5.2. Смысл и значение. Групповые смыслообразующие контексты и пределы понимания

5.2. Смысл и значение. Групповые смыслообразующие контексты и пределы понимания

Первой из обозначенных выше проблем, относящихся к проблематике трансляции смыслов, является проблема передачи и понимания смыслов в межличностном общении. Это, по сути, проблема того, как вообще возможно понимание одним человеком, одним внутренним миром – другого. Ведь смысловые структуры, определяющие содержание и динамику «внутреннего мира», являются наиболее глубинными, интимными структурами человеческого сознания. Из жизненного опыта нам известно, что проникнуть в смыслы другого человека с достаточной точностью до определенных пределов в принципе возможно; с другой стороны, эта задача очень сложна, решается отнюдь не всеми и не всегда, и ошибки в понимании и интерпретации смыслов другого человека даже более естественны, чем адекватное понимание. Ведь понятие смысла выражает наиболее интимные, индивидуальные, труднокоммуницируемые или вообще некоммуницируемые пласты опыта.

Индивидуальным, некодифицируемым и некоммуницируемым смыслам в психологии принято противопоставлять значения – социокультурные инварианты, в которых закрепляется общий, совместный опыт. «Значение – это социально кодифицированная форма общественного опыта. Эта кодифицированность (связанная с потенциальной возможностью осознания) является его конституирующим признаком» (Леонтьев А.А., 1997, с. 139). Значение служит однозначной фиксации и передаче опыта в пространстве и во времени, оно обеспечивает общение и понимание, это как бы посланник одних сознаний другим. Ответ на вопрос о соотношении смысла и значения есть одновременно ответ на вопрос о возможностях и пределах человеческого общения и взаимопонимания.

Понятийный тандем «значение – смысл», заимствованный из наук о языке (см. раздел 1.1), был осмыслен в психологии несколько иначе, получил иное содержательное наполнение. Часто приходится сталкиваться с ситуациями, когда инерция общепринятого семиотического понимания значения и смысла не дает увидеть то принципиально новое, что было внесено в трактовку этих понятий деятельностным подходом в психологии, утверждавшим неклассический подход к проблеме сознания: чтобы понять жизнь сознания, надо выйти за его пределы, обратившись к контексту реальной жизни субъекта.

Разведение значения и личностного смысла в психологии ( Леонтьев А.Н., 1972) было связано прежде всего с разведением совокупного социально-исторического опыта жизнедеятельности социальной общности и индивидуально-специфического преломления этого опыта в индивидуальной жизнедеятельности. Рука об руку с этим принципиальным разведением следует, однако, еще одно: в значении отражаются объективные свойства и связи объектов и явлений, в личностном смысле – отношение субъекта к этим объектам и явлениям ( Гальперин, 1945; Леонтьев А.Н., 1972). При таком понимании отношения между значением и личностным смыслом оборачиваются их противопоставлением, как, например, в следующей формулировке: «Понятия значение и смысл составляют оппозицию, то есть являются взаимосвязанными и противопоставленными одно другому. Под значением понимается сущность предмета, соотнесенная с некоторым знаком; под смыслом – интерпретация этого значения некоторым множеством реципиентов на основе данных коллективного и/или личного опыта» ( Сорокин, 1985, с. 59).

Насколько правомерно такое противопоставление? По нашему мнению, оно является порождением взгляда на соотношение значения и смысла, ограниченного рамками индивидуального сознания. Лишь в интроспекции значение и смысл предстают как противопоставленные по двум параметрам: 1) значение (общее, социальное) – смысл (индивидуальный, уникальный) и 2) значение (отражение объективных, существенных свойств) – смысл (отражение лишь индивидуально значимых свойств). Нелишне, однако, вспомнить, что и значение, и смысл содержательно определяются лишь в более широком контексте, несводимом, во-первых, к контексту индивидуального сознания, и, во-вторых, к их противопоставлению друг другу. Поэтому для того, чтобы охарактеризовать их истинные отношения, необходимо выйти в этот более широкий контекст и рассмотреть их функционирование в деятельности индивидов и социальных общностей.

Если для животных биологический смысл некоторого объекта, явления или внешнего воздействия определяется его непосредственным отношением к потребностям живого существа ( Леонтьев А.Н., 1972; 1994; Вилюнас, 1976), то отношения человека с миром теряют непосредственный, индивидуальный характер. Личностный смысл, в отличие от биологического смысла, нельзя рассматривать как чисто индивидуальное образование, поскольку не является чисто индивидуальной порождающая его деятельность. Действительно, как было показано в предыдущем разделе, отношение человека к действительности всегда опосредовано отношениями к этой действительности совокупных субъектов разного ранга – социальных общностей, в которые включен рассматриваемый нами индивид, в том числе человечества в целом. «Осмысление действительности человеком, в том числе и на уровне личностного смысла, принципиально опосредствовано социальным опытом конкретного общества» (Гусев, Тульчинский, 1985, с. 65). В отличие от биологического смысла, личностный смысл соотносится не с индивидуальной жизнедеятельностью, а с индивидуальным освоением социальных форм жизнедеятельности, с «моим общественным сознанием», выражаясь словами А.Н.Леонтьева (1994).

Мы ограничимся в данном разделе анализом соотношения смысла и значения на материале их функционирования в процессах речевого общения и взаимопонимания, поскольку именно в исследованиях речевого общения, с одной стороны, наиболее жестко и явно формулируется отмеченное выше противопоставление значения и смысла как бинарной оппозиции, а с другой стороны, существуют теоретические разработки, позволяющие преодолеть это противопоставление. Кроме того, значения и смыслы, функционирующие в языке, в наибольшей степени репрезентативны, поскольку выполняемая знаково-символическими системами функция замещения реальных объектов или фрагментов действительности позволяет говорить о своеобразной функциональной эквивалентности смыслов мира и смыслов соответствующих знаково-символических форм (Вяткина, 1982, с. 202), в том числе языковых структур.

Исходным пунктом нашего анализа выступает деятельность субъекта, на определяющую роль которой в порождении и раскрытии смыслов мы неоднократно указывали выше; Е.Ю.Артемьевой принадлежит меткое определение смысла как следа деятельности, зафиксированного в отношении к соответствующему предмету (1986, с. 12). Не является исключением и смысл, вкладываемый в содержание коммуникации (текст). «Изъяв текст из структуры деятельности, где он возник, и не учитывая мотивы и цели общающихся личностей, исследователь имеет уже дело не с реальной речью и не с реальной речемыслительной деятельностью, а с некоторыми моделями, отношение которых к моделируемым явлениям становится неопределенным» ( Тарасов, Уфимцева, 1985, с. 27–28). В современных исследованиях по психолингвистике и теории коммуникации смысл речевого высказывания рассматривается как обусловленный местом данного высказывания в структуре деятельности коммуникатора, а также мотивами и целями последнего, в том числе не относящимися непосредственно к коммуникативной ситуации (см. Базылев, 1978; Зимняя, 1985; Тарасов, 1979 и др.).

Значения, так же как и смыслы, генетически неразрывно связаны с деятельностью. Через посредство индивидуальной деятельности они не переходят из общественного сознания в индивидуальное, а строятся в индивидуальном сознании, запечатлевая в своей структуре в снятом виде генетически исходные развернутые формы познавательной деятельности. Процесс превращения деятельности обобщения в обобщение, кристаллизованное в значении, был всесторонне проанализирован А.Н.Леонтьевым на материале овладения учащимися научными понятиями (Леонтьев А.Н., 1983 а, с. 324–347).

Нашей задачей является показать, что деятельностная трактовка значения и смысла несовместима с их противопоставлением друг другу в виде полярной оппозиции. Мы уже отмечали неадекватность модели индивидуальной деятельности единичного субъекта и невозможность рассматривать личностный смысл как чисто индивидуальное образование. Впервые на это обратил внимание А.А.Леонтьев, указывавший, что смысл не менее социален, чем значение, и всегда окрашен какими-то групповыми интересами (Леонтьев А.А., 1969; 1983; 1997; см. также Базылев, 1978). Эта мысль нашла продуктивное воплощение в ролевой трактовке понятий «значение» и «смысл», предложенной Е.Ф.Тарасовым (1975; 1979). Опираясь на положение о том, что связь общества и личности опосредована социальными группами, в которых проходит социализация индивида и развертываются его деятельности, он ввел понятие ролевого или группового значения и ролевого смысла. Первое обозначает фрагмент значения, общий не для всех представителей социума, а для носителей определенной роли, обусловленной принадлежностью к определенной социальной группе. Второе обозначает отношение личности к содержанию ее деятельности, обусловленное потребностями и мотивами, также детерминированными именно групповой принадлежностью ( Тарасов, 1979, с. 90–91).

Ролевая трактовка значения и смысла, предлагаемая Е.Ф.Тарасовым, представляет собой существенный шаг вперед, приближающий нас к раскрытию соотношения между этими понятиями. Вместе с тем Е.Ф.Тарасов, признавая, что в реальной речевой деятельности значение и смысл слова слиты, в своем анализе рассматривает их по отдельности как образования разной природы. Поэтому оппозиция «значение – смысл» у Е.Ф.Тарасова сохраняется, хотя в развиваемых им положениях заложена возможность и даже объективная необходимость преодоления этой оппозиции. Для этого необходимо сделать еще один шаг, перейдя от ролевой к континуальной трактовке значения и смысла.

Трактовка значения и смысла, названная нами континуальной, предлагается С.М.Морозовым (1984). С.М.Морозов выделяет следующие условия, при которых некоторое содержание приобретает смысл: 1) включенность его в некоторое более широкое целое (объект – объектный контекст); 2) преломленность его через внутренний мир, субъективную смысловую реальность субъекта (субъект– субъектный контекст) и 3) включенность его в деятельность субъекта (субъект – объектный контекст) [17] . Смысл всегда субъективен; если значение в отношении субъекта выступает как «вещь в себе», то смысл – как явление «вещи в себе» субъекту. В деятельности субъекта раскрывается и фиксируется как изменчивое, «являющееся», так и неизменные, сущностные характеристики объекта. Последние образуют значение объекта, которое «…выступает в виде всеобщего, то есть в виде “общего для всех” содержания смысла» ( Морозов , 1984). Необходимость выделения такого содержания прямо вытекает из социальной сущности человека, связанной с процессами общения и взаимопонимания между людьми. «Когда мы вступаем в процесс общения, мы выражаем в слове смысл, то есть предполагаем, что произносимое или записанное нами слово полностью отражает весь деятельностный “узор” данного субъективного смысла. Однако на деле слово “пробуждает” у собеседника его собственный, индивидуальный смысловой “узор”, в котором общей с нашим смысловым “узором” является та его часть, которую мы назвали значением. Таким образом, каждый из общающихся индивидов выражает в слове и вкладывает в воспринятое слово свой смысл. Но в двух смыслах общающихся лиц есть общая часть – значение этого слова, – и только благодаря наличию такой общей части мы понимаем друг друга» (там же).

Трактовка С.М.Морозовым значения как фрагмента смысла, инвариантного по отношению к психологическим смыслообразующим контекстам, преодолевает противопоставление значения и смысла как бинарной оппозиции. Различные психологические контексты, согласно С.М.Морозову, специфицируют значение, благодаря чему к последнему прибавляются новые составляющие и расширенное значение приобретает статус смысла. Тем самым

С. М. Морозов выводит важные теоретические следствия из неразличимости значения и смысла на феноменологическом уровне. «Как правило, смысл не существует для человека – носителя этого смысла как что-то отдельное от значения, напротив, человеку кажется, что он непосредственно воспринимает денотат (или слово) в его объективном значении. Но все предметы человеческой деятельности, как и все слова человеческого языка, видятся каждому из нас как бы через призму нашего личного (а не общественного) интереса. И нужно специальное усилие аналитической мысли, чтобы встать над этим интересом и уловить раздельность смысла и значения» (Дридзе , 1984, с. 73–74; см. также Леонтьев А.А., 1997). Положение о том, что словесные значения функционируют в речевой деятельности как инварианты смыслов, высказывали также Л.А.Дергачева и А.М.Шахнарович (1977).

Однако, посмотрев на континуальную модель С.М.Морозова через призму ролевой модели Е.Ф.Тарасова (или наоборот), можно увидеть еще одно обстоятельство, принципиально важное для нашего анализа, а именно, что граница между значениями и смыслом в слове или в тексте является подвижной, относительной. Действительно, психологический смыслообразующий контекст, определяющий осмысление любого объекта, задается не только индивидуальным опытом субъекта, но и принадлежностью его к различным – большим и малым – социальным группам. «Все слова пахнут профессией, жанром, направлением, партией, определенным произведением, определенным человеком, поколением, возрастом, днем и часом. Каждое слово пахнет контекстом и контекстами, в которых оно жило своей социально напряженной жизнью» ( Бахтин , 1975, с. 106). Эти контексты определяют различную семантику одних и тех же слов в различных социальных контекстах. Вспомним хотя бы, как у подростков, входящих в делинквентные группы, искажается представление о таких понятиях, как «товарищество», «смелость» и др. Однако ошибкой было бы считать, что здесь изменения касаются только личностного смысла этих понятий. Строго говоря, границу между значением и смыслом здесь вообще провести затруднительно. Групповые или «ролевые» смыслы, о которых идет речь, оказываются значениями, поскольку они являются элементами группового сознания и однозначно декодируются (распредмечиваются) всеми членами данной группы. В то же время они являются смыслами, поскольку они специфичны лишь для данной группы и содержательно обусловлены спецификой групповой деятельности, групповых мотивов, ценностей и т. д. Это кажущееся противоречие можно объяснить тем, что объем общей для общающихся индивидов, пересекающейся части «смыслового узора» (С.М.Морозов) одного и того же понятия или текста будет различным в зависимости от степени общности их принадлежности к одним и тем же социальным группам – начиная от их государственной, национальной, классовой, половой и возрастной принадлежности и кончая принадлежностью к конкретным коллективам. В ситуации же общения индивидов, принадлежащих к разным группам, те же «ролевые» элементы будут входить уже не в значение, а в контекстуально обусловленный смысл коммуницируемого содержания, для восстановления которого реципиенту приходится решать специальную задачу реконструкции контекста деятельности коммуникатора. В ситуации реального общения практически всегда имеет место общность принадлежности общающихся индивидов к каким-либо социальным группам. Однако может существенно различаться мера этой общности, зависящая от количества групп, принадлежность к которым объединяет реципиента и коммуникатора. Мера общности групповой принадлежности коммуникатора и реципиента определяет степень общности контекста коммуникации и, тем самым, границу между смыслом и значением, которая оказывается подвижной, относительной. Мера их различия определяет степень коммуникативного «напряжения» (Лотман, 1992).

В качестве примера можно рассмотреть, как переходят друг в друга значение и смысл научных терминов при коммуникации внутри одной научной школы и между представителями разных школ и разных научных дисциплин. Возьмем в качестве объекта само понятие «смысл». Психолог, определяя значение этого понятия, будет говорить о смысле для субъекта всевозможных объектов и явлений действительности. С этим согласятся другие психологи, но не лингвисты или логики, для которых значение понятия «смысл» эже и ограничивается лишь семантической структурой; все несводимое к этому будет, с их точки зрения, сугубо личностным смыслом, который психолог вкладывает в это понятие. Однако согласия нет и между психологами. Для психологов, стоящих на позициях деятельностного подхода, конституирующим моментом значения понятия «смысл» является его деятельностная природа; смысл – это «след деятельности». В то же время для психологов, стоящих на других теоретических позициях, этот момент не входит в определение значения понятия «смысл», которое ограничивается подчеркиванием феноменов значимости и индивидуальной специфичности смысла. Можно пойти еще дальше: разные авторы выделяют наряду с общими и разные характеристики понятия «смысл», не входящие даже в групповое значение этого понятия для научного направления, к которому авторы себя причисляют. Будучи дериватом их индивидуальной деятельности, эти характеристики относятся к личностному смыслу понятия «смысл» для того или иного автора. Специфика научной деятельности, однако, состоит в том, что индивидуальное знание стремится стать социальным, врасти в систему уже функционирующего знания. Для этого новое знание, которое может иметь и чисто интуитивное происхождение, должно быть описано посредством уже функционирующих социально принятых значений и правил логического вывода. От успешности этого описания зависит, будет ли это знание интегрировано в систему групповых, «школьных», дисциплинарных или даже междисциплинарных значений или же, в случае неудачи, останется не более чем личным достоянием автора.

Предложенная нами функциональная трактовка значения и смысла является, по сути, системной. Из нее можно вывести определение значения (под психологическим углом зрения) как системного качества, приобретаемого смыслом слова или высказывания (или компонентом этого смысла) в условиях единства смыслообразующего контекста. Ни значение, ни смысл не являются, таким образом, жестко фиксированными в своих границах. Вопрос о разведении значения и смысла слова или высказывания можно ставить лишь применительно к конкретной ситуации коммуникации. Системообразующим фактором будет при этом выступать деятельность социальной общности как совокупного субъекта. Контекст, задаваемый этой деятельностью, определяет смысл любого высказывания, однако в ситуации внутригрупповой коммуникации этот смысл приобретает статус значения. Оговоримся, что речь идет, естественно, не о целостном смысле высказывания, а об одной смысловой составляющей, обусловленной принадлежностью коммуникатора именно к данной социальной группе; как мы уже отмечали выше, каждое высказывание содержит много таких составляющих.

Предложенная трактовка значения и смысла позволяет по-новому взглянуть на проблему понимания в межличностном общении. Говоря о природе процесса понимания, отмечают две основные его особенности: чтобы понять некоторое содержание, во-первых, мы должны включить его в некоторый более широкий контекст, а во-вторых, соотнести с нашими ценностно-нормативными представлениями, представлениями о должном ( Знаков , 1998). Понимание В.В.Знаков определяет как «процесс и результат порождения смысла понимаемого» (там же, с. 166), и не случайно, что эти две его особенности перекликаются с наиболее общими характеристиками смысла, выделенными нами в разделе 1.1. Смысл для В.В.Знакова шире, чем познавательная характеристика содержания; он выражается прежде всего в его интерпретации, в выводах, которые субъект делает на основе этого содержания. Различие между познавательным содержанием и смыслом проявляется, например, в различии между безличной гносеологической истиной и насыщенной психологическими составляющими и вписанной в личностный контекст правдой (Знаков, 1999). Близкие по своей сути положения мы находим в приписываемой М.М.Бахтину статье В.Н.Волошинова: «Жизненный смысл и значение высказывания (каковы бы они ни были) не совпадают с чисто словесным составом высказывания. Сказанные слова пропитаны подразумеваемым и несказанным. То, что называется “пониманием” и “оценкой” высказывания (согласие или несогласие) всегда захватывает вместе со словом и внесловесную жизненную ситуацию» ( Волошинов, 1926/1996, с.74). Оторвав высказывание от этой реальной питающей его почвы, отмечает автор, мы теряем ключ к его смыслу (там же). Мы видим, таким образом, что в ситуации коммуникации смысл сообщения задается теми же инвариантными характеристиками, которые мы выделили в разделе 1.1: контекстом и интенциональной направленностью.

Смысл любого сообщения складывается из целого спектра составляющих: значения, инвариантного для данной культуры, личностного смысла в узком его понимании, обусловленного сугубо индивидуальным опытом субъекта, и смысловых напластований, обусловленных национальной, половозрастной, классовой, государственной принадлежностью коммуникатора, включенностью его в другие общности, каждая из которых задает сообщению свой контекст. Как следует из предыдущего раздела, в условиях хотя бы частичного единства группового контекста коммуникации соответствующие групповые контекстуальные смыслы функционируют как значения, что обеспечивает относительную полноту и адекватность понимания. То же происходит и в ситуации текстовой коммуникации: для адекватного понимания текста необходим «смысловой контакт», условием которого является совпадение «смысловых фокусов» коммуникатора и реципиента (Дридзе, 1984, с. 42–43); при несовпадении же «смысловых фокусов» наблюдаются различные «эффекты смысловых ножниц» (там же, с. 209–212, 260–261), обусловливающие неадекватное понимание текста.

Очень близкие по своей сути идеи, связанные с взаимодействием индивидуальных смысловых контекстов, развиваются, в частности, в семантической концепции понимания A.Л.Никифорова (1991). Согласно этой концепции, интерпретация текстов, предметов, явлений действительности, иными словами, наделение их смыслом, осуществляется посредством их включения в индивидуальный контекст. Этот контекст представляет собой отражение реального мира, который один для всех; поэтому индивидуальные контексты разных людей сходны. Наряду со сходством очевидны и различия, связанные с различиями жизненного опыта, воспитания, образования, жизненных целей и отношений различных людей. Взаимопонимание между людьми как раз и обеспечивается сходством индивидуальных смысловых контекстов: «Чем более похожи смысловые контексты двух индивидов, тем легче и лучше они понимают друг друга, ибо придают словам и вещам близкий смысл» (там же, с. 92). A.Л.Никифоров рассматривает далее четыре логически возможных варианта: полное непересечение индивидуальных контекстов, их частичное пересечение, полное включение одного из них в другой и полное совпадение. В реальных ситуациях коммуникации встречается только второй вариант (частичное пересечение), однако, по мнению A.Л.Никифорова, при переходе на уровень анализа отдельных смысловых единиц остальные три варианта также наполняются конкретным содержанием. Можно усмотреть также аналогию (или нечто большее) между представлением об индивидуальных смысловых контекстах, детерминирующих понимание действительности, и известной концепцией В.В.Налимова (1989 а, б), характеризующего личность как генератор и преобразователь смыслов, смысловой фильтр, детерминирующий проявление лишь части из бесконечного множества смыслов, потенциально присутствующих в мире в непроявленном виде.

Размеры социальных общностей, контекст деятельности которых способен порождать значения как системные свойства объектов, включенных во внутригрупповую коммуникацию, могут колебаться в очень широком диапазоне. Видимо, минимальной подобной группой будет диада. Красивой иллюстрацией порождения значений контекстом совместной жизнедеятельности диады является эпизод из «Анны Карениной», в котором Китти и Левин объясняются в любви посредством начальных букв слова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.