Глава 4 Роль пациента в психоаналитическом процессе

Глава 4

Роль пациента в психоаналитическом процессе

Самоанализ — это попытка быть и пациентом и аналитиком одновременно, а потому желательно обсудить задачи каждого из участников аналитического процесса. Следует, однако, иметь в виду, что речь здесь идет не только о совместной работе аналитика и пациента, но и о человеческих взаимоотношениях. То, что в анализе участвуют два человека, оказывает значительное влияние на работу каждого.

Перед пациентом стоят три основные задачи. Первая — выразить себя как можно полнее и искреннее. Вторая — понять собственные бессознательные движущие силы и их влияние на свою жизнь. Третья — выработать способность изменять установки, нарушающие его отношения с самим собой и окружающим миром.

Полное самовыражение достигается с помощью свободных ассоциаций. Благодаря оригинальному открытию Фрейда свободные ассоциации, прежде использовавшиеся только в психологических экспериментах, теперь могут применяться в терапии. Свободное ассоциирование означает попытку пациента высказывать, ничего не скрывая, и по мере появления все, что в данный момент приходит ему в голову, не обращая внимания, является ли, или кажется, это банальным, не относящимся к делу, бессвязным, иррациональным, нескромным, бестактным, неловким или унизительным. Нелишне добавить, что «все» здесь следует понимать буквально. Оно включает в себя не только мимолетные и смутные мысли, но и конкретные идеи и воспоминания, например о событиях, происшедших с пациентом после последнего сеанса, воспоминания о переживаниях в тот или иной период жизни, мысли о себе и других, реакции, относящиеся к аналитику или к аналитической ситуации, размышления на темы религии, морали, политики, искусства, желания и планы на будущее, прошлые и нынешние фантазии и, конечно, сновидения. Особенно важно, чтобы пациент рассказывал о всех возникающих чувствах, таких, как нежность, надежда, торжество, разочарование, облегчение, подозрение, гнев, — равно как и высказывал любую другую неясную или конкретную мысль. Разумеется, у пациента по той или иной причине могут возникать возражения против высказывания определенных вещей, но ему следует проговаривать эти возражения, а не использовать для утаивания тех или иных мыслей и чувств.

Свободное ассоциирование отличается от нашего привычного способа думать или говорить не только своей откровенностью, но и очевидным отсутствием направления. Когда мы обсуждаем какую-либо проблему, говорим о своих планах на конец недели, объясняем цену товаров покупателю, мы стараемся как можно ближе придерживаться сути вопроса. Из разнообразного потока мыслей, которые проносятся в нашем уме, мы склонны отбирать и высказывать те, которые имеют отношение к данной теме. Даже когда мы разговариваем с самыми близкими друзьями, мы отбираем, что сказать, а что опустить, причем часто этого не сознавая. Что же касается свободного ассоциирования, то это попытка выражать все, что только приходит на ум, не думая о том, куда это заведет.

Как и многие другие человеческие усилия, свободное ассоциирование может быть использовано и в конструктивных целях, и в целях создания препятствий анализу. Если пациент определенно настроен раскрыться перед аналитиком, его ассоциации будут полны смысла и дадут обильную пищу для предположений. Если же пациент имеет веские причины «не замечать» определенных бессознательных факторов, его ассоциации будут непродуктивными. Эта «незаинтересованность» пациента может настолько возобладать, что реальный смысл свободных ассоциаций обернется полной бессмыслицей. Результатом этого будет поток ничего не значащих обрывков мыслей, которые являются не более чем пародией на истинную цель свободного ассоциирования. Поэтому ценность свободных ассоциаций целиком зависит от того душевного состояния, которым они продиктованы. Если речь идет о нацеленности на абсолютную откровенность и искренность, о решимости вглядеться в суть своих проблем и готовности открыться другому человеку, то тогда этот процесс вполне может служить цели, которая, собственно, и ставилась.

В общих словах, эта цель заключается в том, чтобы дать возможность аналитику и пациенту понять, как совершается психическая работа последнего, и благодаря этому понять структуру его личности. Однако с помощью свободных ассоциаций можно выяснить и конкретные вопросы — значение приступа тревоги, внезапной усталости, тех или иных фантазий и сновидений, почему пациент чего-то не помнит, почему у него бывают внезапные приступы обиды на аналитика, почему прошлым вечером в ресторане он почувствовал тошноту, был бессилен с женой или косноязычен в дискуссии. Пациент должен постараться заметить, что с ним происходит, когда он думает на эту конкретную тему.

Проиллюстрируем это на примере сновидения пациентки, которой, помимо прочего, снилось, что кто-то украл у нее драгоценности. Я спросила ее, какие мысли приходят к ней в связи с этим фрагментом сновидения. Первой возникшей ассоциацией было воспоминание о горничной, которая в течение двух лет воровала в их доме вещи; пациентка смутно подозревала горничную, припоминая беспокойное поведение той перед разоблачением. Второй ассоциацией было воспоминание о детских страхах из-за цыган, которые воруют детей. Следующей была таинственная история, связанная с кражей драгоценностей из венца святого. Затем она вспомнила случайно услышанное замечание о том, что аналитики — вымогатели. Наконец она пришла к тому, что что-то в сновидении напомнило ей кабинет аналитика.

Эти ассоциации, вне всякого сомнения, указывали на то, что сновидение имело непосредственное отношение к аналитической ситуации. Замечание об аналитиках-вымогателях позволяло предположить, что ее заботит оплата, но эта догадка оказалась неверной, поскольку она всегда считала плату вполне разумной и справедливой. Не было ли это сновидение реакцией на предыдущий аналитический сеанс? Она считала, что этого быть не может, ибо покинула кабинет аналитика с явным чувством облегчения и благодарности. Предыдущий сеанс анализа помог ей понять, что периоды апатии и вялости являлись формой выражения разрушительной депрессии, что эти периоды она не воспринимала так потому, что у нее не было чувства уныния. На самом деле она страдала и была уязвима гораздо больше, нежели признавалась в этом себе. Она часто вытесняла неприятные чувства, потому что считала себя обязанной играть роль человека с исключительно сильным характером, который со всем может справиться. Ее облегчение было похоже на состояние человека, который ценой огромного напряжения всю свою жизнь жил не по средствам и только теперь наконец понял, что такой блеф был совершенно необязателен. Это чувство облегчения, однако, было непродолжительным. Во всяком случае, ее вдруг осенило, что тот сеанс вызвал в ней сильнейшее раздражение, повлекшее за собой расстройство желудка и бессонницу.

Я не буду вдаваться в детали ее ассоциаций. Наиболее важным ключом к разгадке оказалась ассоциация по поводу таинственной истории: я украла драгоценность из венца. Стремление производить на себя и других впечатление человека незаурядной силы, безо всякого сомнения, было для нее тяжким бременем, но это стремление выполняло и другие важные функции: оно придавало ей чувство гордости, в котором она сильно нуждалась, поскольку ее уверенность в себе действительно пошатнулась, и служило мощнейшей защитой от осознания своей уязвимости и связанных с нею иррациональных наклонностей. Поэтому роль, которую она играла, была для нее действительно важной, а раскрытие нами того, что это была всего лишь роль, представляло собой угрозу, на которую она и отреагировала возмущением.

Свободные ассоциации были бы абсолютно непригодны как метод астрономических расчетов или способ достижения ясного понимания политической ситуации. Эти задачи требуют четкого и строгого рассуждения, тогда как свободные ассоциации могут служить вполне подходящим методом (а в соответствии с нашими теперешними знаниями — даже единственным) исследования бессознательных чувств и стремлений, их сути и значения.

Еще несколько слов о ценности свободных ассоциаций для самопознания: свободное ассоциирование не творит чудес. Было бы неверно ожидать, что как только рациональный контроль будет ослаблен, то все, чего мы боялись или презирали в себе, сразу же обнаружится. Мы можем быть абсолютно уверены, что в результате появится не более того, что мы способны вынести. Будут возникать только дериваты вытесненных чувств или побуждений, и, как и в сновидениях, они будут представать в искаженной форме или символически. Так, например, в цепи упомянутых выше ассоциаций святой был выражением бессознательных устремлений пациентки. Разумеется, иногда вдруг будут проявляться совершенно неожиданные факторы, но это может случиться только после продолжительной работы над этой проблемой ранее, которая и подвела их вплотную к поверхности. Вытесненные чувства могут проявляться в форме отдаленных воспоминаний, как, например, в цепи ассоциаций, уже описанной выше. Здесь гнев пациентки на меня за оскорбление мною ее завышенных представлений о себе не проявился как таковой, лишь косвенно она намекнула на то, что я осмелилась нарушить священное табу и украсть дорогие для всех ценности.

Свободные ассоциации не творят чудес, однако если они ведутся с должным настроением, то и в самом деле показывают, что творится в душе, подобно тому, как рентгеновские лучи помогают увидеть недоступную глазу работу легких или кишечника. Но делают они это на более или менее загадочном языке.

Свободно ассоциировать — трудное дело для каждого. И не только потому, что это противоречит привычной для нас форме общения и принятому этикету. Оно сопряжено и с дополнительными трудностями, которые у каждого пациента различаются. Их можно классифицировать по разным основаниям, хотя они неизбежно будут отчасти перекрываться.

Начнем с того, что имеются пациенты, у которых весь процесс ассоциирования вызывает страхи или внутреннее сопротивление, потому что они боятся дать свободный выход любому чувству или мысли, дабы не преступить границ запретной для них территории. Специфические страхи, которых мы вкратце коснемся, зависят в конечном счете от существующих невротических наклонностей. Проиллюстрируем это несколькими примерами.

Тревожный человек, с детских лет задавленный страхом непредсказуемых опасностей жизни, бессознательно старается избегать любого риска. Он крепко цепляется за ложную веру в то, что, если напрячь свое умение предвидеть, можно управлять жизнью. Следовательно, он избегает любого шага, последствия которого не может с большой вероятностью представить себе заранее: главный его закон — никогда не терять бдительности. Для такого человека свободно ассоциировать означает совершить безрассудство, поскольку сам процесс предполагает следование за всем, что возникает, не зная заранее, что появится и куда это заведет.

Иного рода трудность возникает у крайне независимого человека, который чувствует себя в безопасности только тогда, когда носит маску, и автоматически занимает оборонительную позицию при любой попытке вторжения в его личную жизнь. Такой человек «живет в замке из слоновой кости» и чувствует себя в опасности при любой попытке проникнуть в его владения. Для него свободные ассоциации означают невыносимое вторжение и угрозу его обособленности.

Можно представить себе человека, не обладающего самостоятельностью в вопросах морали и не осмеливающегося иметь собственных суждений. Он не привык думать, чувствовать и действовать по собственной инициативе, он как насекомое, вытягивающее усики, чтобы прощупать ситуацию, непроизвольно изучающее обстановку, чтобы понять, чего от него ждут. Его мысли хороши или правильны, если одобряются другими, и плохи или ошибочны, если не одобряются. В предложении высказывать все, что приходит на ум, он также чувствует для себя опасность, но уже совершенно по иной причине: он знает только, как отвечать, но не умеет выражать себя спонтанно. Чего ждет от него аналитик? Должен ли он просто непрерывно говорить? Интересуется, ли аналитик его сновидениями? Или его половой жизнью? Быть может, аналитик ожидает от него любви? Что он одобрит, а что нет? У такого человека идея спонтанного и откровенного самовыражения вызывает все эти тревожные сомнения и опасения, как бы не подвергнуться возможному неодобрению.

И наконец, человек, пойманный в ловушку собственных конфликтов, становится инертным и перестает ощущать себя как активную силу. Он может прилагать усилия только тогда, когда инициатива исходит со стороны. Он вполне охотно отвечает на вопросы, но чувствует себя в полной растерянности, когда предоставлен себе самому. Поэтому он просто не способен свободно ассоциировать, ибо его способность к спонтанной активности подавлена. И если он относится к типу людей, для которых успех во всем является настоятельной необходимостью, эта неспособность ассоциировать может вызывать своего рода панику. Такая его подавленность равносильна для него «неудаче».

Эти примеры показывают, что у некоторых людей процесс свободного ассоциирования вызывает страхи или внутреннее сопротивление. Но даже у тех, кто, в общем, к нему способен, имеется та или иная область, прикосновение к которой пробуждает тревогу. Так, в примере с Клэр, которая в целом была способна свободно ассоциировать, всякое приближение к ее вытесненным требованиям к жизни в начале анализа порождало тревогу.

Другая проблема заключается в том, что откровенное выражение всех мыслей и чувств связано с обнажением черт, которых человек стыдится и рассказывать о которых — для него унижение. Как упоминалось в главе о невротических наклонностях, черты, воспринимаемые как унизительные, могут весьма различаться. Человек, гордящийся своей циничной погоней за материальными благами, будет испытывать смущение и стыд, разоблачая свои идеалистические склонности. Человеку, гордящемуся своим «ангельским» фасадом, будет стыдно выказать признаки эгоизма и невнимательности к другим. Подобное унижение он будет испытывать всякий раз при разоблачении своего притворства.

Многие затруднения пациентов в выражении своих мыслей и чувств связаны с аналитиком. Так, человек, неспособный свободно ассоциировать либо из-за угрозы его защитам, либо из-за утраты большей части своей инициативы, скорее всего, перенесет на аналитика свое отвращение к этому процессу или же досаду из-за своей неудачи и бессознательно отреагирует откровенной обструкцией. То, что на карту поставлено его собственное развитие и счастье, практически забывается. И даже если сам процесс не вызывает у пациента враждебности к аналитику, имеется еще одно обстоятельство, свидетельствующее о наличии в той или иной мере страхов, связанных с отношением аналитика. «Поймет ли он или осудит? Будет ли смотреть на меня свысока или даже настроится против меня? Действительно ли он заботится о моем развитии или же хочет вылепить из меня что-то по некоему своему шаблону? Не обидится ли он, если я выскажу ему свои замечания? Не потеряет ли он терпение, если я не соглашусь с его предположениями?»

Бесконечное множество разнообразных опасений и препятствий делает достижение полной откровенности крайне трудной задачей. Результатом неизбежно будет тактика избегания. Пациент будет умышленно опускать некоторые эпизоды, Определенные факты никогда не придут ему в голову во время аналитического сеанса. Чувства не получат выражения, потому что слишком мимолетны. Детали будут опущены из-за его уверенности в их тривиальности. Вместо свободного потока мыслей будет «просчитывание». Пациент займется многоречивым описанием ежедневных событий. Не счесть числа способов, которыми сознательно или бессознательно он может попытаться обойти это требование.

Таким образом, хотя и может показаться, что говорить все, что приходит на ум, — задача простая, в действительности она трудна и может быть выполнена лишь в той или иной мере. Чем большие преграды стоят на пути осуществления этой задачи, тем менее продуктивным будет человек. Но чем более приблизится он к этой цели, тем понятнее станет для себя и для аналитика.

Вторая задача, стоящая перед пациентом в ходе анализа, — честно и прямо посмотреть на свои проблемы, осознать факторы, до сих пор остававшиеся бессознательными. Это, однако, не только интеллектуальный процесс, как можно предположить из-за слова «осознание». В психоаналитической литературе, начиная с Ференци и Ранка, всегда подчеркивалось, что это одновременно и интеллектуальный процесс, и эмоциональное переживание. Если позволить себе воспользоваться жаргоном, то этот процесс можно сравнить с извлечением всей информации о себе, которую мы ощущаем своим «нутром».

Инсайтом может оказаться осознание полностью вытесненного фактора, например открытие в себе навязчиво скромным и доброжелательным человеком неопределенного презрения к людям. Это может быть и открытие того, что осознаваемое влечение имеет такую степень напряженности, силу и качество, о которых он никогда и не подозревал: например, человек мог знать, что честолюбив, но он никогда раньше не думал, что честолюбие является всепоглощающей страстью, определяющей его жизнь и содержащей деструктивный элемент потребности испытывать мстительное торжество над другими. Или же инсайтом может стать обнаружение того, что некоторые вроде бы не связанные между собой факторы тесно взаимосвязаны. Человек может знать, что питает некие грандиозные ожидания относительно своих достижений в жизни и собственной важности, он может также отдавать себе отчет в том, что с тоской смотрит в будущее и имеет дурные предчувствия, но он никогда прежде не подозревал, что эти установки представляют собой проблему и что они каким-то образом между собой связаны. В этом случае благодаря инсайту он может обнаружить, что его потребность в восхвалении уникальных достоинств другими людьми столь велика, что вызывает в нем глубокое возмущение из-за своей неосуществимости и поэтому обесценивает саму жизнь. Его чувство подобно чувству аристократа, который стоит перед необходимостью снизить уровень жизни, но скорее прекратит жить, чем удовлетворится меньшим, чем то, на что, по его мнению, он вправе рассчитывать. Таким образом, его обеспокоенность неминуемой катастрофой на самом деле представляет собой лежащее в ее основе желание умереть из-за несоответствия жизни его ожиданиям.

Невозможно сказать в общих словах, что означает для пациента осознание своих проблем, так же как невозможно сказать, что будет с человеком, если в течение долгого времени он будет находиться под солнцем. Солнечные лучи могут убить его или, наоборот, спасти ему жизнь, утомить его или придать бодрость — эффект зависит от их интенсивности, а также от состояния самого человека. Точно так же инсайт может быть крайне болезненным или принести немедленное облегчение. Здесь в основном действуют те же принципы, что были рассмотрены при обсуждении терапевтической ценности различных этапов анализа, но будет нелишне вкратце повторить эти замечания, поскольку здесь они прозвучат в несколько ином контексте.

Инсайт может принести облегчение по нескольким причинам. Начнем с наименее важной: уже само выявление причин некоторого ранее непонятного явления зачастую доставляет определенное интеллектуальное удовлетворение; в любой жизненной ситуации правда приносит облегчение. Это относится не только к выяснению нынешних особенностей, но и к воспоминаниям забытых переживаний детства, если они помогают человеку понять, что с самого начала влияло на его развитие.

Еще важнее то, что инсайт может обнажить перед человеком его подлинные чувства, раскрыв показной характер его прежней установки. Когда он становится свободным в выражении своего гнева, раздражения, презрения, страха — всего, что прежде было вытеснено, активное и полное чувство жизни приходит на смену парализующему подавлению, и он делает еще один шаг к обретению себя. Невольный смех, который часто сопровождает такие открытия, выдает чувство освобождения. Такое бывает, даже если открытие далеко от приятного, например, когда человек узнает, что всю свою жизнь пытался «выходить сухим из воды» или стремился причинять боль другим и властвовать над ними. Помимо того что инсайт способствует усилению чувства себя, повышению жизнеспособности и активности, он может снимать напряженность, возникавшую прежде из-за необходимости сдерживать настоящие чувства: освобождая силы, использовавшиеся для вытеснения, он может увеличить количество доступной энергии.

Наконец, тесно связанное с высвобождением энергии, устранение вытеснения освобождает путь для действия. До тех пор пока побуждение или чувство вытесняется, человек находится в тупике. Например, пока человек абсолютно не подозревает о своей враждебности к людям и знает только, что чувствует себя с ними неловко, он ничего не может поделать со своей враждебностью; у него нет возможности понять ее причины, оправдать или осудить. Но если вытеснение устранено и он ощущает враждебность как таковую, то тогда, и только тогда, он может здраво взглянуть на нее и обнаружить в себе те уязвимые места, которые и породили эту враждебность. Открывая таким образом возможность что-то изменить в причинах нарушения, инсайт способен привести к значительному облегчению. Даже если немедленное изменение затруднительно, появляется видение, как выбраться из беды. Это относится и к тому случаю, если первоначальной реакцией были боль или испуг. Осознание Клэр своих завышенных требований и желаний поначалу вызвало панику, потому что поколебало ее навязчивую скромность — один из столпов, на которых покоилось ее чувство безопасности. Но как только острая тревога утихла, к ней пришло облегчение, поскольку более глубокое понимание себя давало ей возможность освободиться от пут, связывавших ее по рукам и ногам.

Однако первой реакцией на инсайт скорее будет боль, нежели облегчение. Как уже говорилось в предыдущей главе, существуют два типа негативных реакций на осознание. Первый из них — это восприятие его исключительно как угрозы; второй — реакции уныния и безнадежности. Хотя они и проявляются по-разному, по сути различаются лишь интенсивностью. Оба они обусловлены тем, что человек не способен — или пока не способен — и не желает отказаться от некоторых фундаментальных жизненных притязаний. От каких именно — зависит, естественно, от его невротических наклонностей.

Вследствие навязчивого характера этих наклонностей притязания крайне ригидны, и потому так тяжело от них избавиться. Например, тот, кто одержим навязчивой жаждой власти, может обходиться без комфорта, удовольствий, женщин, друзей — всего того, что и делает обычно жизнь привлекательной. Главное для него — власть. Пока он полон решимости не отказываться от этого притязания, любое сомнение в его ценности вызывает у него лишь раздражение или испуг. Инсайт вызывает реакции испуга не только когда уличает в том или ином особом стремлении, но и когда делает очевидным, что это стремление мешает человеку достичь других важных для него целей или преодолеть препятствия и страдания. Или, если обратиться к другим примерам, человек, страдающий от своей изоляции и неловкости при общении с другими людьми, но по-прежнему не желающий покидать своего «замка из слоновой кости», будет реагировать тревогой на любое осознание невозможности достичь одной цели — меньшей изоляции, — не отказавшись от другой — своего «замка из слоновой кости». Покуда человек не откажется от своей навязчивой веры в возможность управлять жизнью с помощью одной только силы воли, всякий инсайт, указывающий на ложный характер этой веры, будет вызывать тревогу, создавая у него чувство, что почва, на которой он стоит, уходит у него из-под ног.

Тревога, порождаемая подобного рода инсайтами, является реакцией человека на проблески понимания того, что он должен что-то изменить в своей основе, если хочет стать свободным. Однако особенности, которые должны быть изменены, имеют глубокие корни, по-прежнему жизненно важны для него как средства, позволяющие ему ладить с самим собой и с другими. Поэтому он боится изменений, а инсайт вызывает не облегчение, а панику.

Но если в глубине души он чувствует, что о подобном изменении, каким бы необходимым оно ни было для его освобождения, не может быть и речи, то отреагирует скорее чувством безнадежности, нежели испугом. В его сознании это чувство часто заглушается глубокой яростью в отношении аналитика. Ему кажется, что аналитик проявляет бессмысленную жестокость, приводя его к такому инсайту, с которым он не знает что делать. Эта реакция вполне понятна, поскольку никто из нас не хочет подвергаться боли и лишениям, если в конечном счете они не служат некоторой принимаемой нами цели.

Отрицательной реакцией на инсайт процесс, как правило, не заканчивается. Обычно она непродолжительна и быстро сменяется облегчением. Я не буду здесь подробно обсуждать, что в конечном счете определяет, изменится ли отношение человека к своему инсайту в ходе дальнейшей психоаналитической работы. Достаточно будет сказать, что такое изменение находится в пределах возможного.

Реакции на сведения о себе нельзя, однако, полностью понять с помощью подобной классификации их на вызывающие облегчение, страх или отчаяние. Независимо от того, какова будет первая реакция, инсайт всегда ставит под сомнение существующее равновесие. Человек, побуждаемый навязчивыми потребностями, плохо справляется со своими функциями. Он преследует некие цели в ущерб своим настоящим желаниям. Он скован множеством ограничений. Он уязвим в самых разных сферах, не имеющих четких границ. Необходимость бороться с вытесненными страхами и враждебностью подрывает его силы. Он отчужден от себя и от других. Но несмотря на все эти дефекты его психической организации, действующие в нем силы по-прежнему образуют органическую структуру, в которой каждый фактор связан с другими. В результате ни один фактор нельзя изменить, не оказав влияния на организм в целом. Строго говоря, такого явления, как изолированный инсайт, не бывает. Разумеется, часто случается, что человек останавливается на том или ином месте. Он может быть удовлетворен достигнутым результатом, он может быть им обескуражен, он может активно сопротивляться дальнейшему продвижению. Но в принципе каждый достигнутый инсайт, каким бы незначительным он ни был, выявляет новые проблемы благодаря своей связи с другими психическими факторами и, следовательно, содержит в себе, так сказать, динамит, способный взорвать равновесие. Чем более ригидна невротическая система, тем менее способна она на какое-либо изменение. И чем глубже инсайт затрагивает основания, тем большую тревогу будет он вызывать. «Сопротивление», как это будет показано дальше, в конечном счете проистекает из потребности сохранить статус-кво.

Третья задача, которую предстоит решить пациенту, состоит в изменении тех факторов в себе, которые препятствуют его оптимальному развитию. Это не означает одного лишь внешнего изменения в действиях или в поведении, такого, как обретение способности к публичным выступлениям, творческой работе, сотрудничеству, повышение половой потенции или избавление от фобий или депрессивных тенденций. Такие изменения при успешном анализе произойдут автоматически. Однако они не являются первичными — это результат менее заметных изменений личности, таких, как достижение более реалистического отношения к себе вместо колебаний между самовозвеличением и самоуничижением, обретение настроя на активную деятельность, уверенности и смелости вместо инертности и страхов, умения планировать вместо того, чтобы «плыть по течению», нахождение опоры в себе вместо того, чтобы «цепляться» за других, лелея несбыточные надежды и выдвигая неправомерные обвинения, достижение большего дружелюбия и понимания по отношению к людям вместо затаенной защитной враждебности. Если имеют место подобные перемены, за ними последуют и соответствующие внешние изменения в поведении или симптомах.

Многие происходящие в личности изменения не составляют особой проблемы. Так что уже сам по себе инсайт, если он сопровождается реальным эмоциональным переживанием, может привести к изменению. Наверное, кто-нибудь возразит, что ничего не изменилось, если, например, достигнут инсайт ранее вытесненной враждебности: враждебность как была, так и осталась; единственное, что стало другим, — ее осознание. Но это справедливо лишь в формальном смысле. На самом деле ситуация радикально меняется, если человек, знавший только то, что он вел себя неестественно, уставал или испытывал смутное раздражение, сознает теперь наличие конкретной враждебности, которая, вследствие самого вытеснения, вызывала эти расстройства. Как уже говорилось, в момент такого открытия он ощущает себя другим человеком. И если он не ухитрится тут же избавиться от этого осознания, оно повлияет на его отношения с другими людьми; оно вызовет в нем чувство удивления собой, создаст стимул исследовать то, что стоит за его враждебностью, устранит чувство беспомощности при столкновении с чем-то неизвестным и поможет почувствовать в себе больше жизни.

Некоторые изменения происходят автоматически как косвенный результат инсайта. Навязчивые потребности пациента ослабнут, как только ослабнет источник тревоги. Когда вытесненное чувство унижения окажется очевидным и понятным, человек автоматически станет более дружелюбным, даже если желательность этого еще не прорабатывалась. Если осознан и ослаблен страх неудачи, человек спонтанно становится более активным и отваживается на то, чего прежде бессознательно избегал.

До сих пор мы говорили о случаях, когда инсайт и изменение совпадали, так что могло показаться необязательным представлять эти два процесса как отдельные задачи. Но в ходе анализа, как и в самой жизни, бывают ситуации, когда человек, несмотря на инсайт, всем существом противится изменению. Некоторые из таких ситуаций уже обсуждались. Обобщая, можно сказать, что если пациент осознает необходимость отказа от своих навязчивых претензий к жизни или их изменения, если он хочет освободить свои силы для надлежащего развития, то может развернуться отчаянная борьба, в которой он будет использовать последние ресурсы, чтобы опровергнуть необходимость или возможность изменения.

Другая ситуация, в которой инсайт и изменение могут совершенно расходиться, возникает тогда, когда анализ ставит пациента перед лицом конфликта, требующего принять решение. Не все конфликты, вскрываемые в ходе анализа, имеют такой характер. Если, например, осознаны противоречащие друг другу стремления, например навязчивая потребность управлять другими и навязчивая потребность соответствовать чужим ожиданиям, то вопрос о выборе между двумя тенденциями отпадает. Обе тенденции должны быть проанализированы, и, когда человек найдет форму более удовлетворительных отношений с другими людьми и самим собой, они либо исчезнут, либо претерпят значительные изменения. Иначе обстоит дело, когда всплывает ранее неосознаваемый конфликт между своекорыстием и идеалами. Суть конфликта могла быть различным образом затушевана. Например, циничная позиция могла осознаваться, тогда как идеалы, оказываясь вдруг на поверхности, вытесняться или отвергаться сознанием как несостоятельные. Или же могло быть вытеснено стремление к материальным благам (деньгам, престижу), в то время как на сознательном уровне человек твердо придерживался идеалов. Возможно и постоянное наслоение циничного и серьезного отношения к идеалам. Но когда такой конфликт выходит на поверхность, недостаточно просто увидеть его и понять его ответвления. После досконального прояснения всех связанных с ним проблем пациент должен выбрать определенную линию поведения. Ему необходимо решить, хочет ли он, и в какой степени, серьезно придерживаться своих идеалов и какое место он отведет материальным интересам. Это один из тех случаев, когда пациент может колебаться сделать шаг от инсайта к пересмотру своих установок.

Несомненно, однако, что все три задачи, стоящие перед пациентом, тесно взаимосвязаны. Его полное самовыражение подготавливает путь для инсайтов, а они в свою очередь вызывают или подготавливают изменение. Каждый шаг оказывает влияние на последующие. Чем более пациент старается уклониться от определенного инсайта, тем сложнее ему будет свободно ассоциировать. Чем активнее он сопротивляется определенному изменению, тем яростнее он будет бороться против инсайта. Но цель состоит в изменении. Ценность самопознания состоит не в инсайте как таковом, а в инсайте как средстве пересмотра, изменения и контроля чувств, побуждений и установок.

Отношение пациента к изменению часто проходит различные стадии. Нередко он приступает к лечению, втайне ожидая волшебного исцеления, что обычно означает надежду на то что все проблемы исчезнут сами собой и ему не придется что-либо менять и активно над собой работать. В результате пациент наделяет аналитика магической силой и начинает слепо им восхищаться. Затем, когда он осознает, что его надежда неосуществима, у него появляется тенденция вообще отказать в своем первоначальном «доверии». Он рассуждает: раз аналитик такой же человек, как и он сам, какую пользу тот может ему принести? Еще важнее, что на поверхность всплывает его собственное чувство безнадежности в отношении того, что он способен активно изменить себя. И только тогда, когда его энергия будет высвобождена для активной и спонтанной работы, он сможет наконец начать рассматривать свое развитие как собственное дело, а аналитика — как человека, протягивающего ему руку помощи.

Задачи, с которыми пациент сталкивается в процессе анализа, изобилуют трудностями, но и приносят свои плоды. Выразить себя с полной откровенностью трудно, но необходимо, так как это великое благо. То же самое можно сказать и о достижении инсайта, и об изменении. Таким образом, прибегнуть к анализу как к одному из возможных путей помощи в нашем собственном развитии — путь, далеко не простой. Он требует от пациента огромной решимости, самодисциплины и активной борьбы. И в этом отношении анализ не отличается от других жизненных ситуаций, способствующих развитию человека. Преодолевая трудности на своем пути, мы обретаем силу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.