7.1. Механизмы компенсации при различных депривационных факторах

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7.1. Механизмы компенсации при различных депривационных факторах

В серии исследований, проведенных под нашим руководством, удалось обнаружить проявление компенсаторных механизмов в таких жизненных ситуациях, которые являются для человека труднопреодолимыми, т. е. в ситуациях, в которых по разным причинам ощущается дефицит той или иной функции. Предметом исследования стала компенсация физических недостатков, в частности слабости зрительной функции, в работе О. В. Кузнецовой, дефицита родительского внимания, вызванного семейной депривацией, в работе А. К. Рубченко, дисгенезии полового развития разного происхождения в работе А. В. Соловьевой.

В работе О. В. Кузнецовой в качестве объекта исследования был выбран уровень тревожности и типы реакций на фрустрацию у юношей и девушек с нарушениями и без нарушений зрения (Кузнецова, Харламенкова, 2006). Психологическим маркером физического (зрительного) недостатка выступила тревожность, понимаемая как устойчивая характеристика, отражающая предрасположенность субъекта к восприятию широкого спектра ситуаций как угрожающих, на которые он отвечает реакциями б?льшей интенсивности, чем это требуется.

В работе было показано, что действие компенсаторных механизмов может быть прослежено только в таких сферах жизнедеятельности, которые связаны с преодолением трудностей и препятствий. Именно поэтому критерием успешного действия механизмов компенсации стала социально-психологическая адаптация личности к ее социальному окружению. В качестве отдельных параметров адаптации выделялись типы реакций на фрустрацию, прежде всего, экстрапунитивные и импунитивные реакции с фиксацией на удовлетворении потребности. Интропунитивные реакции с фиксацией на самозащите, характеризующие неуверенную в себе, уязвимую личность со слабым Эго, оценивались как наименее адаптивные. Механизмы компенсации недостатка рассматривались в связи с восполнением зрительной функции развитием системы реакций на трудные ситуации, т. е. ситуации фрустрации. В связи с этим особенности компенсации физических недостатков изучались на примере сравнительного анализа групп юношей/девушек с наличием и отсутствием нарушений зрения.

Цель исследования состояла в том, чтобы выявить различия в реакциях на фрустрацию как способах преодоления собственной неполноценности у юношей/девушек с наличием или отсутствием нарушений зрения.

Предметом исследования выступили различия в экстра-, интро– и импунитивных реакциях с фиксацией на удовлетворении потребности, на препятствии и на самозащите в группах с нарушениями и без нарушений зрения.

В качестве гипотез исследования были сформулированы предположения о том, что: 1) наличие явного физического недостатка сопровождается повышением личностной тревожности; 2) компенсация физической слабости проявляется в развитии системы реакций на трудные ситуации, в частности на ситуации фрустрации.

Объём выборки составил 300 человек (150 девушек и 150 юношей 16–17 лет). Контрольная группа 1 – испытуемые с нормальным зрением (n=100), контрольная группа 2 – испытуемые с незначительными нарушениями зрения (не ниже 60 %) и нормальным полем зрения (n=100), экспериментальная группа – испытуемые с нарушениями зрения ниже 30 % (n=100).

В ходе исследования аспирантка использовала следующие методы и методики: 1) шкалу тревожности Ч. Спилбергера-Ханина; 2) тест рисуночной ассоциации С. Розенцвейга (звуковой вариант); 3) методы статистической обработки результатов исследования. Звуковой вариант теста С. Розенцвейга представляет собой адаптированный для людей со слабым зрением метод исследования индекса индивидуальной адаптации, направления и типа реакций на ситуации препятствия и обвинения (реакций на фрустрацию). Вместо стандартных карточек (рисунков) теста Розенцвейга О. В. Кузнецовой использовалась магнитофонная запись 24 ситуаций-сюжета в исполнении профессионального чтеца (народного артиста России). Каждый сюжет предъявлялся испытуемым дважды. Исследование проводилось индивидуально. Результаты звукового варианта теста Розенцвейга обрабатывались стандартным способом.

Для проверки первой гипотезы испытуемые экспериментальной и двух контрольных групп были распределены по подгруппам с низкой, умеренной и высокой личностной тревожностью.

Таблица 7.1

Количество испытуемых с низкой, умеренной и высокой тревожностью экспериментальной и контрольных групп

Вследствие того, что количество испытуемых в каждой группе было равно 100, данные, представленные в таблице, рассматривались и как количество испытуемых, и как процент испытуемых от общего числа в группе. Сравнение показателей тревожности с помощью критерия ?* (угловое преобразование Фишера) не выявило статистически значимых различий по уровню тревожности между второй контрольной и экспериментальной группами. Был сделан вывод о том, что при разной степени нарушении зрения наблюдается одинаково высокий уровень личностной тревожности.

Наряду с этим между контрольной группой 1 и экспериментальной группой выявились различия по всем трем уровням тревожности: низкой (?=3,5 при ?=0), умеренной (?=1,89 при ?=0,03) и высокой (?=4,48 при ?=0). Оказалось, что для людей с нарушениями зрения характерен высокий уровень личностной тревожности, что не фальсифицировало выдвинутую гипотезу.

Для проверки второй гипотезы О. В. Кузнецовой были проведены сравнения двух контрольных и экспериментальной группы по направленности и типам реакций на фрустрацию. Сравнение данных не выявило различий между испытуемыми со слабой и сильной степенью нарушения зрения по направленности реакции. Статистиче ски значимые различия между испытуемыми контрольной группы 1 и экспериментальной группы были получены по всем показателям: по экстрапунитивности (?=2,8 при ?=0), интропунитивности (?=1,9 при ?=0,02) и импунитивности (?=1,6 при ?=0,05). Показано, что юноши/девушки со значительными нарушениями зрения значимо реже прибегают к экстрапунитивным реакциям, но чаще демонстрируют интро– и импунитивную направленность реакций.

Таблица 7.2

Количество (%) испытуемых с экстра-, интро– и импунитивными реакциями в сочетании с типом реакции на фрустрацию в экспериментальной и двух контрольных группах

Примечание. К1 и К2 – контрольные группы; Э – экспериментальная группа; 1 – тип реакции с фиксацией на препятствии; 2 – тип реакции с фиксацией на самозащите; 3 – тип реакции с фиксацией на удовлетворении потребности.

Сравнение двух контрольных групп показало, что профили реакций у испытуемых обеих групп почти идентичны. Наблюдается крайне высокий уровень экстрапунитивности в сочетании с фиксацией на удовлетворении потребности. Отсутствие таких типов реакций, как самозащита и фиксация на препятствии, показывает, что в реакциях испытуемых контрольных групп видны явные установки на доминирование, активность и стремление управлять другими людьми. Идентичность реакций испытуемых групп контроля прослеживается не только по экстрапунитивным реакциям, но и по интро– и импунитивным реакциям в сочетании с такими типами реакций, как фиксация на самозащите и фиксация на удовлетворении потребности.

Различия наблюдаются только по реакции, связанной с фиксацией на препятствии. В отличие от юношей/девушек с нормальным зрением испытуемые со слабой степенью нарушения зрения (К2) застревают на проблеме, выражая свою реакцию в виде ее отрицания или в форме инвертированного к ней отношения. В последнем случае трудная ситуация интерпретируется как благо. Эта тенденция усиливается в экспериментальной группе, в которой, однако, наибольший вес приходится не на отрицание проблемы, а, наоборот, на подчеркивание степени ее трудности.

О. В. Кузнецовой показано, что самые значительные различия наблюдаются между юношами/девушками с нормальным зрением (К1) и с нарушением зрения ниже 30 % (Э). Различия наблюдаются по всем типам реакций с экстрапунитивной направленностью: по фиксации на препятствии (?=4,9 при ?=0), фиксации на самозащите (?=3,5 при ?=0) и фиксации на удовлетворении потребности (?=6,1 при ?=0), причем в экспериментальной группе типы реакций разнообразнее. Интропунитивные реакции различаются по фиксации на препятствии (?=3,5 при ?=0) и фиксации на самозащите (?=2,6 при ?=0), различий по фиксации на удовлетворении потребности не наблюдается (?=1,3 при ?=0,09). Импунитивные реакции различаются по фиксации на самозащите (?=5,6 при ?=0) и фиксации на удовлетворении потребности (?=7,2 при ?=0), различий по фиксации на препятствии не выявлено.

При сравнении трех групп испытуемых оказалось, что обе контрольные группы практически не отличаются друг от друга, при этом различия между контрольной группой испытуемых с нормальным зрением и экспериментальной группой максимально велики. Сходство испытуемых с разной степенью нарушения зрения (К2 и Э) наблюдается по всем типам реакций с интропунитивной направленностью. По остальным показателям, т. е. по экстрапунитивным и импунитивным реакциям сходство между испытуемыми этих двух групп не выявлено.

Вторая гипотеза о том, что компенсация физической слабости проявляется в развитии системы реакций на трудные ситуации, в частности на ситуации фрустрации, была подтверждена. Это подтверждение основывалось на том, что для экспериментальной группы свойственна система реакций на фрустрацию, характеризующаяся их вариативностью и разнообразием.

При обсуждении полученных результатов было решено остановиться на трех группах данных, а именно на показателях тревожности, реакциях на фрустрацию и адаптации.

Оказалось, что высокий уровень тревожности у людей с нарушениями зрения связан с повышенной чувствительностью к угрожающим ситуациям и не всегда адекватно отражает реально существующую опасность. Наличие такого чувства чаще всего связано с ощущением своей неумелости, причиной которого могут выступать как физические недостатки, так и психическая незрелость. В исследовании О. В. Кузнецовой основой внутреннего напряжения являлась недостаточность зрительного восприятия.

При обсуждении результатов было отмечено, что с целью адаптивного поведения в социуме личность использует приемы, позволяющие ей компенсировать недостающие или незрелые стратегии. Высокий уровень адаптации в группе юношей/девушек с нормальным зрением связан с низкой тревожностью и довольно однообразными реакциями на фрустрацию, среди которых значительное место занимают реакции с фиксацией на удовлетворении потребности (80 %).

Специфическая особенность экспериментальной группы проявилась в том, что статистически более низкие показатели по параметру «фиксация на удовлетворении потребности» компенсируется разнообразием типов направленности этой реакции. При сравнении поведения юношей/девушек с нормальным и нарушенным зрением было обнаружено, что первые стремятся к лидерству, руководству, предпочитают авторитарные стратегии. Именно поэтому в ситуациях, которые требуют умения терпеливо ждать, у них наблюдаются трудности. Вторые – стремятся к развитию разнообразных тактик, которое проявляется в вариативности направленности и типов реакций. Результаты показали, что снижение объема реакций с фиксацией на удовлетворении потребности с экстрапунитивной направленностью компенсируется значительным повышением аналогичных реакций с импунитивной направленностью. Иными словами, амбициозные установки контрольной группы частично заменяются стратегиями разумного выжидания, оцениваемыми в литературе как адаптивные приемы совладания с трудностями.

Один из наиболее интересных результатов, полученных в исследовании О. В. Кузнецовой, состоял в том, что вторая контрольная группа (девушки/юноши с нарушениями зрения не ниже 60 %) занимает маргинальное положение. По показателям тревожности она идентична экспериментальной группе, а по реакциям на фрустрацию близка к юношам/девушкам с нормальным зрением. Учитывая это, автор подчеркнул, что высокий уровень тревожности в этой группе следует расценивать как показатель субъективной оценки напряжения, связанного с физическим недостатком, а линейный характер связи тревожности с адаптацией и типами реакций на фрустрацию – как показатели компенсации этого недостатка. Неоднозначность полученных данных, как было отмечено О. В. Кузнецовой, может указывать на слабо развитые компенсаторные возможности людей с незначительным снижением функции зрения, с недооценкой необходимости такой компенсации.

В диссертационном исследовании А. К. Рубченко проводился сопоставительный анализ отношения юношей и девушек к себе и к родителям при наличии или отсутствии ранней семейной депривации. В частности, в совместной статье (Рубченко, Харламенкова, 2006) обсуждается проблема отцовского влияния на отношение юноши/девушки к себе в процессе взросления. Опираясь на работы зарубежных и отечественных исследователей, авторы отмечают, что тесный контакт ребенка с отцом способствует созданию стабильной ролевой модели, которая в последующие годы жизни структурирует систему межличностных отношений; роль отца состоит в поддержке и стимуляции сепарационных процессов между сыном и матерью и идентификационных процессов между дочерью и матерью. Кроме того, отец (так же как и мать) играет важную роль в формировании позитивного отношения ребенка к себе, а значит в целом эмпатийного отношения к другим людям. Отношение к своему «Я» играет важнейшую роль в формировании целостной личности. Представления человека о самом себе как в детском, так и во взрослом периоде жизни, должны быть согласованными и не противоречить друг другу. Отсутствие такой согласованности ведет к фрагментации личности и к спутанности ролей.

В исследовании, проведенном А. К. Рубченко, анализировалось отношение юношей и девушек, переживших разлуку с отцом, к себе и их отношение к отцу.

В качестве гипотезы было высказано предположение о том, что переживание разлуки с отцом в детстве оказывает влияние на формирование структуры самоотношения личности в поздней юности, а также на отношение юношей и девушек к отцу.

В исследовании приняли участие 316 человек: 162 девушки (51 %) и 154 юноши (49 %). Из них 90 юношей и 96 девушек, которые расставались в детстве с отцом в силу разных причин: по причине длительной командировки отца, развода родителей, рождения вне брака и смерти отца (экспериментальная группа), а также 64 юноши и 66 девушек, не расстававшихся с отцом (контрольная группа). Средний возраст испытуемых составил 20,5 лет. В исследовании принимали участие испытуемые из нормальных семей; были исключены семьи с девиантной структурой и патогенными особенностями родителей.

Для выявления структуры самоотношения и отношения к отцу были использованы: 1) комплекс методов психологической диагностики (методика исследования самоотношения (МИС) С. Р. Пантилеева, методика «Незаконченные предложения» Сакса и Леви, анкетирование; 2) методы первичной и вторичной обработки данных. При обработке результатов исследования использовался пакет прикладных программ статистической обработки данных STATISTICA 6.0: критерий достоверности различий между подгруппами экспериментальной группы – Н-критерий Крускала-Уоллиса, угловое преобразование Фишера – ?*.

Показатели самоотношения (по МИС) девушек из полных семей, переживших длительную разлуку с отцом (эпизодически депривированные) ниже, чем у девушек контрольной группы. Значимые различия по Н-критерию Крускала-Уоллиса выявлены по таким аспектам, как самопривязанность (?=0), внутренняя конфликтность (?=0,03), самообвинение (?=0,01) и самоуничижение (?=0,02).

В неполных семьях (хронически депривированные) хуже всего относятся к себе девушки, пережившие развод родителей, когда отец остается доступным и периодически появляется в жизни своей дочери. Самые высокие показатели самоотношения наблюдаются у девушек, переживших смерть отца и рожденных вне брака. Это значит, что для девочки периодические расставания с отцом являются более болезненными, чем его постоянное отсутствие. Подтверждение этого факта было получено при сравнении девушек с разной степенью депривации (эпизодически и хронически депривированных) с контрольной группой. Оказалось, что показатели самоотношения хронически депривированных девушек и недепривированных девушек совпадают. Эти данные еще раз подтверждают вывод о том, что самые низкие показатели по отношению к себе наблюдаются у эпизодически (ситуативно) депривированных девушек, когда разлука с отцом происходит время от времени.

Такая же картина наблюдается у юношей. По сравнению с контрольной группой у эпизодически депривированных юношей снижены показатели по самоуверенности, самопринятию, самопривязанности и повышены показатели по внутренней конфликтности и самообвинению. Хронически депривированные юноши отличаются от недепривированных только по отраженному самоотношению и внутренней конфликтности. Значит, показатели самоотношения недепривированных и хронически депривированных юношей/девушек стабильно выше показателей эпизодически (ситуативно) депривированных юношей/девушек.

Рис. 7.1. Средние значения отношения юношей и девушек к себе и отцу по методике «Незаконченные предложения»

Результаты, полученные по методике МИС, сравнивали с данными отношения юношей и девушек к себе и к отцу, полученными по методике «Незаконченные предложения» (рисунок 7.1).

Анализируя результаты, А. К. Рубченко отметила разницу в показателях экспериментальной и контрольной групп юношей и девушек. По методу «Незаконченные предложения» показатели позитивного отношения к себе снижаются от недепривированных к хронически депривированным юношам. Промежуточное положение занимают эпизодически депривированные юноши, у которых, однако, по сравнению с эпизодически депривированными девушками показатели значительно ниже. У девушек вне зависимости от степени депривации отношение к себе выражено позитивно.

Значительные различия выявлены по отношению к отцу. У юношей контрольной группы оно более позитивно, чем у юношей из полных (?*=2,8 при ?=0,001) и неполных семей (?*=2,3 при ?=0,01) экспериментальной группы. Сразу же следует отметить разницу в показателях по шкалам отношения к отцу юношей из неполных семей (хронически депривированных) экспериментальной группы по сравнению с другими группами. Эти показатели существенно ниже. При отсутствии мужского влияния материнская опека не способствует становлению личности. Из-за недостатка общения с мужчинами мальчики видят окружающий мир глазами матерей. У них проявляется недостаток внутренней определенности. Дети, обделенные мужским влиянием, боятся жизни, которая не бывает такой теплой и безопасной, как материнская среда. У юношей из неполных семей отношение к отцу крайне негативно: они обвиняют его в отсутствии любви и внимания, в неспособности оказывать конструктивную поддержку. В контрольной группе юношей отношение к отцу более позитивно, что свидетельствует о большей, в отличие от респондентов экспериментальной группы, привязанности к отцу. Результаты, полученные методом «Незаконченные предложения», показали, что юноши при периодических расставаниях с отцом в полных семьях и отсутствии отца в неполных семьях формируют более негативное отношение к себе и к одному из родителей, чем юноши из контрольной группы.

Отношение к отцу у девушек из неполных семей (?*=2,3 при ? < 0,01) хуже, чем у девушек из полных семей экспериментальной и контрольной групп. Девушки экспериментальной группы имеют более позитивное отношение к себе по сравнению с юношами, что проявляется в целеустремленности, мужественности, а юноши этой группы имеют самые низкие показатели отношения к себе, и это проявляется в страхе перед различными жизненными ситуациями.

В полных семьях экспериментальной и контрольной групп, где образ отца соответствует реальной, а не представляемый личности, выявлена статистически значимая связь (?=0,03) между отношением к себе юношей и девушек и отношением к отцу. В неполных семьях такая связь отсутствует. Действительно, когда отец отсутствует как реальная фигура, юноши и девушки выбирают себе другой объект для подражания (учителя, наставника, тренера) и их отношение к себе, по-видимому, формируется под влиянием иных факторов.

Полученные А. К. Рубченко данные показывают, что высокое позитивное отношение к себе определяется степенью депривированности и зависит от пола ребенка. В ряде случаев просматриваются прямые связи между степенью депривированности и отношением к себе и к отцу. Такие данные получены только в группе юношей, в первую очередь, депривированных эпизодически. По всем методам у них выявлены самые низкие значения по отношению к себе и к отцу. Устойчиво высокие результаты наблюдаются в обеих (юноши/девушки) контрольных группах, где по методике МИС и «Незаконченные предложения» выявлено положительное самоотношение и отношение к отцу.

Хронически депривированные девушки вполне гармоничны, поскольку и по МИС, и по методике «Незаконченные предложения» у них выявлены высокие (такие же, как у контрольной группы) показатели отношения к себе, однако отношение к отцу у них хуже (но оно в целом позитивно), чем у остальных групп девушек. Связей между самоотношением и представлением об отношении отца к себе не выявлено. Данные показывают, что для хронически депривированных девушек объектом идентификации выступают другие значимые люди, в первую очередь, мать.

Наиболее интересны компенсаторные случаи формирования представления о себе при разных состояниях депривации. Они наблюдаются у эпизодически депривированных девушек и хронически депривированных юношей. У девушек выявлены два вида компенсаций. Первая обнаружена при сопоставлении данных МИС и метода «Незаконченные предложения». Оказалось, что при свободной форме ответа девушки оценивают себя более позитивно («Незаконченные предложения») по сравнению с оценками, полученными тестом с закрытыми ответами (МИС). Второй вариант компенсации состоит в приписывании отцу самых высоких показателей по МИС и методу «Незаконченные предложения». Оба вида компенсации показывают, что уничижительная оценка себя появляется при формулировке конкретных вопросов испытуемому, т. е. предположительно при выполнении в реальной жизни конкретно поставленных задач, при решении которых человек оценивает себя как недостаточно компетентного, по-видимому, в результате оценок других людей, например, родителей. Чувство некомпетентности компенсируется положительным отношением к близким людям, прежде всего, к отцу, на которого можно опереться, а также в целом, т. е. вне связи с конкретными задачами, положительным отношением к себе, которое не до конца осознается девушкой (методика «Незаконченные предложения»).

В группе хронически депривированных юношей наблюдаются обратные компенсаторные связи. В целом такие юноши оценивают себя достаточно низко («Незаконченные предложения»), что, по-видимому, вызвано отсутствием прочного глубинного позитивного отношения к себе, создаваемого отцом. При этом по методике МИС они приписывают себе высокие положительные оценки. Компенсации такого рода создают видимость положительного самоотношения. Компенсаторные механизмы возникают не только при оценке себя, но и при оценке отца. По методике МИС юноши приписывают ему высокие оценки, полагая, что если бы отец отвечал на МИС сам, он бы продемонстрировал высоко положительное самоотношение. При этом, опираясь на сильного отца (по МИС – с высокими показателями по самоуверенности, отраженному самоотношению, самоценности, саморуководству, самопривязанности и самопринятию, а также по самообвинению и внутренней конфликтности), юноши поддерживают положительный образ себя, который конфликтует с глубинно низкой самооценкой и уничижительным отношением к отцу («Незаконченные предложения»).

Подводя итоги, следует сказать, что присутствие отца в жизни ребенка значимо для формирования отношения юношей и девушек к себе и их отношения к отцу. Показано, что периодические расставания с отцом, зафиксированные в виде особого аффективного комплекса, формируют у девушек чувство неполноценности и комплекс вины, которые отражаются на отношении к себе и актуализируют компенсаторные процессы. У юношей ощущение, связанное с временным отсутствием отца, также существенно влияет на отношение юноши к себе и к отцу, при этом оно стабильно негативно. При хроническом отсутствии отца у юношей появляются компенсации.

Представляется, что травматичность события «разлука с отцом» может быть обусловлена отсутствием культуры в общении между родителями и детьми, которая предполагает обязательность соблюдения определенных нормативов, например, ритуалов встреч и расставаний. В большинстве случаев родители не объясняют детям факты внезапного отъезда или приезда кого-нибудь из членов семьи, не обсуждают с ними собственные планы и планы семьи в целом, не говорят о «детских» проблемах. Отрицание серьезности детских переживаний, вызванных разлукой с родителями, приводит к формированию различных комплексов, которые не всегда могут быть удачно компенсированы.

Исследование, проведенное А. В. Соловьевой, посвящено анализу психологических защит подростков с нормальным и аномальным половым развитием (Соловьева, Харламенкова, 2006; Харламенкова, Соловьева, 2007).

В работе показано, что интенсификация психологических защит в период пубертата сопряжена с усилением внутреннего напряжения, вызванного рассогласованием между физическим и психическим статусом подростка. С точки зрения А. В. Соловьевой, доказательством того, что такая зависимость действительно существует, могут выступать, во-первых, различия в уровне напряжения и психологических защит у подростков разного пола, во-вторых, особенности напряжения и защит у подростков с разными темпами полового созревания, и, в-третьих, сопоставление динамики напряжения и психологических защит в течение определенного (наиболее острого) периода подросткового возраста.

Все три аспекта сравнения были представлены в лонгитюдном исследовании, проведенном на одной и той же группе подростков 12–14 лет с нормальным уровнем полового развития: первое тестирование – 53 девочки и 43 мальчика (средний возраст 12 лет); второе тестирование – 52 девочки и 43 мальчика (средний возраст 13 лет); третье тестирование – 50 девочек и 41 мальчик (средний возраст 14 лет). Группу с отсутствием явного пубертатного скачка представляла выборка девочек (n=25) с аномальным половым развитием (синдром Тернера) в возрасте 11–15 лет. Девочки с синдромом Шерешевского-Тернера характеризуются задержкой формирования вторичных половых признаков, вызванной хромосомными аномалиями (отсутствием одной Х-хромосомы в кариотипе).

Для диагностики уровня напряжения и психологических защит применялись проективные методики: тест «Рисунок человека» К. Маховер и Тематический Апперцептивный Тест (ТАТ) Г. Мюррея. Анализ рассказов ТАТ осуществлялся по оригинальной схеме, которая включала в себя целый ряд выделенных и апробированных А. В. Соловьевой критериев, направленных на диагностику защит. Определение уровня психосоматического напряжения осуществлялось с помощью проективной методики «Рисунок человека» К. Маховер. Для этого применялись стандартные диагностические показатели, выделенные при анализе литературы, посвященной рисуночным тестам (Маховер, 1996; Венгер, 2005). Статистический анализ проводился с учетом трех факторов: возраста, биологического пола подростков и наличия или отсутствия у них явного пубертатного скачка.

Результаты показали, что у девочек с нормальным половым развитием самый высокий уровень напряжения приходится на 12-13-летний возраст (med=4), а у мальчиков – на 13-14-летний возраст (med=4,5). Уровень напряжения у девочек с синдромом Тернера одинаково низок во всех трех возрастах (med=3). В результате сравнения трех групп подростков оказалось, что значимые различия наблюдаются между девочками с синдромом Тернера, с одной стороны, и 12-летними девочками и 14-летними мальчиками с нормальным половым развитием, с другой стороны.

Анализ психологических защит проводился по двум критериям: уровень профиля защит (высокий, средний, низкий) и их специфика.

Для проверки предположения об изменении профиля защит в зависимости от пола, возраста и полового созревания подростков отдельно сравнивали профиль защит у девочек, мальчиков и подростков с синдромом Тернера в разных возрастных группах. С помощью кластерного анализа вся выборка в каждом возрасте делилась на три кластера (с высоким, средним и низким уровнем профиля защит). После этого определяли процент девочек (с нормальным и аномальным половым развитием) и мальчиков в каждом кластере. Оказалось, что у девочек высокий уровень защит приходится на возраст 12 и 13 лет, между которыми не наблюдается различий (?=1,01 при ?>0,05), средний – на 13 лет, а низкий – на 14 лет. Безусловно, речь идет об усредненных данных по выборке девочек, в которой отмечаются случаи с разными темпами полового созревания. Однако в целом общая тенденция представляется достаточно ясной и очевидной.

У мальчиков явно выраженная связь между возрастом и высоким уровнем профиля защит отсутствует. Основная динамика наблюдается по среднему и низкому уровню защитного профиля. Значительное число мальчиков со средним профилем защит приходится на возраст 12 и 14 лет. Низкий уровень защит отмечается во всех трех группах, имеет наибольший вес по сравнению с высоким и средним уровнем защит и, по всей видимости, характеризует мужское поведение в период пубертата. Наибольший процент мальчиков с низким уровнем защит отмечается в возрасте 13 и 14 лет, между которыми отсутствуют значимые различия (?=1 при ?>0,05).

Сравнение девочек/мальчиков с нормальным половым развитием и девочек с синдромом Тернера показало, что во всех трех возрастных группах девочки с отклонением в половом развитии (в 90 % случаев от всего объема этой части выборки) представляют кластер с низким уровнем профиля защит.

Для определения специфики психологических защит сопоставлялись профили конкретных механизмов: отрицания, проекции, рационализации, реактивного образования, регрессии, компенсации, подавления, замещения и изоляции у мальчиков и девочек в трех изучаемых кластерах.

Особый интерес представляют результаты сравнения девочек и мальчиков, раскрывающие особенности мужского и женского поведения в ответ на возрастание уровня психического напряжения. У девочек снижение напряжения сопряжено со снижением профиля психологических защит, в котором наиболее выражены изоляция, проекция и отрицание. В 12 лет половые различия выявлены по проекции, реактивному образованию, компенсации и подавлению. Во всех четырех случаях уровень защит девочек выше, чем у мальчиков. Самые высокие показатели по механизму изоляции остаются стабильно независимыми от пола подростка на протяжении периода 12–14 лет. В 13 лет различия между мальчиками и девочками становятся слабее и обнаруживаются только по проекции и реактивному образованию. В 14 лет, т. е. в период наибольшего психосоматического напряжения у мальчиков, половые различия в защитах стираются. Обсуждая полученные результаты, следует отметить, что динамика напряжения и психологических защит у девочек довольно естественна: она отражает функциональную направленность защитных возможностей, которая выражается в снятии лишнего напряжения и чувства тревоги. Однако у мальчиков подобная тенденция не прослеживается, а связь напряжения и психологических защит инвертируется. Оказалось, что у них изменение уровня напряжения существенно не отражается на динамике психологических защит. Она относительно стабильна. Обсуждая и комментируя полученные данные, мы пришли к выводу, что психическое функционирование девочки связано со стремлением к редукции напряжения и к установлению относительного комфорта. Напротив, поведение мальчика сопровождается кумуляцией и удержанием напряжения, переживанием состояния дискомфорта. В профиле защит, так же как и у девочек, доминируют изоляция, проекция и отрицание. Думается, что такое соотношение напряжения и защит у мальчиков характеризует особенности прохождения ими пубертатного возраста. У юношей и мужчин, по предварительным предположениям, характер связи должен меняться и представлять собой типично защитную редукцию напряжения в сочетании с копинг-стратегиями.

Сравнение девочек/мальчиков с группой девочек с синдромом Тернера выявило, что в 12 и 13 лет различия между ними касаются практических всех (кроме рационализации) изучаемых защит, причем к 13 годам они еще больше нарастают. Между девочками с синдромом Тернера и мальчиками различия стабильны и проявляются при сравнении отрицания, проекции, реактивного образования, регрессии, компенсации и изоляции. К 14 годам количество различий снижается за счет того, что у девочек группы нормы снижается уровень напряжения и, соответственно, уровень психологических защит, а у мальчиков снижаются только защиты, при этом профиль защит у девочек с синдромом Тернера остается неизменным. Между девочками отмечаются различия в отрицании, проекции, реактивном образовании и изоляции, а между девочками с синдромом Тернера и мальчиками – в отрицании и реактивном образовании. Иными словами, уровень напряжения и защит у девочек с синдромом Тернера остается стабильно низким и снижение к 14 годам различий в защитах вызвано закономерной динамикой напряжения у девочек и мальчиков с нормальным половым развитием и одновременно отсутствием подобной динамики у девочек с аномалиями полового развития.

По нашему мнению, стабильность напряжения и защит у девочек с синдромом Тернера вызвана отсутствием ожидаемого в этот период развития естественного пубертатного скачка, который косвенно влияет на рассогласование между интенсивно меняющимся внешним обликом, социальными ожиданиями и представлениями о себе. Динамика различий между девочками с нормальным половым развитием и с его аномалиями показывает, что в этих двух группах в трех возрастных кластерах стабильно неодинаковы проекция, реактивное образование и изоляция, которые по профилю выше у девочек группы нормы. В 13 лет появляется интересная закономерность, которая определяет специфику изучаемой нами уникальной группы девочек. Она состоит в том, что в их профиле появляется механизм отрицания, который статистически значимо отличается от аналогичного механизма у девочек без отклонений (U=378,5 при ?=0) и мальчиков (U=372 при ?=0,001). Механизм отрицания доминирует в профиле защит девочек с синдромом Тернера и направленно определяет его специфику. Она состоит в том, что негативная информация преимущественно игнорируется и отвергается без какой-либо когнитивной переработки. С точки зрения психоаналитиков, отрицание является предвестником вытеснения.

Наличие у девочек и мальчиков группы нормы ведущего механизма изоляции означает стремление к отделению репрезентации от ее аффекта. Так же как и отрицание, изоляция появляется там, где вытеснения недостаточно, однако особенность изоляции состоит в том, что в этом случае репрезентация может остаться на уровне сознания, поскольку она оказывается там оторванной от любых ассоциативных связей (Ж. Бержере). С этой точки зрения, при сравнении выборок с нормальным половым развитием и с его аномалиями особенности первой можно рассматривать как доказательство наиболее высокого уровня функционирования девочек/мальчиков, переживающих пубертатный скачок, который, вызывая дополнительное напряжение, позволяет им изменять особенности защиты Эго от тревоги. Дополнительным аргументом в пользу этого утверждения является наличие разнообразия в защитном профиле девочек и мальчиков, которые, кроме изоляции, актуализируют проекцию, рационализацию и подавление. Возможности девочек с синдромом Тернера остаются ограниченными.

Устойчивые различия девочек и мальчиков с нормальным развитием по механизмам проекции и реактивного образования в возрасте 12 и 13 лет показывают, что репертуар защит девочек более разнообразен и может быть актуализирован в разных ситуациях, с одной стороны, предполагающих перенос негативных переживаний на внешние объекты, с другой – изменение знака эмоции, т. е. оценочное инвертирование неприятных ощущений.

Рассматривая компенсацию как один из механизмов защиты, направленный на устранение ощущения неполноценности, связанного с неспособностью в одной области функционирования, за счет повышения достижений в другой области, следует отметить, что этот механизм не является типичным для подростков. Тем не менее, согласно данным лонгитюдного исследования, существенные различия в показателях компенсации обнаружены в возрасте 12 и 13 лет, причем в обоих возрастах он преобладает у мальчиков, у девочек он выражен в 13 лет. При задержках полового развития компенсация практически не выявлена ни в одном из трех возрастов. Анализируя полученные данные, можно было бы предположить, что подростки с аномалиями полового развития не способны компенсировать свои недостатки. Однако это не совсем так. Все дело в том, что компенсаторные механизмы актуализируются девочками с задержками полового развития только там, где они чувствуют нарастание внутреннего напряжения и конфликтности. Исследования А. В. Соловьевой показали, что по сравнению с нормально развивающимися подростками девочки с синдромом Тернера не испытывают трудностей, связанных с рассогласованием между своими возможностями и ожиданиями, и поэтому им не нужно редуцировать лишнее напряжение. В связи с этим у них отмечается низкий уровень компенсации и остальных, изучаемых А. В. Соловьевой, психологических защит. В иных случаях, в частности, при необходимости усиления и поддержания ценности Я, компенсаторные возможности девочек с аномалиями полового развития возрастают и позволяют им восполнять дефицит физического и психического развития.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.