Лето в городе

Лето в городе

Мы все время стремимся куда-то уехать, летом на заслуженный отдых, зимой в теплые края, поздней осенью – куда глаза глядят. Понятное дело, что нет на свете места милее, чем отчий дом, но мы все равно мгновенно и с радостью отзываемся на любую возможность куда-нибудь вырваться и смотаться.

Раньше я только нашу таежную зиму воспринимала как повод к точечной эмиграции. Однако в последние годы и расчудесное лето начало вызывать эскапические позывы. Если бы у меня была возможность где-то в начале июня погрузиться в прохладные воды Ионического, Адриатического или Саргассова моря, прикрепить к себе пенопластовый стол с компьютером, на голову нацепить панаму из солнцеотражающей ткани и обеспечить бесперебойную доставку слабоалкогольных коктейлей, наверное, я бы сносно провела время. Но у меня нет такой возможности. Взрослых на все лето на каникулы не отпускают. Приходится рассекать по расплавленному от зноя городу во всех направлениях, принимать участие в совершенно идиотической в сорокаградусную жару деятельности и еще делать это с серьезным лицом.

Нет, кто бы спорил, само по себе лето, конечно, прекрасно – тепло, светло, зелено, на дорогах относительно свободно. Все начинает портиться, когда температура бьет рекорды, зашкаливает за тридцать пять и устойчиво держится неделями. Жилые дома постепенно превращаются в жарочные шкафы, общественный транспорт – в душегубку, в частных автомобилях ломаются кондиционеры, и они становятся передвижными СВЧ. Естественно, их водители тупеют до такой степени, что умудряются устроить многочасовую безнадежную пробку из пяти машин в широком поле. Зато по жаре активизируются дорожные службы, которые норовят аккурат к лету перекопать половину дорог и вырыть на какой-нибудь центральной площади яму размером с тунгусский метеорит. От этого то тут, то там образуются многокилометровые парковки, и автолюбители до глубокой ночи изощряются в попытках добраться до родного дома. Правильно припарковать машину погожим летним днем означает загнать ее в густую стабильную тень. Некоторые сообразительные водители, заработав ожоги в раскаленных на солнцепеке кадиллаках, научаются следить за светилом и предсказывать его перемещения. Они знают, что первые минуты в машине, нагревшейся до состояния врубившегося в землю звездолета, опасны для филейных и прочих частей организма.

Стабильная жара в городе угнетающе влияет почти на всех его обитателей. Нет, есть, конечно, удивительные личности, которые и в плюс тридцать свежи, как розы зимой, всему радуются и не обнимаются с холодильником. Но их мало. Большинство все-таки страдает, безнадежно обмахивается газетками и короткими перебежками передвигается из одного кондиционированного помещения в другое. Так, однажды я нашла свою приятельницу в супермаркете в секции йогуртов. Раскинув руки крестом, ошалевшая от жары кандидат наук и мать двоих детей лежала на открытых полках между кефирами и ряженками. Общественное мнение ее не волновало. Ей было холодно, ей было хорошо. Я сама как-то раз провела больше часа в магазине мужских носков, обстоятельно проверяя товар и медленно блуждая от стенда к стенду. Продавцы прекрасно понимали, что меньше всего мне сейчас нужны их шерстяные гетры в полоску, но я была готова в подробностях обсуждать узоры и орнаменты, лишь бы не выходить на солнцепек из охлажденного помещения.

Когда на улице за тридцать, каждый спасается как может. Бродячие собаки начинают зарываться в землю, хитрые кошки вообще исчезают и появляются только с наступлением сумерек. Молодые и глупые голуби мрут, как мухи, получив тепловой удар или разрыв сердца. Асфальт экранирует жар, над раскаленными автомобилями колеблется перегревшийся воздух, кондиционеры не справляются, вентиляторы исчезают из продажи, а мороженое и ледяная кока-кола разлетаются во все стороны. По улицам медленно ползут старушки с кружевными зонтиками, а ошалевшие люди в костюмах снимают штаны и садятся в городские фонтаны. Да, конечно, по сравнению с безнадежной грязью и беспросветной ноябрьской тоской все это кажется вполне сносным, но в плюс тридцать семь сравнительная система работает плохо и совсем не утешает.

Сотни страждущих в положенное время выстраиваются в многокилометровые пробки, стремясь покинуть перегревшиеся города и найти успокоение на дачах. Я ездила к родителям. Меня не впечатлило. Да, там определенно не воняет перегретыми выхлопными газами, летают бабочки и стрекозки, и на первом этаже деревянного дома даже в три часа дня можно почти спокойно сидеть в голом виде на табурете. Но на улице все равно те же тридцать с лишним, кондиционер есть только в автомобиле, а сосед Леха уже к обеду стабильно пьян, поет страшные песни и разводит костры под ночной шашлык. Кроме того, несмотря ни на какие температурные аномалии, на любой даче обнаруживается мощный фронт земляных, строительных и каких-то поделочных работ, ты вечно должен что-то стричь, мыть, полоть, прибивать или отпугивать. Иногда бывает сложно объяснить, что, когда на улице под сорок, меньше всего хочется кого-то стричь или отпугивать.

Перспективы «прошвырнуться по грибы, по ягоды» вдохновляют только наивных новичков. Бывалые горожане знают, что сначала их поднимут на заре, поволокут куда-то в туман и заставят подбирать пищу с земли. Поскольку у меня совершенно не развит инстинкт голодного натуралиста, я не могу понять, зачем надо полдня, перекликаясь кукушками, бродить по берендеевским дубравам, уворачиваться от полоумных лягушек и во всю глотку орать, что ты видишь настоящую сыроежку. Потом меня унижают за ведро поганок, которое я стабильно приношу из подобного турпохода, не верят, что я встретила лося с тремя рогами, и не сочувствуют тому, что на меня плохо посмотрела болотная жаба. Естественно, в следующий раз я прошу меня не трогать, покупаю малину у бабушки на рынке, с тихим торжеством встречаю взмыленных родственников и прошу найти три принципиальных отличия моей ягоды от той, что они ценой своих жизней приволокли из чащобы.

В деревенском пруду на меня вечно нападает местная выдра, в соседней речке мальки склевывают блестки с моего купальника, а на выходе из мутной воды атакуют стаи беспощадных шершней и песни давно косого соседа.

Вечером жизнь приобретает более или менее сносный характер, температура снижается и начинает дуть умиротворяющий прохладный бриз. Все рассаживаются на веранде поговорить о звездах и попить белого винца, и только дикие крики жены окончательно потерявшего человеческий облик Лехи разбавляют атмосферу идиллического пленэра. Взбешенные комары звенят жалами вокруг обработанных химикатами людей, чуют кровь, но ничего не могут поделать. Родственники воняют ядом, но все равно остаются близкими и любимыми людьми, с которыми так хорошо проводить время после захода безжалостного солнца. Уже после второго бокала все делается совсем волшебным, и только немного беспокоит мысль об алкоголизме и неизбежном возвращении в расплавленный город.

Прошлым летом, не имея возможности вырваться даже к комарам в деревню, я молилась на свой кондиционер, который с почти человеческими стонами заглатывал ядовитый воздух с улицы и превращал его во что-то более или менее удобоваримое для дыхания. Все, кто остался в окутанном дымовой завесой городе, созванивались и рассказывали, что они видят, вернее, не видят из окон своих квартир. Я однажды не увидела вообще ничего. Сказка о ежике в тумане приобрела одно неприятное уточнение – теперь мы со своими экзистенциальными вопросами блуждали в ядовитом тумане. Было страшно оставаться и страшно уезжать, оставляя близких в этом мареве. Никогда не забуду, как ездила по городу, словно стертому чьим-то огромным и безумным ластиком. Очень скоро положение стало настолько отчаянным, что мы начали с наслаждением вспоминать ноябрьскую трясину. Те, кто не успел вовремя поставить кондиционер, встали в безнадежную очередь, уходившую концом куда-то в ноябрь и за горизонт. Ни молебны патриарха, ни вертолеты президента не спасали. Название Шатура приобрело зловещий смысл, а колотый лед – безусловную ценность.

Повторяю, в каком-то смысле лето – это хорошо. Конечно, если бы я сидела (см. выше) в Саргассовом море в панаме из солнцеотражающей ткани, все было бы совсем прекрасно. Но ничего не поделаешь. Вот зимой, разогревая полуобмороженные пальцы над плитой, я наверняка буду вспоминать не безжалостное июльское ярило, а ласковое теплое солнышко, не вонь перегретых КамАЗов, а аромат лисичек под елкой, не отравленный смогом воздух, а фантастические виды города без Кремля и Петра Первого. И с грустью буду размышлять о своей загадочной душе, которой вечно хочется не того, что есть, а чего-то совершенно другого. Даже если это безжалостное пекло в раскаленной столице.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.