ГЛАВА 12. Осознание смерти

ГЛАВА 12. Осознание смерти

ОПЫТ, КОТОРЫЙ ТЯЖЕЛЕЕ ВСЕГО ПРИНЯТЬ

Признание, постижение и приятие концепции смерти и сопротивление этой концепции необходимы для «выхода за пределы» любых концепций посмертного существования, называемых религиозными и метафизическими — рассказывают ли они про ад и рай, или про реинкарнацию. Некоторые религиозные философы (например, Мартин Хайдеггер) подчеркивают, что для подлинного приятия жизни необходимо принять и интегрировать смерть. Это означает, что нужно рассмотреть не только саму концепция смерти, но и концепции по поводу этой концепции, а также сопротивление НЕБЫТИЮ и чувство страха и трепета.

Например, сколько людей считают, что сразу после смерти о них забудут, словно их никогда не было? Какие концепции следуют из этого?

Эти концепции следует рассмотреть и развенчать, чтобы увидеть смерть в ее истинном виде: концепции внутри миража.

МОЙ ДРУГ КРИСТИАН

Когда мой любимый друг Кристиан умер, первой реакцией «моего» ума-тела была тоска.

Но на следующий вечер, когда «я» сидел в гостиной нашей квартиры, в ПУСТОТЕ появилось гораздо менее плотное, чем раньше, сознание по имени Кристиан.

Это сознание плавало в ПУСТОТЕ и не знало, что оно мертво; поэтому оно было в шоке.

«Я» провел с ним некоторое время (его сознание, которое стало тоньше) и рассказал ему, что произошло.

В течение следующих 24–36 часов «его» сознание оставалось рядом — до тех пор, пока не растворилось в БОЛЬШОЙ ПУСТОТЕ и не исчезло.

Его не было до того дня, когда «я» понял индийское изречение: «Самый важный момент для гуру — момент смерти».

Почему? Чтобы лучше показать это, я начну с истории, случившейся много лет назад. Это история об отставном летчике, обучавшем меня в середине 1980-х. Он рассказал мне, что, когда он был летчиком, его самолет сбили над Северным Вьетнамом. Он автоматически выпрыгнул из самолета; его парашют раскрылся примерно через 10 секунд. Он рассказал мне, что за это время увидел всю свою жизнь — настолько замедлилось время. За эти краткие 10 секунд он простил своих родителей, попрощался с женой и сыном и попросил у них прощения, вспомнил свое детство и юность — вся его жизнь развернулась перед ним. Он сделал все, что мы можем назвать «личностной» терапией, всего за несколько секунд. Затем его парашют внезапно раскрылся, и он снова оказался в «обычном времени». Поэтому мы можем сказать, что для «меня» в «обычном времени» сознание «Кристиана» растворилось и исчезло за 24–36 часов; но сколько времени это продолжалось для «него», «я» не знаю.

О СМЕРТИ: НАПИСАНО ДЛЯ КРИСТИАНА

Все на свете создано из одной и той же единой субстанции. Кто-то называет эту субстанцию Богом, кто-то — сознанием, кто-то — ПУСТОТОЙ.

А кто же мы? Мы образованы из ТОЙ ЕДИНОЙ СУБСТАНЦИИ, ставшей плотной.

А что такое смерть? Подобно тому, как ТА ЕДИНАЯ СУБСТАНЦИЯ сгущается, образуя нас, она затем растворяется, вновь становясь ТОЙ ЕДИНОЙ СУБСТАНЦИЕЙ.

Никогда не теряя своей истинной природы, всегда оставаясь ТОЙ ЖЕ САМОЙ СУБСТАНЦИЕЙ.

Точно так же золото становится украшениями: кольцом, часами, цепочкой. Но оно никогда не теряет своей истинной природы — вещества по имени золото.

Такова же и смерть. Слияние с золотом, растворение, превращение в ТУ ЕДИНУЮ СУБСТАНЦИЮ.

И Кристиан — ТА ЕДИНАЯ СУБСТАНЦИЯ. И поэтому мы ласково называем его ПУСТОТИАН.

ОКНО СМЕРТИ

Большую часть жизни у «меня» было огромное желание понять смерть. «Я» пытался постичь ее с помощью медитации и практик умирания около тридцати лет.

В октябре 2000 года «я» получил возможность обнаружить, где «колесо встречается с дорогой». Из-за ошибки врача и неправильной медицинской процедуры «мое тело» испытало симптомы сердечного приступа.

На психологическом и эмоциональном уровне «я» не чувствовал ничего. Но передо «мной» появилось и открылось огромное окно. Взглянув в окно, «я» увидел только ПУСТОТУ. В течение 10 дней этого переживания окно иногда было в 10 футах от меня, а иногда «я» был наполовину здесь, а наполовину в окне. Все, что «я» видел — это бескрайнее НЕБЫТИЕ. Я осознал, что в смерти все «непереваренное» (непереработанное) может появиться (образоваться)) из сгустившегося НЕБЫТИЯ. В тибетском буддизме эти сгустки называют гневными божествами, «мы» называем их нашими «демонами».

Это окно не исчезло; оно стало частью «меня». Но за эти восемь дней «я» осознал два уровня: на одном внутри миража существовала концепция смерти, а на другом никакой концепции смерти не было!

ИЗУЧЕНИЕ ПРИРОДЫ КОНЦЕПЦИИ СМЕРТИ

Барбара, долгое время учившаяся у меня, пережила страшное горе — ее дочь была убита. Я подумал, что стоит провести с ней этот процесс.

Волински: Где в твоем теле или рядом с ним концепция по имени «мое» сознание, которая верит в концепцию по имени смерть?

Барбара: Она рядом (вокруг большей части тела), здесь (в желудке), в плечах и верхней части груди.

Волински: Какое определение концепция по имени «мое» сознание может дать концепции по имени смерть?

Барбара: Смерть — это прекращение физического существования, при котором есть тело и нервная система, существования во времени, пространстве и т. д. Смерть — выход из этого состояния, переход из состояния живого в состояние мертвого.

Волински: Какое определение эта концепция по имени «мое» сознание могла бы дать концепции по имени «смерть — это переход»?

Барбара: Больше нет сознания, которое находится в структуре тела. Сознание исчезает.

Волински: Как ты себя сейчас чувствуешь?

Барбара: Нормально. Я борюсь с этим.

Волински: Эта концепция по имени «мое» сознание, которая борется с этим. С чем она борется?

Барбара: «Мое» сознание борется с чем-то очень запутанным. Я чувствую, что совершенно запуталась. С концепцией о жизни и смерти, о теле и нервной системе, о его функционировании, о том, как сердце гонит кровь по телу, о работе мозга; и с концепцией смерти — с тем, что со смертью все это кончается, и нервная система больше не влияет на тело и сознание, и за какую-то секунду все это кончается.

Волински: Если бы эта концепция по имени «мое» сознание поверила в концепцию смерти, с чем еще она могла бы бороться?

Барбара: Ну, она бы могла бороться с некоторыми вопросами о том, что происходит после смерти? Есть ли сознание, которое живет после смерти, важно ли оставаться в живых? Кажется, что важнее быть живым, чем мертвым, что есть разница: живым быть хорошо, а мертвым — плохо. Есть целый набор концепций об этом.

Волински: Есть ли еще какие-нибудь концепции, с которыми мгла бы бороться концепция по имени «мое» сознание?

Барбара: Да, с идеей, что сознание существует в иной форме, чем внутри тела, функционирующего в пространстве и времени.

Волински: Когда концепция по имени «мое» сознание спрашивает, существует ли сознание только в пространстве-времени, и обо всем остальном, какому переживанию она сопротивляется?

Барбара: «Мое» сознание сопротивляется, потому что оно не хочет знать, что нет никакой разницы между сознаниями. Все это — одно и то же сознание. «Мое» сознание борется с этим, потому что чувствует себя отдельным от «твоего» сознания и от целого, оно ощущает двойственность: «до» и «после».

Волински: Эта концепция по имени «мое» сознание, которая верит в двойственность по имени «до» и «после» и в концепцию перехода от одного сознания к другому сознанию, и борется с единством и связью всех сознаний — есть ли это сознание?

Барбара: Это очень сложно и похоже на волшебную сказку о путешествии по лабиринту.

Волински: Концепция «лабиринта», концепция «времени», «до» и «после» — если бы концепция по имени «мое» сознание поверила во все это, какими были бы последствия — не для тебя, а для этой концепции по имени «мое» сознание?

Барбара: Ну, концепция захотела бы схватить это, прицепить все эти концепции к «моему» сознанию и найти других людей, чтобы собрать вместе подобные концепции, и это бы мог быть целый мир. Волшебный мир познания.

Волински: Эта концепция по имени «мое» сознание, которая верит во все эти вещи — даже в концепцию волшебства и т. д.

Барбара: Мне тяжело даже думать об этом. Это меня совершенно истощает.

Волински: Эта концепция по имени «мое» сознание — чему она сопротивляется, когда ты занимаешься всем этим?

Барбара: Она не хочет отпустить все это и просто быть, просто жить.

Волински: Почему концепция по имени «мое» сознание сопротивляется концепции по имени «отпустить все это» и концепции по имени «просто быть, просто жить»?

Барбара: Ну, она сопротивляется, потому что хочет считать себя отдельной сущностью, у которой какое-то особенное сознание, и за него надо держаться; эго страстно желает чувствовать, что «я» существую во времени и пространстве и обладаю сознанием; иначе оно впадает в состояние «Я не существую», «Я должно существовать», «Мне нужно сделать все, что можно, чтобы существовать» — даже уцепиться за «мое» сознание.

Волински: Итак, повторим еще раз: концепция по имени «мое» сознание изначально верит в концепцию существования и не-существования, в концепцию перехода, сознания, в концепцию, что, возможно, было какое-то сознание до всего этого, в то, что жизнь — это хорошо, а смерть — это плохо, и т. д. Она верит во все это. Скажи, какую ложь концепция по имени «мое» сознание говорит себе о смерти.

Барбара: Она говорит, что смерть — это окончательно и навеки, или что никакой смерти не существует. Словно смерть может либо существовать, либо не существовать; наверное, ложь заключается в том, что, если смерти не существует, то есть другие места, куда ты можешь попасть, если у тебя нет тела, и тогда ты можешь существовать как-то иначе. Она хочет продолжать существовать.

Волински: Почему концепция по имени «мое» сознание предлагает всю эту ложь?

Барбара: Чтобы не чувствовать страха смерти и небытия. Быть настолько важно, что я создаю все эти штуки.

Волински: Итак, концепция по имени «мое» сознание создает все эти штуки. Расскажи мне еще какую-нибудь ложь, которую концепция по имени «мое» сознание могла бы рассказать себе о концепции смерти.

Барбара: Что если умирает тот, кого ты любишь, он на самом деле не уходит. Все эти рассказы вертятся вокруг существования на разных уровнях.

Волински: Почему концепция по имени «мое» сознание говорит себе эту ложь?

Барбара: Чтобы избежать боли от потери того, кого любишь и кем дорожишь. Эта боль настолько сильна и глубока, что создаешь все эти истории, лишь бы не чувствовать ее. Это способ не позволять кому-то уйти из своей жизни.

Волински: Итак, концепция по имени «мое» сознание верит в концепцию по имени «моя» жизнь и в концепцию обретения и потери, правильно?

Барбара: Правильно.

Волински: А какую еще ложь могла бы концепция по имени «мое» сознание сказать себе о смерти?

Барбара: Смерти следует избегать столько, сколько возможно.

Волински: Почему концепция по имени «мое» сознание предлагает концепцию, что смерти следует избегать столько, сколько возможно?

Барбара: Чтобы избежать чувства утраты; это похоже на концепцию «моего» сознания, что его цель — существование и выживание.

Волински: Выживание?

Барбара: Выживание. А цель этого выживания зависит от выживания моих близких; слишком больно жить без тех, кого любишь. Это очень сложно. Я рада, что ты попросил меня рассказать об этом, потому что я бы не поняла этого настолько глубоко, если бы не твой вопрос. Я бы действительно не узнала об этом и не почувствовала всего этого.

Волински: Расскажи мне еще какую-нибудь ложь, которую концепция по имени «мое» сознание говорит о концепции смерти.

Барбара: Похоже, что концепция по имени «мое» сознание никогда не умирала. Концепция смерти, «моей» смерти не кажется мне концом, даже «моя» смерть не волнует меня. Это смерти других людей, «моих» близких, кажутся мне концом, и поэтому я не хочу терять их. Наверное, если бы я умирала, я бы считала это концом.

Волински: Может быть, честнее сказать — поправь меня, если я ошибаюсь — что концепция по имени «мое» сознание направляет внимание на концепцию смерти других людей, чтобы скрыть от себя тот факт, что в конце концов ее не будет?

Барбара: Это правда.

Волински: Итак, эта концепция по имени «мое» сознание верит в концепцию смерти, концепции потери и обретения, существования и не-существования, концепции по имени «сопротивление своей смерти». Если бы все эти концепции были образованы из одного и того же сознания, не имеющего с ними ничего общего, — в том числе и тот, кто осознает, что все это создано из одного и того сознания, — что тогда…?

Барбара: Все исчезает.

Волински: Если бы концепция по имени «мое» сознание поверила во все это, как бы она поступила?

Барбара: Если бы она поверила во все это, как бы она поступила? Ну, она бы могла построить большую стену вокруг себя, чтобы защититься от разрушения своих концепций. Словно она должна остаться в живых.

Волински: Должна ли она также сохранить свою форму?

Барбара: Да, форму тоже, чтобы сохранить свою самостоятельность.

Волински: Значит, самостоятельность равна существованию и отсутствию смерти, так?

Барбара: Так, для «моего» сознания, для этого сознания для существования необходимы время, пространство, самостоятельность, масса и все такое.

Волински: Если концепция по имени «мое» сознание сольется с концепцией существования, равного прочности, самостоятельности и определенности, что тогда произойдет с концепцией по имени «мое» сознание?

Барбара: Ну, она сможет поддерживать себя.

Волински: А если бы все эти концепции были отдельными, в том числе и постоянное, и непостоянное существование — если бы все это были отдельные концепции?

Барбара: Ну, это становится все сложнее и сложнее, и все более и более постоянным и неизменным.

Волински: Значит, сложность означает постоянство?

Барбара: Да.

Волински: «Я» этого не знал.

Барбара: Мне это кажется очевидным.

Волински: Ладно. Значит, если концепция по имени «мое» сознание сольется с концепцией по имени постоянство, равное сложности, равное существованию — посмотри, что тогда произойдет?

Барбара: Это совершенно чудесное путешествие сознания.

Волински: Верно.

Барбара: Оно так захватывает меня, что мне не обязательно испытывать все эти страдания.

Волински: А если бы концепция по имени «мое» сознание отделилась от концепции существования, от концепции постоянства, от концепции прочности, самостоятельности, стен и т. д. — если бы все это были отдельные концепции, не имеющие ничего общего между собой — что тогда…?

Барбара: Все словно исчезает, словно растворяется в небытии. Все исчезло.

Волински: До появления концепции по имени «мое» сознание есть ли ты?

Барбара: Нет.

Волински: Прекрасно.

Барбара: Сейчас я увидела, как вся ложная субличность «не существования» связана со смертью.

Волински: Теперь концепция по имени «мое» сознание, которая верит во всю эту

Вселенную, которой для того, чтобы существовать, а не умирать, нужно становиться все сложнее и сложнее — как эта концепция по имени «мое» сознание обманывает себя?

Барбара: Ну, все это обман. Вся эта конструкция — обман.

Волински: Расскажи мне, какой самообман выбрала концепция по имени «мое» сознание.

Барбара: Обман в том, что важно существовать любой ценой и формулировать все эти идеи, чтобы обосновать причину.

Волински: Причину существования?

Барбара: Конечно, существования.

Волински: Значит, вот как она обманывает себя.

Барбара: Да.

Волински: Расскажи мне еще об одном способе самообмана концепции по имени «мое» сознание.

Барбара: Ну, обман в том, что она верит в различия между сознаниями.

Волински: Зачем она это делает?

Барбара: Чтобы ощущать, что она существует.

Волински: Итак, если концепция по имени «существование и не-существование», как и как и концепция «души», позволяющие поддерживать концепцию ощущения себя существующей — если бы все эти концепции были образованы из одного и того же сознания, не имеющего с ними ничего общего, — в том числе и тот, кто осознает все это, — что тогда….?

Барбара: Ничего.

Волински: Как «ты» себя чувствуешь?

Барбара: Вроде бы нормально. Как же он хитроумно продуман — этот механизм выживания!

Волински: Если бы концепция по имени «мое» сознание была просто сгустком сознания и не имела ничего общего с реальностью, что тогда….?

Барбара: ___ (Пустота) _____

Волински: Если бы концепция сгустка сознания и образованная из него концепция по имени «мое» сознание поверили во все это, чего бы концепция по имени «мое» сознание не захотела знать?

Барбара: Я вижу внутренние картины, на которых это сознание отдельно от того сознания; затем появляется очень тщательно разработанный мир идей об этом сознании, существующем после смерти и связанным с тем сознанием, и все различные концепции сознания — на них построена целая хитроумная история, ты пишешь об этом книги, и так далее.

Волински: Итак, для этой концепции по имени «мое» сознание, если бы все эти концепции были просто сказками, созданными из ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ СУБСТАНЦИИ, или из одного и того же уплотненного сознания, не имеющего с ними ничего общего, что тогда…?

Барбара: Это что-то вроде… сам знаешь. Все уходит, все исчезает. В этих сказочках ничего интересного. Просто сказки… Со мной все в порядке.

Волински: Если бы концепция по имени «мое» сознание поверила в весь этот хлам, о чем бы она не захотела знать?

Барбара: Что она — просто сгусток сознания.

Волински: Почему концепция по имени «мое» сознание не хочет знать, что она создана из сгустившегося сознания?

Барбара: Потому что тогда все сказки разрушатся и исчезнут.

Волински: А если бы концепция по имени «мое» сознание была не отдельной, а созданной из того же самого сознания, что и все остальное, в том числе и тот, кто осознает все это, что тогда…?

Барбара: Тогда бы у него было причины существовать.

Волински: Итак, у концепции по имени «мое» сознание есть идея, что у нее должна быть причина существовать?

Барбара: Правильно, это выживание.

Волински: А почему концепция по имени «мое» сознание верит в концепцию по имени «должна быть причина для существования»?

Барбара: Чтобы поддерживать себя и свои хитросплетения.

Волински: Значит, если бы концепция по имени «мое» сознание не имела причины для оправдания своего существования, то…?

Барбара: Правильно, это не просто слова. Это похоже на что-то вроде исчезновения. Концепция по имени «мое» сознание исчезает, все исчезает, и нет больше такой вещи, как смерть.

Волински: Еще один вопрос. Если бы концепция по имени «мое» сознание сгустилась и создала идею по имени «мое» сознание, которая бы верила во все это, о чем бы концепция по имени «мое» сознание не захотела знать?

Барбара: У меня это смешивается со смертью моей дочери. Это похоже на нежелание знать, что все исчезнет; даже памяти о ней не останется. Таким способом я как бы пытаюсь сохранить память о ней.

Волински: Концепция по имени «мое» сознание связана с памятью о «том» сознании.

Барбара: Что касается того сознания, ты знаешь, какое важное место она занимала в моей жизни, и я хочу помнить о ней. Все дело в этом. Это так важно — как-то… (плачет).

Волински: Концепция по имени «мое» сознание, которая хочет сохранить память о ней — если бы эта концепция по имени «мое» сознание могла не хранить памяти о ней, что бы это означало для концепции по имени «мое» сознание?

Барбара: Мы опять возвращаемся к существованию, существованию любым способом. Существование включает воспоминания, которых нельзя забывать. Существовать очень важно, чья-либо жизнь очень важна — все сводится к этому, и так прекрасно сидеть здесь и ощущать все это. И думать об этом, и жить в этом; мы снова возвращаемся к цели в жизни, к тому, ради чего стоит жить, к тому, что важно и ценно в жизни, к тому, как доказать, что моя жизнь стоит того, чтобы жить, и все такое. Мы снова возвращаемся ко всему тому, что вплетено в мою жизнь, и что я должна каким-то образом тащить: «мои» воспоминания всегда со мной, и поэтому я могу помнить, что я существую.

Волински: Итак, ты существуешь, и для твоего существования нужна концепция по имени память.

Барбара: Правильно, она нужна для того, чтобы я могла пережить весь этот опыт; тогда я существую.

Волински: Итак, если бы эта концепция по имени «мое» сознание была отделена от концепции по имени существование и от концепции по имени память, оправдывающая существование, и от я есть — если бы все это было само по себе, тогда как узнать, что «я» представляю какую-то ценность, или что «мне» принадлежат эти воспоминания, если все эти концепции отдельны? Если существование зависит от памяти, мы разделим память и существование. Если для я есть мне нужна память, мы разделим память и я есть. Мы отделим память-о-дочери, чтобы доказать, что она существует так же, как и ты. Если бы все это было отдельными концепциями, созданными из одного и того же сознания, что тогда….?

Барбара: Мне стало так легко, словно все напряжение в моем теле куда-то исчезло. Наверное, я похожа на лужицу на земле.

Волински: А теперь, если бы все это, включая и того, кто осознает все это, были просто концепции одного и того же сознания, не имеющего с ними ничего общего, что тогда…?

Барбара: Сейчас я чувствую радость от того, что я осознаю и испытываю; от того, что я отпускаю все это. Мне хочется плакать; может быть, мне страшно позволить этому уйти, я как-то связана с этим, и я не знаю, почему мне хочется плакать и отпустить прошлое. Я думаю, что слишком долго удерживала все это.

Волински: Ты хочешь позволить концепции по имени «мое» сознание тоже развалиться?

Барбара: Вот именно — развалиться. Да, я слишком долго цеплялась за это…(плачет).

Волински: Заметь, как концепция по имени «мое» сознание поддерживает свою целостность.

Барбара: Не чувствуя того, что я чувствую.

Волински: Посмотри, можешь ли ты позволить концепции по имени «мое» сознание разбиться вдребезги. Итак, если бы концепция по имени «мое» сознание разлетелась на куски, что плохого было бы в этом?

Барбара: Это ощущается как огромное облегчение. Словно исчезли стены, удерживавшие меня. Они хранили меня от — наверное, от страха, я сама не знаю, от чего. Они рухнули. Я не хочу обнаружить, что в эту минуту… (плачет).

Волински: А теперь, если бы концепция по имени «мое» сознание, разрушение (или отсутствие разрушения), печаль, облегчение и все прочие концепции были образованы из одного и того же сознания, в том числе и тот, кто осознает все это, что тогда…?

Барбара: Я могла бы стать всем, чем угодно.

Волински: А до появления этой штуки по имени «мое» сознание ты была?

Барбара: Я чувствую себя так, словно плаваю в море. Спасибо. Я действительно не ожидала сегодня такого. ____ (Долгое молчание).

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Вопрос: Мои мысли кажутся случайными?

Волински: Они такие и есть.

Вопрос: Что мне сделать, чтобы остановить их?

Волински: Направь внимание на заднюю часть языка, и это их остановит; или прижми язык к небу.

Вопрос: Это напоминает мудру.

Волински: Так и есть.

Вопрос: Зачем это делать?

Волински: Просто ради эксперимента. Ты заметишь, что мозг очень связан с аудиальным и визуальным центрами. Если твой язык неподвижен, мыслям труднее возникнуть.

Вопрос: А я думал, что мысли универсальны.

Волински: Это другой уровень. Мысли коллективны, но «я» думает, что они принадлежат ему.

Вопрос: Что такое сон?

Волински: Когда тело оказывается в состоянии глубокого сна без сновидений, тогда я есть, созданное из сознания, растворяется; поэтому ты утрачиваешь сознание тела. Это глубокий сон. Когда сознание тела становится плотнее, ты оказываешься в состоянии сновидений, а когда оно становится еще плотнее, ты просыпаешься.

Когда сознание растворяется еще сильнее, это бессознательность. Это также самадхи, или, как называл его Баба Пракшананда, спящее самадхи. Когда сознание растворяется, а знающий о сознании остается, тогда это самадхи с наблюдением за состоянием-без-состояния, осознающим, что все — ЕДИНАЯ

СУБСТАНЦИЯ. Когда сознание полностью растворяется, остается вопрос Нисаргадатты Махараджа: «Кто был тобой за восемь дней до концепции?»

Это бессознательное предшествование появлению Я ЕСТЬ, или «осознающего».

Когда оно полностью растворяется вместе с сознанием пустоты и ЕДИНОЙ СУБСТАНЦИИ, тогда это тотальное самадхи без единого семени.