Образование тройки

Образование тройки

Вот рассказ о союзе Клайда, Либби и Майры, о том, как они на время объединились в сексуальную тройку. Об этом написано с большой откровенностью Клайдом в его конфиденциальном письме. Я благодарен ему за разрешение использовать фрагменты из него.

С самого начала обстоятельства складывались необычно в силу того, что коммуна Клайда пригласила к себе погостить на недельку-другую подобную группу. С этого момента данная история описана в отрывке из его письма:

«Вот моя нынешняя семья: Джордж — художник, фермер, метафизик; Либби — официальная жена Джорджа, женщина, с которой я делю постель, ткачиха, садовница, мама; Минна — любовница Джорджа, тоже ткачиха, цветовод и особенно пекарь; Грегори — мой десятилетний старший сын, мальчик, который любит, чтобы его щекотали, и любит сам щекотать других людей; Руфи— девятилетняя дочь Джорджа и Либби, удивительная девочка, всеми любимая в нашей компании, и одна из самых серьезных причин того, что я здесь живу Теперь добавьте Майру, очень открытую ко всему новому, нежную и чувствительную, бисексуальную и лучше, наверное, сказать «всесексуальную».

Мы живем за городом. Выпал глубокий снег. Руфи барахталась, прыгала и прорыла тоннель до самого почтового ящика. За исключением пары случаев, каждый постоянно получает поддержку группы — этому ощущению поддержки было трудно сопротивляться,— и все, включая наших гостей, ощутили такую радость, как никогда в их жизни. Либби и Минна совершили чудо в ту неделю, накормив обедами и ужинами двадцать одного человека, и еда была изумительна!

Майра и я сразу же приглянулись друг другу, обнаружив что-то вроде «опережающего понимания», которое всегда существует, когда я встречаю кого-нибудь, с кем я мог бы иметь глубокие, серьезные отношения. Кроме того, что-то было темное в ней, что вызывало мой мрак, то есть всегда присутствующее желание обладать кем-то и принадлежать самому».

Клайд рассказывает, как он и еще несколько человек ходили на прогулку, и «случайно» он и Майра оставались наедине. У них возникла близость, хотя и не слишком удовлетворившая их.

«Когда мы шли назад, я обнаружил на дороге плачущую Либби. Меня охватило раскаяние и чувство вины. Я должен был объяснить ей здесь и сейчас, что случилось. Потом было трудное, трудное время, ставшее еще более тяжелым из-за непредсказуемости и силы тех чувств, которые носились вокруг нас в ту неделю. Либби чувствовала себя очень подавленной в результате перенапряжения и не участвовала ни в каких общих делах, да к тому же у нас с ней не было времени, чтобы побыть вместе. Теперь, как она сказала, "это глазурь на ее торте", а ей этого не надо!.. Mы легли спать, поговорили немного, затем заснули, по-моему от изнеможения».

Майра и другие гости уехали, но позже Майра вернулась на несколько дней.

«Примерно за два дня до приезда Майры Либби стала уединяться. Это было отдалением от меня и от всех остальных, почти во всех смыслах, кроме физического. Она испытывала ревность, собственничество, недоверие к Майре и ненависть к самой себе за то, что я втянут в это.

Но для меня это было время более чем обычной ясности в душе, и я был способен остаться с ней — факт, который она сознавала даже в моменты полной изоляции. Я чувствовал спокойствие, любовь и был полностью с ней.

Когда приехала Майра, мы проводили время все вместе, втроем. Либби считала, что Майра поставила под реальную угрозу нашу совместную жизнь, и сказала, что она не понимает, почему я не ухожу и не живу с Майрой. Она была так амбивалентна в тот момент, что для нее было трудно услышать мои слова о том, что я не хочу покидать наш дом и жить вместе с Майрой. Либби сказала, что она чувствует, что Майру никто не интересует, кроме меня, и она хочет разъединить нас. Майра сказала, что она хотела бы знать все о нас так же хорошо, как она знает саму себя, но особенно ее привлекает Либби.

В этот момент мы разошлись, так как наступил тихий час. Либби и я остались снаружи, прогуливались и разговаривали. Майра пошла в дом. В конце тихого часа мы пошли по направлению к дому, из которого выбежала Майра и воскликнула: "Вы были правы! Я поняла, что действительно хотела разделить вас, поскольку я не могла узнать вас иным образом". Это было, несомненно, правдой, но наше общение с Майрой один на один было бы "плохо" воспринято всеми вокруг, как нарушающее стабильный союз Либби — Клайд, который всегда был и остается таким надежным и благополучным. Тем не менее этот союз не является и не может быть стабильным.

В ту ночь мы с Либби отправились спать поздно, хотя мы устали, но спать не хотелось. Мы снова начали разговор, и я сказал: "Я хотел бы, чтобы Майра была здесь, потому что мы говорим о вещах, которые касаются нас всех". Либби ответила: "Я, в общем-то, тоже этого хочу". Потом я весь как-то ослаб и обмяк и попросил ее принять решение самой. Она решила "да", и я пошел будить Майру. Она пришла, и мы провели остальную часть ночи в нашей кровати в разговорах и взаимной любви. Было только несколько моментов, когда я почувствовал, что мы действительно объединены все втроем. Я обнаружил, что у меня есть определенные ограничения в том, чтобы общаться настолько интимно и интенсивно сразу с двумя людьми. Я думаю, что мы все восприняли это похожим образом. Этот опыт не был ни экстатическим, ни особенно много дающим, но не был и негативным. Мы все поделились друг с другом впечатлениями о том, что любовь втроем не дала нам глубокого удовлетворения. Ну и ничего».

На следующее утро Майра уехала... Естественно, ее отъезд ничего не решил. Клайд после этого был близок к депрессии и чувствовал жалость к себе, тревогу и бешенство. Обычно, когда Либби хочет, чтобы он что-то починил, то, как правило, он мог сделать это. Но здесь было что-то, с чем он не мог «справиться». После его злости на себя из-за этого и сочувствия Либби по этому поводу последовало их драматическое примирение. Вроде бы и конец истории! Но Клайд до сих пор пишет Майре.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.