чувства собственного достоинства, убивает бунтарский дух и сочувствие к другим заключенным[177].