Глава 6 Рассудок и интуиция – противники или союзники?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

Рассудок и интуиция – противники или союзники?

Эмпирики, люди опыта, похожи на муравьев: они только собирают разрозненные факты и используют их. Рационалисты напоминают пауков, которые плетут паутину мыслей из своего ума. Пчелы занимают промежуточную позицию. Они собирают нектар с цветов в садах и на лугах, но перерабатывают его и раскладывают по ячейкам своими силами.

Фрэнсис Бэкон

Возможно ли думать слишком много? Если вы не можете заставить себя заснуть, потому что в голове роятся и не дают покоя мысли, то ответите утвердительно. Однако согласно общепринятому мнению – нет. В школе, у психолога или на совещании мы ведем себя так, будто чем больше мы рассуждаем, тем лучше, а если что-то не получается, то склонны считать, что так, по крайней мере, и должно быть; что умение составлять подробный список или оценивать обстоятельства является определенной когнитивной стратегией, к которой и стремится приблизиться наше обычное поведение. Бенджамин Франклин в письме британскому ученому Джозефу Пристли писал так:

«Когда я [приступаю к решению сложной задачи], сначала делю лист бумаги на две колонки, над одной пишу “за”, над другой – “против”. Затем в течение 3–4 дней я рассматриваю ее, записываю в разные колонки короткие наметки всяких идей, которые то тут, то там приходят мне в голову, взвешиваю каждую мысль… Наконец я понимаю, где находится равновесие. И если в течение еще пары дней мне не придет в голову новых мыслей, ничего такого, что может перевесить в другую сторону, я делаю вывод, исходя из того, что у меня есть… Когда я обдумываю таким образом каждую [причину] отдельно, сравниваю их, и все наглядно представлено перед глазами, я думаю, что рассуждаю гораздо лучше, и вероятность того, что я сделаю неосмотрительный шаг, мала»{76}.

Логическое обоснование такому образу действий, по-видимому, состоит в том, что, упорядочивая мысли и наглядно представляя себе картину, мы лучше оцениваем, лучше связываем причины между собой и, следовательно, принимаем более правильное решение. Или, как сказано в одном авторитетном учебнике по принятию решений: «Принцип, на котором держится суть поиска решения, звучит как “разделяй и властвуй”: разделите сложную задачу на несколько задач попроще, направьте мышление на решение простых задач, затем склейте эти решения вместе с помощью логики, и у вас получится план действия для решения сложной задачи»{77}. Действуйте настолько четко и последовательно, насколько можете, тогда вы придете к такому способу мышления, который и приведет вас к лучшему решению. Однако, учитывая уже рассмотренные доказательства, мы могли бы усомниться в правильности этого суждения. Р-состояние и более медленные пути познания работают вместе, но они могут разбалансироваться и выйти из равновесия.

Джонатан Скулер из научно-исследовательского центра Питтсбургского университета в последние несколько лет провел немало исследований, которые ярко демонстрируют, как мышление может мешать всем функциям мозга, включая повседневную память, процесс принятия решений, интуицию. Эти исследования подбираются к самой сути отношений между р-состоянием и интуицией. Одно из них касается следующих вопросов: как люди выбирают между несколькими продуктами и что определяет их конечный выбор. Скулер давал участникам исследования пять разных сортов клубничного варенья и просил определить, какое им нравится больше. Незадолго до исследования эти сорта варенья участвовали в опросе потребителей и, согласно полученным данным, заняли 1-е, 11-е, 24-е, 32-е и 44-е место. Некоторых участников исследования предупредили, что им потребуется объяснить свою точку зрения, поэтому они должны хорошенько подумать, как и почему делают выбор. Результаты исследования показали, что те, кого не просили внимательно отнестись к выбору, расставили сорта варенья в том же порядке, в котором их представили опрошенные потребители. А те, кого просили подумать лучше и проанализировать свои реакции, не согласились с общим мнением.

Очевидно, здесь не должно быть никакой проблемы: возможно, что размышления о собственном выборе делают нас более независимыми. Вы решаете, что правильно для вас, а не поддаетесь стадному чувству. Если мы предположим: подумать тщательно означает, что решения в гораздо большей степени основаны на собственных ценностях и предпочтениях, – то в этом случае участники, которые обдумывали ответ, должны быть больше удовлетворены своим выбором и чувство удовлетворения должно сохраняться гораздо дольше. К сожалению, проблема в том, что все наоборот. В исследовании, которое проводилось параллельно, участникам предлагали посмотреть пять репродукций картин, одну из которых они могли забрать домой. Через несколько недель оказалось, что те, кто думал дольше, были менее удовлетворены своим выбором, чем те, кто выбирал интуитивно. Те, кто дольше размышлял над выбором варенья, показали более независимые результаты, чем их коллеги, последовавшие за интуицией, но их выбор не лучше, а хуже отражал то, что им действительно нравилось.

Вы, конечно, скажете, что ни одну из этих проблем нельзя назвать крайне важной в нашей жизни, но, например, выбор факультета в университете – уже можно считать таковой. Скулер внимательно наблюдал, как студенты-второкурсники выбирали курс психологии. Им предоставляли всю возможную информацию об имеющихся вариантах, включая комментарии и отзывы студентов предыдущих выпусков, и спрашивали, какой курс они выберут. И снова часть студентов попросили тщательно подумать и подробно проанализировать всю информацию и критерии, по которым они выбирают курс. Как и в предыдущих исследованиях, те, кто думал больше, реже выбирали курс, рекомендованный другими студентами, и впоследствии чаще меняли решение. Позже, когда наступало время записываться на курс, выбор «обдумывающих» студентов менялся и становился ближе к предпочтениям большинства и тех, кто делал выбор интуитивно.

На основе данных исследований ученые спорят о существовании нескольких потенциально негативных последствий в том случае, когда студентов просили тщательнее выбирать и четче принимать решение. При выборе картины, варенья или курса возникало множество переплетающихся факторов, которые тоже нужно было принимать во внимание, и не все они были (одинаково) вербализованы. Когда решение принимается интуитивно, эти факторы воспринимаются совокупно, и те из них, которые трудно передать словами, оцениваются в соответствии с их «весом»; этот «вес» может быть весьма большим. Однако когда людей заставляют (или призывают) анализировать, проблема распадается на отдельные факты, которые гораздо проще озвучить. Получается, что способ восприятия сложной ситуации сознанием может исказиться в большей или меньшей степени относительно невысказанного или интуитивного. А решения, принятые на основании искаженного впечатления, принесут меньше удовлетворения.

Так, р-состояние может не замечать или отсеивать невербализованные факты, которые главным образом относятся к области чувств или эмоций. По этой причине аналитическое мышление чаще всего переоценивает когнитивные факторы, которые проще выразить и которые приводят нас к более обдуманному решению, при этом оно не принимает в расчет некогнитивные факторы. Кроме того, чем тщательнее мы анализируем разные варианты, тем больше достоинств и недостатков мы находим в каждом из них и тем вероятнее, что суждения окажутся менее резкими, сгладятся, станут более сходными и, как следствие, менее убедительными. Отсюда смутное чувство неудовлетворенности, когда мы принимаем решения, отличные от тех, что рекомендовали специалисты. Тот, кто хоть раз мучился с выбором в магазине, а потом разочаровывался в покупке, едва принеся ее домой, хорошо знаком с этим явлением. Подобное несоответствие между сознательным и бессознательным принятием решений обнаруживается, когда мы говорим, что должны были слушать внутренний голос, прислушиваться к своему сердцу и интуиции.

Как всегда, решение бывает не только черным или белым. Сейчас мы можем предположить, что там, где проблему можно описать словами и где решение находится на самом конце логической цепочки рассуждений, почти наверняка сработает подход р-состояния. При этом, когда задача более запутанна, включает в себя трудно выразимые словами аспекты или требует прозорливости, р-состояние принесет меньше успеха, чем более медленный подход, основанный на открытом восприятии. В других экспериментах Скулер с коллегами изучил эти два вида задач, обращая наибольшее внимание на то, где активное размышление помогает, а где – мешает процессу.

Задачами на интуицию называют такие задачи, для решения которых у человека есть вся необходимая информация, но при этом чаще всего первоначально он чувствует себя в тупике, затем решение приходит неожиданно, и оно настолько очевидно, что сопровождается лишь возгласом: «Ну конечно же!» Основная сложность таких задач заключается в нашей склонности к бессознательным предположениям, мешающим извлечь те знания, которые действительно могут помочь. Я уже приводил примеры подобных задач, например, с шахматной доской, у которой вырезали две клетки, еще две подобные задачи представлены на рис. 6.

а)

Рис. 6. Задачи на интуицию:

a) передвиньте 3 монеты так, чтобы перевернуть треугольник вверх ногами;

б)

б) нарисуйте 2 квадрата, чтобы каждая свинья оказалась в отдельном загоне.

{Ответ}

На рисунке слева вы видите треугольник, сложенный из монет. Задача – передвинуть 3 монеты так, чтобы угол треугольника смотрел не вверх, а вниз. На втором рисунке – загон, в который помещены 9 свиней. Задача – построить еще 2 квадратные загородки, чтобы каждая свинья оказалась в отдельном загоне.

Попробуйте сравнить эти задания с так называемыми аналитическими задачами.

Задача 1. Представьте, что перед вами лежат 3 игральные карты рубашками вверх и вы располагаете следующей информацией:

– валет слева от дамы;

– бубновая карта слева от пиковой;

– король справа от червовой карты;

– пиковая карта справа от короля.

Ваша задача сказать, какие перед вами карты.

Задача 2. Полиция подозревает, что кто-то из четырех человек – Андрей, Борис, Владимир, Георгий – совершил преступление. Каждый из подозреваемых сделал заявление, но только один из них сказал правду.

– Андрей: «Я не совершал преступления».

– Борис: «Андрей врет».

– Владимир: «Борис врет».

– Георгий: «Преступник – Борис».

Кто говорит правду, а кто виновен?{78}

В аналитических задачах не нужна никакая дополнительная информация, и вряд ли хоть какие-то предположения будут сделаны неосознанно, ведь это только запутает. Все, что нужно для решения, – тщательно составить вместе все крупицы информации – задание нетривиальное, но, в принципе, простое. Если попросить людей проговаривать свои действия вслух, слова будут четко следовать за мыслями и в итоге приведут прямо к решению задачи.

Но если речь идет о задачах на интуицию, можно быть уверенным, что нужен совсем другой способ мышления – менее очевидный. В таком случае, если попросить человека озвучить свои мысли, ему это может помешать.

Скулер пишет: «Вербализация может привести к смятению на “переднем плане разума”, если так можно выразиться. После чего мы не способны обратить внимание на новые подходы, которые могут всплыть на “заднем плане”». Скулер проанализировал, что участники исследования говорили, решая разные типы задач, и обнаружил, что все оказалось так, как он изначально и предполагал. Испытуемые, решая аналитические задачи, не чувствовали разницы от того, приходилось им озвучивать свои действия или нет, но когда дело доходило до задач на интуицию, то просьба проследить за своими мыслями и озвучить, что происходит у них в голове, сильно их сбивала.

В другом варианте исследования участникам заранее сообщали, что им придется решать задачи разных типов. Один из типов – задачи на интуицию – может привести их к неправильному методу решения. Испытуемым давали пример задачи на интуицию и говорили, что если те зайдут в тупик, то нужно найти другой метод решения или посмотреть на задачу по-иному. Как и раньше, одни участники исследования должны были думать вслух, а другие – нет. Было выявлено два интересных результата. Во-первых, подобный совет никак не влияет на решение задач на интуицию и не помогает увеличить работоспособность во время проговаривания процесса. Такое впечатление, будто способ познания, который приводит к успеху при решении задач на интуицию, не только за пределами сознательного понимания, но и за пределами сознательного контроля. Если процесс использования интуиции лежит за пределами сознательного управления, тогда участники никак не смогут использовать советы, которые им дают заранее.

Во-вторых, исследователи обнаружили, что информация о задачах на интуицию оказывала существенное влияние на решение аналитических задач. Когда участники думали вслух, совет сильно мешал их способности решать логические примеры. Как и попытка решить задачи на интуицию при помощи р-состояния оказывается в корне неправильной, так и решение аналитической задачи может быть затруднено, если заставить человека сомневаться в том, что задание элементарное. Подозрение, что нечто может быть сложнее, действительно заставляет р-состояние пошатнуться, потому что человек подсознательно начинает искать трудности, которых нет. Данный вывод подкрепляет точку зрения, что выбор правильного способа мышления – это вопрос уместности, а не полного превосходства одного способа мышления над другим.

После того как Скулер прослушал записи, где люди озвучивали свои действия, он и его коллеги поняли, что содержание размышлений участников было разным. Когда люди ломали голову над аналитическими задачами, они говорили свободно, и большинство комментариев относилось непосредственно к проблеме. Однако когда они пытались решить задачи на интуицию, то делали больше пауз в речи, и паузы были длиннее: были случаи, когда казалось, что в голове у того, кто решает задачу, ничего не происходит. И когда те, кто решал задачи на интуицию, проговаривали свои действия, их комментарии относились скорее не к задаче, а к состоянию разума и работе мозга в целом. Они говорили примерно следующее: «Что-то мне не приходит в голову ничего… о чем я могу говорить» или: «Я знаю, что мне нужно говорить, не останавливаясь… но я не знаю, о чем я сейчас думаю». И такой опыт, когда в голове «ничего не происходит», чаще всего был связан с успешным решением подобных задач. Участники, которые делали больше пауз, решили больше задач. Необходимость постоянно комментировать свои действия действительно замедляла менее осознанный процесс, который происходит на «заднем плане», и снижала умственные и творческие способности. Нужно отметить, что людям, которые привыкли постоянно болтать, становится сложно, когда они сталкиваются с тонкими и неопределенными проблемами.

Основная мысль Джонатана Скулера крайне важна. Что-то из того, что мы знаем, очень легко обращается в слова и теории, а что-то – нет. Одни умственные процессы доступны сознанию, а другие – нет. Когда мы думаем сознательно и пытаемся разложить по полочкам сведения, мы все равно не можем понять всего, что происходит у нас в голове. И чаще всего мы делаем выбор в пользу только тех знаний, которые можно выразить словами; только тех аспектов мышления, к которым имеет доступ сознание. Мы размышляем над тем, что поддается размышлению, а не над тем, что истинно. И склонность относиться ко всем проблемам так, как будто их можно решить с помощью р-состояния, сводит наши мысли и умственные процессы только к тем, которые можно четко различить.

В других психологических аспектах виден похожий эффект. Возьмем, например, память. Немало всяких переживаний также не поддаются озвучиванию, и наши воспоминания о них по этой причине зависят от невербальных ощущений. Например, способность легко и точно узнать огромное количество разных человеческих лиц свидетельствует о силе (или, я бы сказал, «разумности») подобных процессов, которые нельзя выразить словами. То, что мы можем сказать о лице или его выражении, – лишь малая толика того, что нам известно. Поэтому нас не должно удивлять, когда попытка описать лицо настолько сужает внимание и направляет его на то немногое, о чем мы можем сказать словами, что память сильно снижается. Еще в одном исследовании Скулер давал участникам фотографии незнакомых людей, выбирал отдельные фото и просил описать лица. Затем он перемешивал фотографии с новыми, на которых люди выглядели очень похоже, и просил участников выбрать те, которые они описывали. Только половину фотографий студенты выбрали правильно, и это никак не связано с тем, насколько точно и подробно они до этого описали изображение. Точно такой же результат был показан, когда вместо фото участникам давали просто картинки с цветными пятнами.

В этой задаче есть два важных аспекта. Во-первых, попытка описать лицо заставляет нас увидеть определенные особенности и сконцентрировать на них внимание, при этом мы пренебрегаем тем, что по-настоящему отличает одно лицо от другого, но не поддается описанию. Во-вторых, пока мы смотрим на фотографию, мы пытаемся вспомнить, что «записано» у нас в памяти, и соотнести это с изображением на фото, вместо того чтобы положиться на ощущения. Этот эффект – очень важный момент для понимания проблемы. Можно улучшить результат, если не дать людям использовать вербальный код, пока они проходят тест. Вероятно, этого можно добиться, если заставить людей вспоминать быстро. Если не давать им думать долго, есть шанс, что они будут вынуждены обратиться к зрительной информации, которая до этого скрыта в тени вербальной, и таким образом преодолеть препятствие. Это именно то, что демонстрировал Скулер. Когда людям нужно было быстро принять решение и узнать фотографию, то отрицательное воздействие вербализации устранялось.

В данном случае так называемый скоропалительный вывод будет гораздо точнее, чем тот, надо которым будут долго думать. «Если мы имеем дело с информацией, которая не выражена словами, то тут вполне может работать принцип “сначала решить, а потом спросить”». Можно избежать негативного влияния р-состояния, если ответить быстрее мысли, равно как и медленнее{79}. Расхожее мнение, что мы всегда должны думать и рассуждать, снова нужно пересмотреть. На практике данные, полученные из этого исследования, применяются для работы с показаниями свидетелей, при опознании преступников и т. п. Если попросить свидетеля «подумать лучше» и описать, что он видел, это может помешать ему опознать лицо преступника по фотографии или при очной ставке.

Исследования Скулера пополнили ряд примеров применения умственных способностей, где четкость изложения является помехой. В главе 3 я говорил, что и умение управлять сложной и незнакомой ситуацией, и работа в состоянии стресса могут отрицательно сказаться, если мы будет слишком сильно опираться на понимание и контроль. Теперь мы знаем, что то же относится к любому выбору, и принимаем решения, подразумевающие использование интуиции, даже когда нам просто нужно узнать лицо на фотографии или другую картину. Однако всегда нужно помнить о ловушке, в которую можно угодить, если слишком занизить значение р-состояния. Ни в коем случае нельзя совсем отказываться от использования умственных способностей. В жизни немало ситуаций, где важно и полезно ясно излагать мысли. Когда нужно рассказать кому-то о своих идеях, чтобы тот мог выполнить некую практическую задачу, необходимо дать предельно четкое объяснение.

Но совершенно не обязательно использовать р-состояние для простого общения. Случаются моменты, когда мы нуждаемся в аналитических способностях, чтобы сформулировать и выразить идею, которую нам подкинул субразум. Изучение творческих способностей в разных сферах показывает: для наиболее оптимальной работы умственных способностей между режимами познания необходим своего рода баланс, аналогичный балансу жидкости в сообщающихся сосудах. С одной стороны, это режим, в котором мы мыслим целенаправленно, обстоятельно, однозначно формулируя идеи, а с другой – мы любознательны, терпеливы и более скрытны. Нам нужно и рождать идеи, и оценивать их. Благодаря интуиции идеи появляются. Р-состояние помогает их оценить и сформулировать. Анри Пуанкаре подытожил это таким образом: «С помощью логики мы идем к цели, а с помощью интуиции мы видим ее». С помощью интуиции и созерцания ученые достигают озарения, которому предшествуют и за которым следуют рациональные рассуждения. Химик Кекуле впервые увидел циклическую форму бензольного кольца во сне, после этого он делал доклад о своем открытии в Королевском научном обществе, где сказал: «Господа, давайте научимся видеть сны… Однако перед тем как оглашать свои сны, нужно подвергнуть их проверке бодрствующего ума». А Пуанкаре, восхваляя необходимость проявлять терпение, заметил: «Есть еще одно замечание, которое нужно сделать, говоря об условиях для бессознательной работы мозга: она существует и безусловно приносит плоды, если, с одной стороны, ей предшествует, а с другой, за ней следует период сознательной работы»{80}. Если мы можем думать слишком интенсивно, значит, мы сможем думать и «потише». Классическую формулировку творческого мышления вывел Грэм Уоллас в 1926 году, основываясь на идеях Пуанкаре. В своей книге «Искусство мыслить» он выделяет четыре стадии творческого процесса, которые неотделимы друг от друга: подготовка, инкубация, озарение и проверка. На стадии подготовки идет сбор информации, проводятся эксперименты и предпринимаются попытки дать объяснения, но они ни к чему не приводят. Мы максимально используем р-состояние, но в конце концов терпим поражение. Затем, как я уже пояснял в главе 5, проблема откладывается в сторону, чтобы вылежаться. Если все идет хорошо, в какой-то момент в голову вдруг приходит новая идея – необычная, неожиданная, но многообещающая, она как бы всплывает на поверхность. И тогда, после такого открытия или просветления, за дело снова берется р-состояние, чтобы проверить, подтвердить, насколько обещания были оправданны, чтобы найти, как придать открытию словесную форму, дабы можно было рассказать об этой идее и заставить остальных ее принять.

Однако не только ученые так высоко ценят р-состояние. Художники и поэты тоже понимают необходимость этого инструмента, хотя они осторожны в отношении зарождения творческих порывов и очень боятся их задушить. Как говорил Альфред Хаусман, «умственные способности не являются источником поэзии, они могут помешать ее появлению, на них даже нельзя положиться, если нужно распознать поэзию, когда она проявляется». Но при этом многие творческие люди уверены: чтобы отсеять ненужные плоды интуиции и придать форму нужным, а затем сформировать из них конечный продукт, требуется более рассудительный, или управляющий, режим работы мозга. Вольфганг Амадей Моцарт проводил различие между условиями для творческого процесса и условиями выбора, говоря: «Когда я предоставлен сам себе и нахожусь в хорошем расположении духа… именно в это время идеи свободно текут в моей голове и их в избытке. Каким образом они приходят, я не знаю и не могу ускорить их появление. Те идеи, что мне приятны, я запоминаю…»{81} Но не все идеи, которые «свободно текут», остаются на будущее, – только те, которые «приятны». Джон Драйден так говорит об интуиции, или о фантазии: «Сумрачные Образы движутся по направлению к Свету, чтобы их можно было разглядеть, а затем огласить Приговор: выбрать или отвергнуть»{82}. Даже поэты-романтики, например Уильям Вордсворт, были также уверены, что «стихи, которые высоко ценятся, могли быть написаны только тем человеком, который много и долго думал и обладал при этом не только обычной чувствительностью. Поскольку наши чувства и впечатления изменяются и управляются нашими мыслями»{83}.

Скульптор Генри Мур подробно описал «двуличность» особых умственных способностей:

«Если скульптор или художник слишком часто говорит или пишет о своей работе, он совершает большую ошибку. Для нашей работы необходимо сбросить напряжение. Пытаясь точно и логически выразить законченную цель, художник становится теоретиком, а его работы – понятиями, выраженными словами и терминами. Но несмотря на то, что важную роль в работе играет нелогический, инстинктивный или подсознательный аспект разума, художник использует еще и сознательный аспект разума, который тоже работает. Художник творит, сконцентрировавшись на себе, и его сознательное разрешает конфликты, выстраивает в логическую цепочку воспоминания и не дает ему двигаться в двух направлениях одновременно»{84}.

Мне кажется, раскрывшиеся творческие способности можно сравнить с биологической эволюцией. Еще в 1946 году Ральф Джерард предположил, что воображение и интуиция по отношению к идеям делают то же самое, что мутация для животных. Они создают множество новых форм, часть из которых менее жизнеспособна и в меньшей степени отвечает требованиям окружающей среды, чем те, которые уже существуют. Но другие – вероятно, их меньшинство – имеют новые особенности и качества, которые могут приспособиться к среде. Субразум обеспечивает приток идей, как годных, так и неподходящих. Рассудок и логика в этом случае играют роль среды, испытывая на прочность каждую идею, и выживают только самые достойные{85}. Позже нейрофизиолог Джеральд Эдельман, автор теории нейродарвинизма, предположил, что похожий процесс представляет собой развитие разных цепочек в мозгу. Те связи, которые работают на пользу животному, усиливаются, а те, что невостребованы, – постепенно исчезают{86}. Однако подобная аналогия не совсем правильна, потому что субразум, в отличие от процесса образования генетических мутаций, создает не случайные вариации того, что уже существует, а сложные, тщательно проработанные идеи; не просто предположения, а хорошие, обоснованные предположения. Субразум «разумен», в то время как мутация, насколько мне известно, таковым качеством не обладает.

Многие художники и писатели говорят о необходимости сознательного мышления, оно помогает спасти творческий процесс, когда интуиция застаивается (что происходит с ней нередко). Если повезет, как, например, Кольриджу с «Кубла-ханом», субразум сделает все за вас. Творческая идея сама прокладывает себе путь, а сознанию остается только записать ее. Однако это не всегда так. Интуицией не получится управлять, и иногда она «начинает забастовку» еще до того, как работа закончена. Эми Лоуэл как-то сказала: «Подсознательное… неуравновешенный союзник. Часто он опускает руки в самые критические моменты, и от него не добиться ни слова. И тут необходимо обратиться к профессиональным поэтическим навыкам, которые должны заполнить пропуски, которые оставило подсознательное… Вот почему нужно быть одновременно прирожденным поэтом и сознательно развивать поэтическое мастерство. Подсознательное должно постоянно работать на него, иначе ему никогда не стать поэтом, но при этом он должен обладать знаниями и талантом, чтобы вовремя “залатывать дыры”»{87}.

Хаусман, который больше всех знал о разрушительной силе рассудка, тем не менее был вынужден обратиться нему, чтобы закончить стихотворение:

«Выпив кружку пива за обедом… я уходил прогуляться на 2–3 часа. Я бродил, не думая ни о чем конкретном, просто наблюдая, что происходит вокруг, как сменяются времена года. Вдруг непостижимым образом в голове начинали возникать то строчка или две, то целое четверостишие, при этом их сопровождало, но никак им не предшествовало слабое представление о том, что это должно быть стихотворение… Когда я возвращался домой, то все записывал, оставляя пропуски в надежде, что однажды ко мне снова придет вдохновение. Иногда так и получалось, если я выходил на прогулку в благоприятном расположении духа, открытый новым идеям. Но иногда мне приходилось брать все в свои руки и заканчивать стихотворение сознательно, с помощью рассудка, при этом я нервничал и беспокоился. Такая работа сопровождалась расстройствами и была для меня тяжелым испытанием, а иногда оканчивалась провалом. Я отчетливо помню, как создавалось стихотворение, которое напечатано в самом конце 1-го тома. Два четверостишия (я не уточняю, какие именно) пришли мне в голову, когда я шел по парку Хэмпстед-хит от паба “Испанец” к храму Фортуны, причем именно в том виде, в котором они напечатаны в книге. Третье появилось, пока я пил чай, но его пришлось поуговаривать. Нужно было еще одно, но оно никак не сочинялось. Тогда я решил придумать его сам, и это было очень тяжело. Я переписывал его 13 раз, и прошел почти год до того, как я его закончил»{88}.

Творческий ум постоянно балансирует между созерцанием и размышлением. Он, как на качелях, может свободно переноситься от сознательного образа мысли – целенаправленного, четкого и сосредоточенного – к интуиции – расплывчатой и эфемерной. Однако можно потерять равновесие и застрять в каком-то одном режиме. И если сбить это раскачивание от одного режима к другому, понадобятся время и усилия, чтобы снова его запустить. Процесс восстановления взаимодействия между разными режимами познания наглядно представлен в исследовании путей познания у женщин, которое проводила Мери Беленки с коллегами{89}. Они подробно исследовали опыт женщин разных возрастов и происхождения, имеющих формальное образование, и выделили пять стадий, которые они прошли на пути к самосовершенствованию и уверенности в себе как в субъекте познания.

Результаты исследований показывают, что на ранних стадиях развития многие женщины, особенно те, у которых был весьма небольшой опыт обучения в учебных заведениях, чувствовали себя беспомощными и даже глупыми, когда сталкивались с рациональным и четким способом познания. Они чувствовали себя так, как будто у них нет собственного голоса, и трепетали перед теми, чье р-состояние заявляло о себе громко и уверенно (главным образом это касалось мужчин, хотя были и женщины). Но в какой-то момент они осознавали, что их опыт, ощущения и интуиция имеют вес. На этом этапе, который авторы исследования назвали «субъективное познание», опрашиваемые почувствовали первые ростки «гносеологической компетенции», несмотря на то что это было связано не со способностью рассуждать и мыслить четко, а с формированием нового отношения к внутреннему голосу. Истина была найдена не в споре или обсуждении, а путем пробуждения внутренних ощущений. Как будто «непреложная истина» перевесила мнения «внешнего мира».

«…Я просто знаю. Я стараюсь не думать о проблеме, потому что решение уже, как правило, найдено внутри меня, и когда приходит время, если ты доверяешь себе, то просто знаешь ответ… Есть часть меня, о которой я даже не знала до недавнего времени, – это инстинкт, интуиция или что-то еще. Она оберегает меня. Она связана с проницательностью и восприятием. Я просто прислушиваюсь к тому, что происходит внутри меня, и знаю, что делать… чую сердцем. Сердце – мой самый преданный друг, оно никогда не предаст, не обманет и не отвернется от меня».

Это крайне важное и долгожданное открытие. Но у некоторых женщин оно сопровождалось чрезмерной реакцией, они пренебрегали тщательно продуманной информацией, при этом мнение внутреннего голоса воспринималось как единственно правильное и надежное, потому что соответствовало внутреннему позыву. Если появляется чувство, что «так правильно», значит, «неправильного» уже быть не может, и если вас постигнут сомнения, то это будет считаться неуважением или нарушением внутренней гармонии. Чувство, что вы сами являетесь полноценным субъектом познания, настолько драгоценно и при этом непрочно, что его источник нужно защищать от любых возможных угроз, реальных или мнимых. Чувство существования достоверного источника любого знания остается, просто перемещается в другое место: от положения снаружи – внутрь. И во время этого перемещения логика, факты и научные данные могут быть полностью отвергнуты. Авторы исследования комментируют свои наблюдения следующим образом: «Уходя в себя за ответом, женщины как будто отрицают способы познания, которые им кажутся “мужскими”».

«…Это вовсе не означает, что женщины ознакомились с логикой и теорией как инструментами познания, но не отдали им предпочтения. У них лишь есть неопределенное и непроверенное предубеждение против режима познания, который, как им кажется, бесчувственен и не свойственен женщинам, к тому же неблагоприятно сказывается на способности чувствовать. Такое антирациональное отношение главным образом присуще женщинам в период субъективизма. Они ценят интуицию как безопасный и более плодотворный подход в поиске истины».

Для некоторых женщин такое отношение может стать настолько же высокомерным и оскорбительным, как и то, которое они с таким трудом отрицают.

«Некоторые женщины… упрямо склонялись к своим убеждениям и не желали рассматривать альтернативные представления. Несмотря на то что они считали себя заботливыми и щедрыми, на самом деле они могли быть раздражительными и пренебрежительно относиться к суждениям других людей. Сталкиваясь с мнением оппонентов, они с легкостью использовали ненормативную лексику, говоря: “Какой бред!”… Находясь в состоянии войны с начальством или органами власти, эти женщины били противника его же оружием, переходя на словесные оскорбления. В школе, как и в жизни, они отвергали мнение других людей и не позволяли влиять на себя, используя разные приемы: они прогоняли от себя людей, заглушали криком их слова, унижали или хамили».

Позже, когда женщины, находясь на более гармоничной и сложной стадии, которую Беленки называет этапом «методического познания», оглядывались назад и оценивали этот период, они утверждали: «…Что интуиция может вводить в заблуждение; что на позывы сердца не всегда стоит полагаться и нет такого внутреннего голоса, который ни разу не ошибался; что не любая истина действительно истинна; что они не могут знать о том, чего никогда не видели и никогда не касались; что истинное знание общедоступно; что эрудицию можно уважать. Они поняли, что до истины нельзя дотянуться немедленно, ее нельзя “просто знать”. Вещи далеко не всегда такие, какими кажутся. Истина скрыта, а не лежит на поверхности, и наша задача – раскопать ее. Познание требует внимательного наблюдения и анализа. Нужно смотреть в оба и хорошенько прислушиваться».

Они осознали, что их страстный роман с внутренним голосом – и в особенности с непрочными скоропалительными выводами – был крайне важным шагом на пути к созданию уверенности в своих умственных способностях и развитию собственных путей познания. Но при этом процесс тормозили страх и неуверенность под воздействием заблуждений, связанных с принятием желаемого за действительное. Всегда можно сказать, что внутренний голос говорит нам то, что мы хотим услышать. Как вспоминала Минна, одна из участниц исследования, которая в то время постепенно оправлялась после неудачного замужества и готовилась стать трудотерапевтом:

«Меня приводило в замешательство буквально все. Я ко всему относилась неправильно. Я жила в мире своих фантазий. Нужно видеть мир таким, какой он есть, а не таким, как его хочется видеть. И я [больше] не хочу жить в придуманном мире».

На этом этапе процесс познания отличается большим количеством мнений, он относителен, сложен и занимает больше времени. Женщины, принимавшие участие в этом исследовании, теперь стали менее импульсивны при использовании интуиции и начали больше размышлять. Границы между субъективностью, основанной на чувствах, и отвлеченной объективностью начинают стираться, и процесс познания происходит благодаря взаимоуважению и общению. И не случайно испытуемые женщины начали интересоваться поэзией именно на этом этапе.

Одна из них, выпускница колледжа, презрительно отзывалась о критиках, которые приводили свои «так сказать, интерпретации» стихов, чтобы «оправдать свои собственные подвешенные в воздухе идеи». Она чувствовала: чтобы понять текст, нужно «отнестись к нему как к другу», принять его как «настоящий» и «независимый от вашего существования», а не «использовать для удобства или усиления точки зрения». Она стала способна применять тот путь познания, который философ Симона Вейль назвала «прежде всего внимательным. Разум освобождается от всего, что в нем было, чтобы принять сущность, на которую он смотрит, такой, какая она есть, во всей своей полноте»{90}.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.