Мобильность и одиночество

Мобильность и одиночество

Вэнс Паккард в книге «Нация незнакомцев» утверждает, что географическая мобильность стала типичной особенностью американской семьи. «Средний американец примерно 14 раз в своей жизни меняет место жительства, – пишет Паккард. – Каждый год примерно 40 млн американцев переезжают на новое место». Более половины из 32 млн человек, живших в сельской местности в 1940 г., в последующие два десятилетия снялись с насиженных мест. Для многих мест (университетские городки, поселки при предприятиях) и многих профессий (летчики, стюардессы, кочующие сезонные рабочие) переезд – естественное перманентное состояние.

Как следствие, считает Паккард, – «значительный рост числа граждан, утративших ощущения общности, идентичности и преемственности. Результат этой утраты – потеря ощущения благополучия как отдельными людьми, так и всем обществом». А как же дети? Что ощущают миллионы несовершеннолетних, вынужденных путешествовать, когда никто на это даже не спрашивает их согласия? Какую цену платят они за оборвавшуюся дружбу, перемену мест и столкновение с неизвестностью? И потом, кто заменит бабушку, от которой пришлось уехать?

Школьница, с рассказа которой началась глава 1, – та самая, что ото всех пряталась, – одна из жертв мобильности.

«…Когда я выросла, дела стали еще хуже. Каждый год мне приходилось идти в новую школу. Мы жили бедно, и по мне это было видно. Так что большинство ребят игнорировали меня, пока им от меня чего-то не требовалось. Получив свое, они оставляли меня ожидать, когда я снова понадоблюсь. Я чувствовала себя футбольным мячом в разгар баскетбольного сезона. Я закрылась в свою скорлупу, и щелочка в ней становилась все уже с переходом в каждую новую школу, пока в девятом классе не исчезла вовсе».

Драматические последствия мобильности изучал Роберт Зиллер. Он сравнивал три группы восьмиклассников из штата Делавэр. Группа наивысшей мобильности включала 83 ребенка, чьи родители служили в ВВС США. Эти ребята за свою короткую жизнь успели сменить семь мест жительства. Другая группа состояла из 60 детей, чьи родители были гражданскими лицами. Эти дети пережили по три переезда или около того. Третью группу составили 76 школьников, всю жизнь проживших на одном месте.

Каждый ребенок был обследован с помощью различных тестов, выявлявших чувство идентичности с взрослыми и другими детьми, уровень ощущения социальной изоляции, а также самооценку. Как вы, наверное, догадались, дети, пережившие много переездов, оказались наиболее социально изолированными. Дети военных летчиков показали самые печальные результаты. Собственное Я выступало для них главной точкой отсчета. Такая сосредоточенность на себе является реакцией на постоянно меняющуюся среду и потому объяснима, однако она формирует у ребенка чувство отчужденности. Эти дети обычно называли себя «не такими, как все», «необычными», «странными» и «одинокими». Они были более склонны отождествлять себя со взрослыми, нежели со сверстниками.

Чувство одиночества – испытывает ли его ребенок, взрослый или старик – становится все более распространенным по мере того, как люди все чаще живут одни или в малой семье. Американцы теперь позже обзаводятся семьей, имеют меньше детей, чаще разводятся и дальше уезжают от родного дома.

Сегодня среднее количество людей, проживающих под одной крышей, – меньше трех. Мы быстро превращаемся не просто в нацию незнакомцев, а в нацию одиноких незнакомцев.

Человек, застигнутый такими обстоятельствами, может стать застенчивым хотя бы потому, что доступ к другому человеку затруднен. Все реже можно встретить теплые, доверительные и бескорыстные отношения в семье или между соседями. Просто-напросто не остается возможности завести разговор, почувствовать отклик собеседника, сделать и получить комплимент.

Пожалуй, самую тоскливую картину я наблюдал однажды в субботу в большом магазине. Группа детей, собравшихся у фонтана, пока родители делали покупки, сидела поодиночке – каждый со своим куском пиццы или бутербродом. Их лица были озабочены и невыразительны. А потом – домой, в свой замкнутый мирок, где каждый изолирован от соседа.

В городах страх перед преступностью превращает домовладельцев в добровольных затворников. Дом становится тюрьмой с металлическими ставнями, тройными замками и засовами. Некоторые женщины не выходят за порог, пока муж не вернется с работы и не отвезет их в магазин. Для одиноких стариков опасности городской жизни еще более серьезны.

Есть и менее явные факторы, также превращающие наше общество в генератор застенчивости. Семейные магазинчики вытесняются супермаркетами, экономически более эффективными, а мы с вами платим за это невидимую мзду. Вам уже нигде больше не попадется на глаза табличка: «Отпускаем в долг». И это не просто утрата доверия, это утрата индивидуальности. Дружеская беседа с продавцом или аптекарем – удел прошлого. Такова наша плата за «прогресс» – потеря возможности понять, что мы значим для других людей, а те – для нас.

Детство я провел в Бронксе. Тогда мало у кого был телефон. Кондитерская лавочка в нашем квартале служила телефонным центром. Когда мой дядя Норман хотел поговорить со своей подругой Сильвией, он звонил в кондитерскую Чарли. Чарли подзывал кого-нибудь из мальчишек и предлагал заработать пару центов, отправившись к Сильвии и передав ей кое-что. Довольная Сильвия, конечно же, награждала гонца монеткой, которую тот немедленно тратил на конфеты или стакан сельтерской (в кондитерской Чарли, разумеется). Цепочка замыкалась. Чтобы наладить контакт между двумя людьми, требовалось объединение усилий по крайней мере двух посредников. Этот процесс был медленным и неэффективным по сравнению с тем, как легко сегодня Норман может дозвониться Сильвии (конечно, если он помнит номер телефона и не нуждается в услугах справочной службы).

А теперь что-то утеряно. Нет надобности полагаться на других, не нужно просить об одолжении. Сильвии больше не нужны мальчишки, Норману незачем звонить Чарли в кондитерскую. Да это и невозможно. Кондитерской той давно нет, а нынешние мальчишки сидят в супермаркете у фонтана, каждый со своим бутербродом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.