Ситуация: ночные кошмары и полуночные забавы в блоке 1А
Ситуация: ночные кошмары и полуночные забавы в блоке 1А
У старшего сержанта Фредерика был опыт работы в исправительных учреждениях. Поэтому ему поручили руководство небольшой группой других резервистов военной полиции, охранников ночной смены в тюрьме Абу-Грейб. Ему предстояло руководить четырьмя блоками «защищенного комплекса», т. е. внутри бетонного здания, а не снаружи, где были расположены палаточные лагеря, окруженные колючей проволокой. Один из этих лагерей назывался «Лагерь „Зоркий“» (Camp Vigilant), позже переименованный в «Лагерь „Искупление“» (Camp Redemption), где было четыре отделения. В блоке 1А («Альфа») находился специальный центр, предназначенный для допросов заключенных или «подозреваемых». Допросы обычно проводили гражданские следователи-контрактники, иногда им помогали переводчики, работавшие по договору с Titan Corporation. Военная разведка, ЦРУ и другие организации осуществляли при этом лишь общий контроль.
Сначала в ведении старшего сержанта Фредерика находилось около 400 заключенных. Это было в начале октября 2003 г., когда его 372-я военно-полицейская резервная рота (базирующаяся в Кресаптауне, штат Мэриленд) сменила 72-ю военно-полицейскую роту. Вначале он хорошо справлялся со сложными обязанностями, которые были ему поручены, хотя на предыдущей работе под его руководством находилась всего сотня заключенных тюрьмы общего режима. Но вскоре после того, как президент Буш объявил, что «миссия выполнена», вместо ожидаемой поддержки иракского населения начался настоящий ад. По всей стране начались мятежи и террористические атаки против оккупационных сил американцев и сил всей коалиции. Никто не ожидал, что сопротивление будет столь обширным, организованным и яростным. Ситуация вышла из-под контроля.
Желание отомстить за гибель множества солдат соединялось со страхом и бессилием. От командования поступали приказы задерживать всех «подозрительных» личностей в городах, где происходили акты насилия. В итоге патрули стали арестовывать целые семьи, в первую очередь взрослых мужчин. Система уже не могла справиться с огромным количеством задержанных. Личные дела задержанных не велись, было невозможно определить, располагают ли они ценной информацией и стоит ли их допрашивать. Ресурсов решительно недоставало. В ноябре численность заключенных Абу-Грейб удвоилась, а в декабре почти утроилась — теперь в блоке 1А их было больше тысячи.
Чип нес ответственность за всех этих людей. Кроме дюжины военных полицейских в его подчинении было 50–70 иракских полицейских охранявших больше тысячи иракцев, отбывающих наказание за различные уголовные преступления. Иракские полицейские, работавшие в блоках 2, 3 и 4, были печально известны тем, что за деньги поставляли заключенным оружие и другую контрабанду. Средний возраст заключенных составлял около 25 лет, но здесь было около 50 подростков, и даже десятилетние дети, и старики за шестьдесят — все они содержались вместе, в огромных общих камерах. Женщины-заключенные, проститутки, жены генералов и лидеров правительства Саддама помещались в блоке 1В («Браво»). В каждой камере блоков «Альфа» и «Браво» одновременно находилось около 50 заключенных. Короче говоря, нести ответственность за это сложное учреждение в тяжелых условиях, имея дело с агрессивными заключенными, которые не были американцами, было крайне тяжело тому, кто до этого управлял небольшим количеством не слишком опасных гражданских заключенных в небольшом городке в Вирджинии.
Обучение и ответственность
Зимбардо: Пожалуйста, расскажите о том, какое обучение вы прошли, прежде чем стать охранником, лидером смены в этой тюрьме[355].
Фредерик: Никакого. Никакого обучения не было. Когда нас мобилизовали в Форт-Ли, мы прошли одно занятие по культурным различиям, оно длилось минут сорок пять, нам говорили, что не нужно обсуждать политику, не нужно обсуждать религию, не обзывать их, не называть их «хаджами», «хабибами» или «тюрбаноголовыми».
Зимбардо: Как бы вы описали позицию вышестоящего командования и ответственность, которую вы ощущали перед вышестоящими офицерами?
Фредерик: Никак.
Смена Фредерика начиналась в 16.00 и длилась 12 часов, до 4.00. Далее он сообщает, что офицеры редко бывали в блоке «Альфа» по ночам и только иногда заходили ненадолго в начале смены. Он не получал никаких указаний от сержанта Снайдера, потому что у того не было никакой профессиональной подготовки в сфере исправительных учреждений. Однако в своих донесениях Снайдеру, Бринсону и Ризу Чип несколько раз делал предложения и рекомендовал ввести те или иные изменения.
Зимбардо: Выдавали рекомендации?
Фредерик: Да, по поводу организации работы. Не приковывать заключенных наручниками к дверям камеры, не раздевать заключенных, кроме случаев, когда они наносят себе увечья, не принимать заключенных с психическими расстройствами… Первое, о чем я попросил, как только оказался здесь, это инструкции, описание рабочих процессов и процедур… У меня в одних и тех же камерах сидели подростки, мужчины, женщины и психически больные. Это нарушение военного кодекса.
Зимбардо: То есть вы пытались понять и соблюдать структуру командования?
Фредерик: Я говорил об этом всем, кто к нам приходил, каждому, кто, как мне казалось, имел какие-то полномочия… Обычно они отвечали: «Просто посмотрите, что вы можете сделать, и продолжайте работать, военная разведка хочет, чтобы это было именно так».
Иной раз, говорил Чип, его начальство начинало издеваться над ним, а то и объявляло ему выговор — за то, что он «жаловался». Тюрьма находится в зоне боевых действий, говорили ему, и поэтому ему придется справляться самому. Здесь не было никаких письменных руководств, никакой официальной политики, никаких правил, четко разбитых на параграфы. У Чипа Фредерика не было процессуальной поддержки, в которой он так нуждался, чтобы во время этой самой важной миссии в его жизни стать таким лидером, каким он хотел быть. Он был предоставлен самому себе, без всякой поддержки, на которую мог бы положиться. Худшие условия для Чипа Фредерика трудно себе представить, учитывая его основные потребности и ценности, о которых мы только что говорили и которые указаны в заключениях по результатам его тестирования. Это был верный рецепт катастрофы. И это было только начало.
Беспрерывная ночная работа
Этот солдат работал по 12 часов в сутки, семь дней в неделю. За 40 дней у него не было ни одного выходного! После этого был один выходной, за которым последовали еще две недели беспрерывной работы, прежде чем он смог добиться одного регулярного выходного дня после каждых четырех ночей работы. Я не могу представить себе работу, где такой график не был бы признан бесчеловечным. Учитывая нехватку обученных охранников и очевидную неспособность начальства оценить, насколько велика эта нагрузка, не удивительно, что никого не волновало, как чувствует себя Чип Фредерик и то, что у него возможно выгорание. Он просто должен был делать то, чего от него хотели, и не жаловаться.
Куда же он шел в четыре утра, когда заканчивалась его долгая двенадцатичасовая смена? Он шел в другой корпус и ложился спать — в тюремной камере! Он спал в тюремной камере размером два на три метра, где не было туалета, но было полно крыс. Там было грязно, потому что в тюрьме не хватало моющих средств и воды, вымыть пол было нечем. Во время нашего интервью Чип Фредерик сказал: «Я не мог найти моющих средств, чтобы поддерживать чистоту. Сантехника была в ужасном состоянии. В передвижных туалетах копилось дерьмо. Повсюду были мусор и плесень… Это было ужасно.
Во дворе валялись человеческие останки… Вокруг бегала стая диких собак [они остались еще с тех времен, когда заключенных, казненных Саддамом, хоронили в тюремном дворе, и собаки выкапывали трупы]. Вы знаете, проснувшись утром, я чувствовал себя таким уставшим, что хотел только одного — снова заснуть».
Он не завтракал, не обедал, часто ел только один раз в день, его рацион составляли консервы и безвкусный армейский сухой паек MRE, который обычно едят прямо из упаковок. «Порции были маленькие, потому что нужно было накормить много солдат. Я питался сыром и крекерами», — сказал мне Чип. У этого спортивного, общительного молодого человека стали возникать проблемы со здоровьем. Он прекратил тренироваться, потому что все время чувствовал себя усталым, он не мог общаться с товарищами из-за несовпадения графиков работы. Все больше и больше его жизнь вращалась исключительно вокруг блока 1А и резервистов военной полиции, работавших под его началом. Скоро они стали для него тем, что социальные психологи называют «референтной группой», — кругом людей с общими интересами. И эта группа начала оказывать на него большое влияние. Он запутался в «тотальной ситуации» — в ситуации, которая, как пишет психолог Роберт Джей Лифтон, облегчает управление сознанием в сектах и в других местах, например, в северокорейских лагерях для военнопленных.
Другие актеры ночного театра
Чаще всего в ночную смену в блоке 1А работали два резервиста — капрал Чарльз Гренер и специалист[356] Меган Амбюль. Гренер нес прямую ответственность за блок 1А во время ночной смены, а Чип должен был надзирать и за другими блоками. В выходные дни их заменяла специалист Сабрина Хармен, иногда ей помогал сержант Джавал Дэвис. Рядовая первого класса Линди Ингленд была регистратором, она не работала в ночную смену, но часто приходила в блок 1А к Чарльзу Гренеру, с которым тогда встречалась. Она даже отметила здесь свой двадцать первый день рождения. Кроме них, в ночную смену в блоке 1А часто присутствовал специалист Армин Круз из 325-го батальона военной разведки.
Еще были солдаты-кинологи, которые приходили в блок вместе с собаками. Они запугивали заключенных, чтобы заставить их говорить, выйти из камер, если охрана подозревала, что у них есть оружие, или просто для демонстрации силы. В ноябре 2003 г. в Абу-Грейб прибыли пять команд кинологов. Все они прошли практику в тюрьме залива Гуантанамо. (Двое из этих кинологов — сержант Майкл Смит и старший сержант Сантос Кардона — были позднее признаны виновными в злоупотреблениях по отношению к заключенным.) Если кто-то заболевал, в блок иногда приходили медсестры и санитары. Кроме того, здесь было множество гражданских контрактников из Titan Corporation. Они вели допросы задержанных, стараясь добыть информацию о действиях мятежников или о террористической деятельности. Следователям часто требовались услуги переводчиков. Иногда появлялись сотрудники ФБР, ЦРУ и военной разведки, они вели допросы «особых» заключенных.
Как и следовало ожидать, высокопоставленные офицеры редко засиживались в тюрьме до ночи. В те месяцы, когда Чип исполнял свои обязанности, генерал Карпински ни разу не посетила блоки 1А и 1Б. Она появилась лишь однажды, в сопровождении телевизионщиков, для которых проводила «экскурсию». Один резервист сообщил, что за пять месяцев, которые он провел в Абу-Грейб, он видел Карпински всего дважды. Несколько других офицеров ненадолго заходили в конце дня. Чип использовал эти редкие возможности, чтобы сообщить о трудностях и предложить те или иные изменения, но ни одно из его предложений так и не было услышано. Было множество каких-то других людей, не носивших военную форму и не имевших никаких удостоверений личности. Они просто приходили и уходили. Никто не просил их предъявить документы, и они оставались совершенно анонимными. В нарушение правил военного времени гражданские контрактники отдавали приказы охранникам — военным полицейским, поручая им готовить к допросам «особых» заключенных. Но солдаты, несущие военную службу, не должны выполнять приказы гражданских лиц. Грань между военными и гражданскими специалистами становилась все более и более размытой, и в тюрьме скапливалось все больше гражданских контрактников, которые занимались тем, что раньше относилось к компетенции военной разведки.
Письма и электронные сообщения Чипа домой ясно показывают, что главная задача, которую должны были выполнять он и другие резервисты военной полиции в блоке 1А, состояла в том, чтобы помогать следователям эффективно выполнять их работу. «Военная разведка хвалит нас и говорит: „Прекрасная работа“». «Обычно они не позволяют другим наблюдать за допросами. Но им нравится, как я руковожу своей сменой, и они сделали для меня исключение». Он с гордостью сообщает, что его люди успешно делают то, что им поручили делать, усмиряя задержанных, и те готовы давать информацию, нужную следователям. «Мы помогаем заставить их говорить, мы обращаемся с ними определенным образом… У нас очень высокие показатели — наши методы заставляют их говорить. Обычно они ломаются всего через несколько часов».
В письмах домой Чип неоднократно отмечал: всем, что происходит в этом отделении Абу-Грейб, руководит команда военной разведки, в которую входят офицеры ЦРУ, лингвисты и следователи из частных компаний. Он сказал мне, что не мог отличить всех этих следователей друг от друга, потому что они сознательно скрывали свою внешность. Они редко называли себя, на их форме не было табличек с именами; большинство из них вообще не носили военную форму. Отчеты Чипа подтверждают опубликованные в СМИ данные о том климате, который создавал генерал Санчес, настойчиво утверждавший, что лучший способ получить разведывательные данные от задержанных — это экстремальные методы допроса и соблюдение секретности.
Некоторые правила для американского военного персонала тюрем позволяли легко уклоняться от ответственности за свои действия — фактор, который тоже мог способствовать злоупотреблениям. В одной служебной записке без даты, под названием «Руководящие принципы», имеющей отношение к тюремному корпусу высокой степени безопасности (блок 1А), сказано, что в этом корпусе не должна использоваться аббревиатура «М1 [Военная разведка]».
«Кроме того, рекомендуется, чтобы при контакте с особыми задержанными все военнослужащие отдельного корпуса скрывали свою настоящую идентичность. Настоятельно рекомендуется использование стерилизованной униформы [лишенной любой идентификации], находясь в этом особом корпусе, персонал НЕ должен обращаться друг к другу по настоящим именам и рангам»[357].
Несколько следственных групп армии США подтвердили, что слова Фредерика об экстремальных методах, которые использовались в тюрьме, соответствуют действительности. Они обнаружили, что следователи поощряли резервистов военной полиции, работающих в тюрьме, физически и психологически готовить иракских задержанных к допросам[358].
И когда резервисты помогали готовить задержанных к принудительным допросам, традиционная разделительная линия между военными полицейскими, которые должны выполнять только процедуры задержания, и сотрудниками военной разведки, занятыми сбором информации, начинала исчезать. Агенты военной разведки прибегали к самым жестоким методам. Например, чтобы получить информацию от одного иракского генерала, следователи раздели его шестнадцатилетнего сына, вымазали его грязью, а потом выставили на холод. Сержант Сэмюэль Провенанс (рота «Альфа», 302-й батальон военной разведки) сообщил нескольким информационным агентствам, что два следователя подвергали сексуальному насилию девочку-подростка, и другие солдаты знали об этом. В следующей главе мы увидим, что многие солдаты и гражданские-контрактники совершали намного худшие злоупотребления, чем зверства охранников ночной смены под руководством Чипа Фредерика.
«Я надеюсь, что расследование [злоупотреблений по отношению к заключенным] коснется не только тех, кто совершал эти преступления, но и тех, кто, возможно, их поощрял, — сказал бригадный генерал Марк Киммит, заместитель командующего операциями США в Ираке, в интервью с Дэном Ретером в телепрограмме „60 минут II“. — Ведь они, конечно, тоже несут некоторую ответственность».
Чип Фредерик отвечал еще и за 15–20 заключенных-«призраков», находившихся в ведении OGA — Other Governmental Agencies, «других государственных служб». Предполагалось, что заключенные-«призраки» — это высокопоставленные должностные лица, или же они обладают ценной информацией, и следователям была предоставлена полная свобода в использовании любых средств, чтобы получить информацию, которая позволила бы судить их. Этих заключенных называли «призраками», потому что их пребывание в тюрьме не было зарегистрировано ни в каких официальных документах, как будто их никогда здесь не было. На них не заводили личных дел, у них не было никаких личных документов. Во время интервью Чип признался мне: «Я видел труп одного из них, его убили бойцы спецподразделения „Дельта“. Они просто убили этого парня. У меня было такое впечатление, что это никого не волновало. Никого не волновало, что с ним случилось»[359].
Этот «парень» был заключенным-«призраком», его зверски избили «морские котики»[360], а потом подвесили за руки во время допроса агенты ЦРУ, и в результате он задохнулся. Потом его труп положили в лед и завернули в целлофан. Убийцы хотели сделать вид, что он заболел и утром был отправлен в больницу. Прежде чем таксист где-то выбросил тело, некоторые охранники (Гренер и Хармен) во время ночной смены сфотографировались на фоне трупа, просто «на память». (В следующей главе мы подробнее обсудим этот случай.) Охранники ночной смены наблюдали множество подобных случаев страшных злоупотреблений со стороны самых разных посетителей блока 1А, и эти случаи, конечно же, создавали новые социальные нормы, допускающие злоупотребления. Если даже убийство сходило с рук, то почему бы не «наказать» парочку непокорных заключенных или просто не повеселиться, заставляя их принимать унизительные позы?
Фактор страха
В этой тюрьме было очень страшно — не только заключенным, но и Чипу Фредерику, и всем другим охранникам. Как это обычно бывает в тюрьмах, заключенные, у которых масса свободного времени и изобретательности, способны сделать оружие из чего угодно. Здесь они делали оружие из кусков металла, оторванных от кроватей или окон, из битого стекла и заостренных зубных щеток. Те, у кого было меньше изобретательности и больше денег, подкупали охранников-иракцев, снабжавших их пистолетами, ножами, штыками и боеприпасами. За деньги эти охранники передавали им и письма от членов семьи. Парни из 72-й военно-полицейской роты, на смену которой пришло отделение Фредерика, предупреждали его, что охранники-иракцы сильно коррумпированы — они даже содействовали попыткам бегства, предоставляя заключенным секретную информацию, приносили топографические карты, одежду и оружие. Кроме того, они снабжали задержанных наркотиками. Хотя номинально Фредерик командовал этими охранниками, но они отказывались делать обходы и чаще всего просто сидели на столах в подсобных помещениях, курили и болтали. Этот факт также нужно добавить ко всем остальным источникам постоянного раздражения и стресса для Чипа Фредерика, как руководителя ночной смены.
Заключенные регулярно оскорбляли охранников, словесно и физически; одни бросали в них экскременты, другие царапали им лица ногтями. Одно из самых пугающих и неожиданных событий в блоке произошло 24 ноября 2003 г., когда иракские полицейские пронесли в камеру подозреваемого сирийского повстанца пистолет, патроны и штыки. Маленький отряд Чипа вступил с ним в перестрелку, и охранникам удалось усмирить его, не убивая. Но этот случай всех очень напугал, приходилось постоянно сохранять бдительность и все время опасаться нападений со стороны заключенных.
Заключенные бунтовали из-за ужасного качества питания; еда часто была действительно несъедобной и скудной. Мятеж мог подняться, когда поблизости, в «открытом комплексе» тюрьмы, взрывались минометные снаряды. Как мы уже говорили, она каждый день подвергалась обстрелам, в результате ранеными, а иногда и убитыми оказывались и охранники, и заключенные. «Я все время боялся, — признался мне Чип. — Минометные обстрелы, ракетные удары и перестрелки приводили меня в ужас. До Ирака я никогда не был в зоне боевых действий». Тем не менее ему пришлось взять себя в руки и проявлять храбрость — ведь он отвечал за задержанных, других охранников и иракских полицейских. Ситуация требовала, чтобы Чип Фредерик делал вид, что ему не страшно, и оставался спокойным, невозмутимым и собранным. Этот конфликт между внешне сдержанной манерой поведения и внутренним напряжением усугублялся по мере того, как росли численность заключенных и требования вышестоящих офицеров, которым нужно было получать от задержанных «ценные разведывательные данные».
Вдобавок к постоянному подавляемому страху, Чип Фредерик переживал стресс и истощение из-за чрезмерных требований сложной новой работы, к которой он был совершенно не готов, потому что не прошел никакого предварительного обучения. Следует учесть и несоответствие между его основными ценностями — аккуратностью и чистотой — и хаосом, грязью, беспорядком, постоянно его окружавшими. Он должен был нести полную ответственность за весь блок. Но, по его словам, он чувствовал себя «слабым», потому что «меня никто не слушал. Я не мог вводить никаких изменений в управление этим местом». Он тоже начал чувствовать себя анонимным, потому что «мои указания никто не выполнял. Было ясно, что никто не несет никакой ответственности». Более того, физическое окружение, в котором он оказался, вызывало ощущение полной анонимности — везде царили нищета и уродство. Анонимность места сочеталась с анонимностью человека, и скоро у всех вошло в привычку не носить военную униформу при исполнении служебных обязанностей. Посетители и гражданские следователи приходили и уходили, не называя своих имен. Никто не знал, кто за что отвечает. Заключенные шли бесконечным потоком, в оранжевых комбинезонах, или полностью обнаженные, и их тоже было невозможно отличить друг от друга. Это была самая подходящая обстановка для деиндивидуации, которую только можно себе представить.
Параллели с поведением охранников Стэнфордского тюремного эксперимента
Теперь, зная, какой была окружающая обстановка, легче увидеть параллели между психологическим состоянием Чипа Фредерика и его охранников, и состоянием охранников в Стэнфордском тюремном эксперименте. Процессы деиндивидуации, связанные с анонимностью людей и анонимностью места, очевидны. Дегуманизация заключенных не вызывает сомнений — просто из-за их численности, принудительной наготы и одинаковой одежды, а также из-за того, что охранники не понимали их языка. Позже, во время съемки телевизионного документального фильма, охранник ночной смены Кен Дэвис рассказал, как дегуманизация проникла в их мысли: «Нас никто не учил быть охранниками. Начальство говорило: „Используйте свое воображение. Сломайте их. Надо, чтобы вы их сломали, когда мы вернемся“. Когда появлялись новые заключенные, им на головы клали мешки с песком. Их били гибким проводом, бросали на землю, некоторых раздевали догола. Нам говорили, что это просто собаки [звучит знакомо?]. И ты начинаешь видеть не людей, а этот образ, и вдруг ловишь себя на том, что уже не считаешь их людьми, и начинаешь делать с ними то, о чем раньше не мог даже подумать. И в этот момент становится по-настоящему страшно»[361].
В обеих тюрьмах делала свое дело скука, порожденная долгими часами ночной смены, когда ничего не происходило. Скука — мощный стимул, она заставляла охранников что-то делать просто ради развлечения, ради каких-то ощущений. И там и там охранники по собственной инициативе придумывали методы, позволяющие «поддерживать порядок» и при этом развлечься.
Конечно, все это усугублялось отсутствием соответствующего обучения и отсутствием руководства со стороны начальства. Появлялось впечатление, что никто ни за что не отвечает. В обеих тюрьмах создатели системы дали охранникам полную власть над заключенными. Кроме того, охранники в тюрьме Абу-Грейб боялись, что заключенные совершат побег или поднимут бунт, как и наши стэнфордские охранники, хотя, конечно, с менее смертельными последствиями. Очевидно, тюрьма Абу-Грейб была намного более опасной, чем наша относительно мягкая Стэнфордская тюрьма. Но, как показал наш эксперимент, оскорбительные действия охранников и агрессия по отношению к заключенным постоянно росли и достигли высшей точки в серии сексуальных, гомофобских действий. То же самое происходило в блоке 1 А, причем в еще более извращенных и крайних формах. Более того, в обоих случаях худшие злоупотребления происходили во время ночной смены, когда охранники думали, что начальство их не видит, и без зазрения совести пускались во все тяжкие.
Нужно ясно понимать, что ситуационные силы, подобные тем, что мы описали здесь, сами по себе не заставляли охранников делать плохие вещи, как в эксперименте Милгрэма. Кроме разрешения некоторых гражданских следователей «усмирять» задержанных, ломать их волю, ситуационные силы, действовавшие в Абу-Грейб, как и в Стэнфордской тюрьме, освобождали от обычных социальных и моральных ограничений, не позволяющих нам проявлять жестокость по отношению к другим людям. Охранники ночных смен в обоих случаях быстро поняли, что им может сойти с рук нарушение множества табу, потому что ответственность была коллективной; когда стали возникать новые нормы, допускающие поведение, раньше считавшееся немыслимым, никто не призвал их к порядку. Как говорится, кот из дома — мыши в пляс. Все это напоминает «Повелителя мух» Уильяма Голдинга, где маленькие головорезы в масках сеяли хаос, пока рядом не было взрослых. Можно вспомнить и исследования в области анонимности и агрессии, описанные в предыдущей главе.
Нужно отметить некоторые выводы, сделанные независимой группой под руководством Джеймса Шлезингера, сравнившей ситуации в двух тюрьмах — мнимой и настоящей. Я с удивлением обнаружил параллели, проведенные в этом отчете между условиями в нашей искусственной тюрьме в Стэнфорде и слишком реальной тюрьмой Абу-Грейб. В Приложении G к этому отчету, занимающем три страницы, описываются психологические стрессовые факторы, основания для негуманного обращения с заключенными и социально-психологические условия, способствующие тому, что гуманные люди начинают вести себя негуманно по отношению к другим:
«Возможность оскорбительного обращения с задержанными во время „международной войны с терроризмом“ была совершенно предсказуема, исходя из фундаментального понимания принципов социальной психологии, а также информации о многочисленных факторах риска, связанных с окружением. [Большинство командиров не были знакомы с этими очевидными факторами риска для их солдат или не придавали им значения.]
Стэнфордский эксперимент… это — ориентир, поучительный урок для любых военных операций по задержанию подозреваемых, даже относительно мягких. Напротив, в военных операциях по задержанию подозреваемых солдаты действуют в напряженных боевых условиях, которые никак нельзя назвать мягкими».
Психологи хотели понять, как и почему люди и группы, которые обычно действуют гуманно, в определенных обстоятельствах могут вести себя иначе.
Это эффект Люцифера в действии! Среди социально-психологических концепций, которые упоминаются в исследовании Шлезингера и помогают объяснить причины жестокого поведения, упоминаются следующие: деиндивидуация, дегуманизация, образ врага, групповое мышление, отключение внутреннего контроля и социальная фасилитация[362]. Мы уже обсуждали все эти процессы, когда говорили о Стэнфордском тюремном эксперименте. Эти факторы действовали также и в Абу-Грейб, за исключением группового мышления. Я не думаю, что у охранников ночной смены были какие-то изначальные предубеждения (возникшие в результате группового консенсуса, навязанного лидером) — ведь они не планировали злоупотреблений заранее.
В независимом анализе, опубликованном в журнале Science, социальный психолог Сьюзен Фиске и ее коллеги поддержали позицию группы Шлезингера. Они пришли к выводу, что «Абу-Грейб стала результатом обычных социальных процессов, а не только чрезвычайной жестокости отдельных людей». Среди этих социальных процессов Фиске называет конформизм, коллективное подчинение авторитетам, дегуманизацию, эмоциональные предрассудки, ситуационные стрессовые факторы и постепенную эскалацию злоупотреблений, от минимального до чрезвычайно высокого уровня[363].
Дальнейшие свидетельства того, что СТЭ адекватно описывает мотивы поведения в военных тюрьмах Ирака, предлагает один бывший солдат, служивший в Ираке. Еще он пишет о том, почему в подобных ситуациях важно сильное лидерство.
«Профессор Зимбардо, Я служил [агентом контрразведки] в подразделении, которое создавало лагерь Кроппер, первый лагерь для военнопленных, созданный в Багдаде после падения режима Баас. Я определенно могу связать выводы вашего тюремного исследования со своими наблюдениями на территории Ирака. В течение всего срока службы там я тесно сотрудничал и с военной полицией, и с задержанными, и наблюдал множество ситуаций, напоминающих те, которые вы описали в отчете о вашем эксперименте.
Однако, в отличие от Абу-Грейб, в нашем отделении было очень компетентное руководство, и ситуация никогда не доходила до того, что хоть чем-то напоминало Абу-Грейб. Наши командиры знали правила, устанавливали нормы и контролировали ситуацию, обеспечивая выполнение правил. Нарушения правил расследовались, и если было нужно, нарушителей наказывали. Работа по задержанию дегуманизирует всех, кто в ней участвует. Я думаю, что стал бесчувственным примерно через две недели. Но активная позиция наших командиров не давала нам забыть, кто мы такие и что здесь делаем. Во всяком случае, я с удовольствием прочел отчет о вашем эксперименте; он придал больше ясности моим собственным мыслям.
С уважением, Теренс Плакиас[364]».
Сексуальные мотивы в блоке 1А
Одной из необычных особенностей ночной смены в блоке «Альфа» было то, что среди охранников здесь были и мужчины, и женщины. Примечательно, что в этой субкультуре, которую создали молодые солдаты, оставшиеся без присмотра начальства, женщины были довольно привлекательными. Прибавьте к этому еще более эмоционально заряженную ситуацию: во время ночной смены тут же болталась Линди Ингленд (тогда ей был 21 год); ей хотелось быть рядом со своим новым парнем, Чарльзом Гренером. Ингленд и Гренер скоро стали устраивать жаркие сексуальные эскапады, которые снимали цифровым фотоаппаратом и видеокамерой. В итоге Линди забеременела и позже родила ребенка. Однако кое-что происходило и между Гренером и 20-летней охранницей Меган Амбюль, потому что позже они поженились — после того, как Гренер был приговорен к тюремному заключению.
СМИ уделяли массу внимания любовному треугольнику Ингленд — Гренер — Амбюль и не обратили внимания на тот факт, что среди иракских уголовных заключенных были проститутки. Эти женщины охотно позировали с обнаженной грудью перед американскими резервистами, делавшими их снимки. Кроме того, в тюрьме было множество обнаженных заключенных-мужчин. Отчасти это была стратегия унижения, введенная по приказу вышестоящих офицеров, а отчасти — вынужденная мера, потому что в тюрьме часто не хватало оранжевых комбинезонов, которые по уставу должны носить заключенные. И что уж совсем странно, некоторым заключенным вместо мужского нижнего белья приходилось носить женские розовые трусики, просто из-за ошибки в процессе поставок. Отсюда был всего один шаг к тому, чтобы заставить заключенных надевать эти трусики на голову, в виде унизительного развлечения.
Несмотря на просьбы Чипа Фредерика отделить друг от друга взрослых задержанных и подростков, однажды прошел слух, что группа иракских заключенных якобы изнасиловала 15-летнего мальчика, находившегося с ними в одной камере. На ноге одного из этих заключенных специалист Сабрина Хармен написала маркером: «Я насильник». Вокруг сосков другого губной помадой были нарисованы рожица и его тюремный идентификационный номер. Подобная сексуальная атмосфера была взрывоопасной. По некоторым свидетельствам, один охранник изнасиловал задержанного мужчину химической лампой, а возможно, и древком метлы. Некоторые охранники часто угрожали задержанным-мужчинам изнасилованием. Были и случаи насилия охранников над женщинами-задержанными. В итоге картина все больше напоминала дом разврата, а не военную тюрьму.
Джеймс Шлезингер, руководитель одной из многих независимых следственных групп, описал, что он увидел и услышал по поводу действий этой ночной смены: «Это было похоже на фильм „Скотный двор“[365]». Эту Ситуацию уже никто не мог контролировать.
Чип Фредерик вспоминает, что злоупотребления происходили в следующем хронологическом порядке:
1–10 октября 2003 г.: заключенных раздевают донага, пристегивают наручниками к дверям камер, заставляют носить женское нижнее белье. К новым охранникам эти методы «перешли по наследству» от уехавшей компании 72-й военной полиции.
1 октября — 25 октября. Сексуальные позы (в присутствии представителей разведки обнаженных заключенных пристегивали друг к другу наручниками). Появился анонимный солдат, утверждавший, что он служил в Гитмо, он показал Гренеру некоторые «стрессовые позы», которые использовались в Гитмо.
8 ноября. Бунт в лагере Ганси (Ganci) [один из отдельных корпусов тюрьмы Абу-Грейб]. Семерых задержанных перевели в «защищенный комплекс» (блок 1А). У них было оружие, и они планировали взять в заложники одного охранника и убить всех остальных. Это была ночь «пирамиды», ночь унижений, сексуальных поз и мастурбации перед камерой. Появились собаки.
Соучастие военной разведки
Генерал Тагуба пришел к выводу, что к некоторым злоупотреблениям военных полицейских подталкивало вышестоящее начальство. Он заявляет, что «следователи военной разведки (MI) и других американских государственных агентств настоятельно просили охранников — военных полицейских создавать определенные физические и психологические условия, способствующие благоприятному исходу допросов задержанных».
В отчете о расследовании генерал-майора Джорджа Фэя содержатся еще более серьезные заявления о том, что сотрудники военной разведки играли самую активную роль в этих злоупотреблениях. В его отчете сказано, что в течение семи месяцев «сотрудники военной разведки, по некоторым данным, требовали, поощряли, потворствовали или прямо просили охранников военной полиции [резервистов, работавших охранниками ночной смены] оскорблять задержанных, и/или участвовали в злоупотреблениях по отношению к задержанным, и/или нарушали установленный порядок допросов и действующие законы»[366]. Подробнее отчеты обоих генералов мы рассмотрим в следующей главе, когда будем обсуждать недостатки системы и ее соучастие в злоупотреблениях.
Катализатор Гренер
Резервист, капрал Чарльз Гренер сыграл в ночной смене тюрьмы Абу-Грейб ту же роль, которую исполнил охранник Джон Уэйн в ночной смене Стэнфордской тюрьмы. Оба стали катализаторами, благодаря им начала разворачиваться ситуация. Джон Уэйн вышел за рамки порученной ему роли и стал проводить собственные «небольшие эксперименты». Капрал Гренер вышел далеко за рамки своей роли, оскорбляя заключенных — физически и нравственно. Знаменательно, что и Гренер, и Джон Уэйн — харизматичные личности, излучавшие уверенность в себе и демонстрировавшие жесткий стиль поведения, который влиял на других охранников их смен. Старший сержант Фредерик был старше по званию, но настоящим лидером охранников ночной смены в блоке 1А был Гренер — даже в присутствии Чипа. Кажется, идея делать фотографии первоначально исходила именно от него, и многие снимки были сделаны его цифровым фотоаппаратом.
Гренер, резервист корпуса морской пехоты, служил тюремным охранником во время войны в Персидском заливе — без всяких инцидентов. Во время операции «Буря в пустыне» он около шести недель работал в самом большом лагере военнопленных, также без всяких инцидентов. «Он был одним из тех парней, которые поднимали наш боевой дух», — вспоминает его тогдашний сослуживец. Другой сослуживец помнит Гренера как «забавного парня, который не лез за словом в карман». Он добавляет: «Из того, что я видел, могу судить, что он не был склонен к насилию». Однако, по словам другого резервиста из отделения Гренера, между ним, некоторыми другими солдатами и иракскими заключенными возникла серьезная конфронтация, но ее предотвратили полевые командиры, которые взяли на себя инициативу и заменили их более дисциплинированными солдатами.
Сосед, знавший Гренера в течение 30 лет, отзывается о нем позитивно: «Он был очень хорошим парнем. Я могу сказать о Чаке только хорошее. Он ни разу не причинил никому беспокойства». Его мать запечатлела свою гордость в его ежегодном школьном дневнике: «Ты всегда вел себя так, что мы с твоим отцом гордились тобой. Ты — лучший»[367].
С другой стороны, мы видим Гренера, который, по некоторым отчетам, применял физическое насилие по отношению к своей жене, которая в итоге с ним развелась. В СМИ писали, что он несколько раз получал дисциплинарные взыскания, когда работал охранником в тюрьме строгого режима.
В ночной смене в блоке 1А все внешние факторы, ограничивавшие антисоциальное поведение Гренера, как ветром сдуло. Военную дисциплину заменили хаос и случайные связи; не было ничего похожего на сильную структуру власти; постоянное подстрекательство военной разведки и гражданских следователей-контрактников, требовавших «готовить» задержанных к допросам; Гренер охотно поддался соблазну.
В этой обстановке вседозволенности Чарльз Гренер отдался безудержным сексуальным утехам. У него был роман с Линди Ингленд, и их эротические игры запечатлены на многих фотографиях. Он заставил одну задержанную иракскую женщину обнажить грудь и гениталии и сфотографировал ее. По некоторым отчетам, Гренер заставлял группы заключенных мастурбировать и приказывал обнаженным заключенным мужского пола ползать по полу, «чтобы их гениталии волочились по полу», при этом он обзывал их «гребаными гомиками»[368]. Кроме того, именно Гренер придумал выстраивать обнаженных заключенных в пирамиды. Однажды группу обнаженных заключенных с капюшонами на головах заставили заниматься мастурбацией перед солдатами — мужчинами и женщиной. Гренер в шутку сказал Линди Ингленд, что этот строй мастурбирующих задержанных — «подарок на ее день рождения»[369].
После судебного процесса над Гренером Чип Фредерик написал мне: «Я не могу сказать, что это он во всем виноват. Он просто умел делать вид, что все хорошо, и ему было трудно не поверить. Я очень сожалею о своих действиях, и если бы мог вернуться в октябрь 2003 г., то поступил бы по-другому… Мне жаль, что я оказался слабым…»[370].
Чип Фредерик до сих пор жалеет, что попал под влияние Гренера. Вот один случай, где вполне ожидаемо проявились личные склонности Чипа — конформизм и склонность подчиняться. Вспомните выводы его психологического тестирования: Чип боится быть отвергнутым и поэтому в споре часто уступает; он меняет свое мнение в соответствии с мнениями других людей, чтобы они не «злились и не ненавидели меня». Окружающие могут оказывать на него влияние, даже когда он считает, что принимает решение самостоятельно. К сожалению, его воля была подавлена стрессом, страхом, истощением и влиянием Гренера.
Другая сторона Чарльза Гренера
В классическом японском фильме «Расемон» Акиро Куросавы одну и ту же ситуацию каждый из ее участников описывает совершенно по-разному. Как я уже говорил, то же самое произошло во время Стэнфордского тюремного эксперимента. Охранник Джон Уэйн и заключенный Дуг-8612 позже сказали, что всего лишь «изображали» садиста или сумасшедшего. Бывший охранник Хеллман изложил еще одну версию своих действий:
«В тот момент, если бы вы спросили меня, что я о них думаю, я бы сказал, ну, в общем, они, наверное, слабаки. Или притворяются. Я не думал, что мои действия на самом деле могли довести кого-нибудь до нервного срыва. Я считал, что мы просто развлекаемся. Как будто мы думали: давайте будем кукольниками. Давайте заставим этих людей делать то, что нам нужно»[371].
Другие заключенные и охранники СТЭ говорили, что для них это — или ужасный опыт, или «ничего особенного». Картина реальности отчасти находится в голове смотрящего. Однако в Абу-Грейб от реальности, созданной вооруженными силами, военным судом и СМИ, зависели жизнь и смерть множества людей.
С самого начала расследования Чарльза Гренера изображали как самую «плохую» «ложку дегтя», как садиста, злодея, творившего немыслимые злоупотребления. Отчеты о его проблемах в американской тюрьме, где он был охранником, были представлены как доказательства того, что он просто перенес склонность к насилию и антисоциальному поведению в блок 1А. Но эти заявления СМИ были совершенно безответственными.
Как раз наоборот, анализ личного дела Гренера, которое хранится в Институте исправительных учреждений (Corrections Institute) округа Грин, штат Пенсильвания, показывает, что его ни разу не обвиняли, не подозревали и не налагали дисциплинарных взысканий в связи с какими-то нарушениями или плохим обращением с заключенными.
Еще более резкий контраст между Гренером — ужасным монстром и Гренером — хорошим солдатом можно найти в отчете о его аттестации, которая проводилась как раз в тот месяц, когда происходили основные злоупотребления. 16 ноября 2003 г. в характеристике, составленной командиром взвода капитаном Бринсоном на основе этой аттестации, Гренер специально отмечен за прекрасную работу:
«Капрал Гренер, вы прекрасно несете службу в блоке 1BCF, в корпусе NCOIC, в отсеке, находящемся в ведении военной разведки. Вы получили множество благодарностей от подразделений военной разведки и лично от подполковника [имя не указано; скорее всего — подполковник Джордан]. Продолжайте действовать на том же уровне, это позволит нам успешно выполнить нашу миссию».
Затем Гренеру напоминают, что необходимо носить военную форму и поддерживать надлежащий внешний вид (чего в этом блоке никто не делал). Второе предостережение указывает на высокий уровень стресса, который испытывали все охранники этого блока. Гренера просят помнить о влиянии, которые стресс может оказать на его поведение, в частности, это касается использования силы в обращении с «особыми» задержанными. Однако автор характеристики согласен с мнением Гренера по поводу адекватного использования силы. «Я на сто процентов поддерживаю ваше решение, если вы считаете, что должны защищать себя», — добавляет офицер. (PDF-файл этого отчета доступен для ознакомления; см. примечание[372]).
Резервист военной полиции Кен Дэвис недавно дал удивительно откровенный отчет об одном своем разговоре с Гренером:
«Однажды вечером, в конце смены я заметил, что он [Гренер] охрип.
Я спросил: „Гренер, ты заболел?“
Он говорит: „Нет“.
Я спросил: „Как там дела?“
Он сказал: „Мне пришлось орать на них и делать еще кое-что, что кажется мне неправильным с нравственной, этической точки зрения. Как ты думаешь, что я должен сделать?“
Я сказал: „Ну, тогда не делай этих вещей“.
Он: „У меня нет выбора“.
Я спросил: „Ты о чем?“
Он сказал: „Каждый раз, когда за проволокой или за забором падает бомба, они приходят и говорят, что еще один американец потерял жизнь. И если вы хотите нам помочь, у вас на руках тоже должна быть их кровь“».[373]
Поскольку было совершенно ясно, что охранники в блоке 1А испытывают постоянный стресс, им необходимо было обратиться к психиатрам, чтобы справиться с этим хаосом. Действительно, через несколько месяцев в Абу-Грейб прислали психиатра, но он не консультировал ни одного из охранников, нуждавшихся в такой консультации, и не работал ни с кем из психически больных задержанных. По некоторым данным, его основная функция состояла в том, чтобы помогать военной разведке в создании более эффективных методов допроса. Меган Амбюль утверждает, что «не было никаких обоснованных доказательств гомосексуализма или изнасилований, не было ни фотографий, ни видеосъемки подобных ситуаций, по крайней мере, с участием семерых военнослужащих, вовлеченных в это расследование». Она продолжает: «У меня есть все фотографии и видеоролики, с самого начала расследования. Я проводила в этом блоке почти по 13 часов в день. Никаких изнасилований и никакого гомосексуализма там не было»[374]. Узнаем ли мы когда-нибудь, что там действительно произошло и кто на самом деле несет ответственность за ужасы Абу-Грейб?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.