Коллективная ответственность

Коллективная ответственность

Сравнение некоторых элементов внутреннего распорядка в Дахау (организованном в 1933 году) и в Бухенвальде (1937 год) дает картину растущей деперсонализации всей лагерной жизни за этот период. В Дахау, например, официальное наказание, в отличие от рядового издевательства, всегда было направлено на конкретного человека. Вначале его дело слушалось в присутствии специального офицера СС. По западным юридическим стандартам подобное слушание было не более чем фарсом, но по сравнению с более поздней лагерной практикой оно свидетельствовало все же об известной степени уважения к личности. По крайней мере, заключенному говорили, в чем он обвиняется, и давали возможность опровергнуть обвинение.

Перед наказанием розгами заключенного осматривал лагерный врач — тоже лишняя процедура, так как врач редко отменял розги, но иногда мог уменьшить число ударов.

Подобное отношение к заключенному — как к личности — было уже абсолютно исключено в Бухенвальде, что соответствовало поздней фазе национал-социализма. Здесь за все отвечала группа, а не индивидуум. В Дахау наказывался заключенный, старавшийся перетаскивать камни поменьше. В Бухенвальде в такой ситуации наказанию подверглась бы вся группа, включая начальника.

У заключенных не было иного выхода, как подчиниться давлению СС, которое вынуждало их быть пассивными внутри безликой массы. И чувство самосохранения, и давление СС работали в одном направлении. Оставаться независимым значило обречь себя на трудную и опасную жизнь. Подчиниться СС, казалось бы, соответствовало интересам самого заключенного, поскольку это автоматически делало его жизнь легче. Похожие механизмы работали и вне лагеря, хотя и не в такой очевидной форме.

Всюду, где возможно, заключенных наказывали группой, и вся группа страдала вместе с человеком, который вызвал наказание Гестапо использовало этот метод как антииндивидуалистический, поскольку считалось, что группа будет стараться контролировать своих членов. Именно в интересах группы было сдерживать всякого, кто своим поведением мог бы ей навредить. Как уже отмечалось, угроза наказания возникала чаще, чем само наказание, что вынуждало группу утверждать свою власть над индивидуумом чаще и иногда даже эффективнее, чем это делало СС. Во многих отношениях давление группы было практически постоянным. Причем в лагере жизнь заключенного особенно зависела от помощи его товарищей по несчастью, что еще более способствовало постоянному контролю группы над индивидуумом.

Следующий пример может пояснить это.

Безопасность в массе

Однажды зимой в лютую непогоду заключенные в течение нескольких часов проходили перекличку на плацу. Таково было наказание за побег: все стоят на плацу пока не найдут беглецов. Это было настоящим мучением. Видеть, как рядом умирают товарищи и ничего не мочь сделать. Остается — раствориться в безликой толпе, ничего не видеть и не чувствовать.

Но наступает момент, когда эта безликая толпа понимает, что «все равно Гестапо всех не убьет», и страх исчезает. Люди становятся безразличны к охране, пыткам, всех охватывает неимоверное чувство счастья свободы от страха. Утратив надежду на личное выживание, человек с легкостью и героизмом помогает ближнему. Такая помощь одухотворяет.

И то ли из-за этого (беспомощность охраны перед самозабвенной толпой), то ли из-за того, что уже скончалось от ожидания полсотни заключенных, всех распускают по баракам. Теперь каждый облегченно вздыхает — он жив, но уже нет того чувства безопасности, которое он ощутил, пребывая в толпе.

Судьба героя

В только что приведенном примере, мы видели, как группа страдает за индивидуалистических поступок самозащиты (бегство). Но вот другой пример, где давление группы не менее эффективно, но уже на заключенного, который пытался защитить другого. Иногда героизм становится наивысшим моментом самоутверждения. Но героями в лагере считаются не те, кто умер мученически за политические или религиозные убеждения, а тот, кто умер, пытаясь защитить других.

СС всячески стремилось устранить героизм, как проявление индивидуальности. За защиту других обычно расстреливали. Могла пострадать и вся группа, к которой принадлежал защитник.

Вот какой случай произошел однажды в октябре 1940 года.30

Рабочая команда, состоявшая из заключенных евреев «мирно» возвращалась после доставки груза. Именно в такие моменты можно было немного расслабиться и поговорить. Им повстречался сержант СС по имени Авраам, который особо не любил евреев, за то, что над его именем подсмеивались сослуживцы. Увидев праздно идущих заключенных, он приказал им несколько раз упасть лицом в грязь. В группе были два брата из Вены по фамилии Хамбер. При падении один из них потерял очки, которые упали в придорожную канаву, наполненную водой. Он попросил сержанта разрешить ему найти свои очки. Обычно в лагере такие просьбы удовлетворялись. Но здесь на дороге просьба выйти из колонны становилась индивидуалистичным актом.

Получив разрешении Хамбер нырнул в воду, но очков не нашел. Еще раз нырнул — безрезультатно. Он уже махнул на них рукой и хотел вылезать, но сержант напомнил ему, что он просил разрешения найти очки и приказал ему нырять, пока он их не найдет. В результате, так ничего и не найдя, изнеможенный ныряниями заключенный скончался. Такова была расплата за «слишком личную» просьбу.

Что было потом, не вполне ясно. Известно, что эту сцену видел какой-то штатский и доложил об этом к неудовольствию лагерного начальства. Началось следствие. Комендант допрашивал всю рабочую группу. Все говорили, что ничего не видели и ничего не знают. Только второй Хамбер, желая отомстить за смерть брата, рассказал как всё было. После чего группу отпустили. Казалось все сошло на нет, как это обычно и бывало, когда кто-то из гражданских был очевидцем лагерной расправы. Но было и исключение — в этом деле свидетельствовал заключенный.

Тем же вечером Хамбера вызвали к помощнику коменданта, после чего он исчез. Своим заявлением он поставил под удар не только рабочую группу, но и капо. Группу могли расформировать, а для евреев много значило — попасть в «хорошую» группу, ведь такие команды для них были закрыты. За время короткой встречи в бараке Хамбер понял чего стоил его героический вызов, но забрать обратно свое заявление означало оклеветать эсэсовца, за что полагалась смерть. А ему обещали, что с ним ничего не произойдет, если он даст правдивые показания.

Хамбера посадили в бункер (одиночную камеру пыток), где он пробыл десять дней, после чего его уже видели в покойницкой, но без следов насилия на теле. Официальная версия была — самоповешение.

Спустя примерно неделю на допрос вызвали троих из его команды. Через три дня их тела оказались в морге. Их умертвили уколом. Еще через неделю та же участь постигла еще троих из той же команды. Можно представить, что они чувствовали, зная о своей судьбе. Но ни один из них не совершил самоубийства.

Такими мерами СС укрепляли воздействие группы на индивида. Боясь даже оправданных вспышек индивидуализма, группа принуждала индивида сдерживаться.