Профессор из Берлина
Профессор из Берлина
20 июня 1941 Галя Ярош танцевала на выпускном балу. Позади оставались светлые годы учебы в школе. Галя была отличницей, особенно давалась ей русская литература. Она любила стихи и сама писала, удостоясь похвалы Клавдии Григорьевны, литераторши. В пределах школьной программы хорошо знала немецкий язык (во всех советских школах того времени предпочтение отдавалось именно языку Шиллера и Гете) и даже могла объясниться на нем. Как и большинство советских детей, она воспитывалась в духе преданности Родине, Партии и лично товарищу Сталину. Галя уже два года была в Комсомоле и состояла в школьном комитете.
Война грянула неожиданно. Уже в октябре 1941 года немцы вошли в Харьков. Как только мать и бабушка ни прятали Галю от немцев (отец был на фронте), соседка донесла, и Галю вместе с тысячами молодых женщин и девушек отправили на принудительные работы в Германию.
На германской бирже труда женщин распределяли не только на промышленные предприятия, но и в крестьянские хозяйства.
Так Галя попала в поместье графа Шулленбурга, что находилось невдалеке от красивейшего городка Пассау в устье речек, впадающих в Дунай на самой границе с Австрией. Граф в своем поместье бывал редко, но жена и дочка Амалия, ровесница Гали, жили там постоянно.
Поместьем управлял крепко сбитый мужчина, в прошлом служивший в Кайзеровской армии и списанный оттуда по ранению.
Поместье было огромным. Работало там около десятка поденных рабочих. Женская половина работниц состояла из пригнанных на работу в Германию жительниц Восточной Европы и Советского Союза.
Галю определили на скотный двор, где она помогала убирать коровник и овчарню. Доение коров ей не доверяли. Жила Галя при теплом коровнике, отделанном кафелем и фаянсом, в маленькой каморке, где стояла кровать и тумбочка.
Галя познакомилась с черноволосой красавицей-смуглянкой сербкой Миленой, убиравшей в доме Доната. Управляющий был человеком не злым, хотя и заставлял работать с раннего утра и до позднего вечера. В воскресенье у работников был выходной день, но работать все же приходилось, хотя и меньше. Режим был нестрогий. Девушкам даже разрешалось ходить в Пассау в кино.
Галя особенно любила фильмы с участием немецкого актера Конрада Вейдта. Этот горбоносый красавец поразил воображение подружек, особенно в фильмах «Багдадский вор» и «Индийская гробница».
Галя очень тосковала по Родине, Харькову, маме.
Однажды вечером, когда Галя в очередной раз, тоскуя, заливалась слезами, в каморку к ней вошел Донат. Увидев плачущую Галю, он начал ее утешать, гладил по голове, прижимал к себе по-отцовски. И случилось то, что должно было случиться между господином и рабыней. Жена Доната фрау Гертруда, видимо, догадывалась об отношениях мужа и работницы, но не могла перечить, боясь его крутого нрава. Галю же при случае то больно щипала, то шипела вслед: «Schnalle!» (шлюха) и однажды сильно ударила по лицу… Так прошло почти четыре года. Гале выдали трудовую книжку с твердыми зелеными корочками, со свастикой на лицевой стороне. Внутри книжки были внесены паспортные сведения Гали с фотографией, указанием места работы и отпечатки ее пальцев. Эта книжка помогла Гале реабилитироваться перед советской стороной в своей благонадежности.
В мае 1945 года в поместье графа вошли американские войска, а всем работникам было велено отправляться домой.
Донат заплакал, просил Галю остаться на правах обычной работницы в доме, но девушка, несмотря на то, что испытывала к нему некоторую привязанность, твердо настояла на возвращении домой.
Почти неделю Галя и Милена бродили по военным дорогам, пока американцы не отправили их в лагерь для перемещенных лиц Шляйсхальм, что находился в Австрии, в американской зоне оккупации.
Лагерь располагался в бывших военных казармах и был поделен на мужскую и женскую половину. Условия содержания ДР (displaced persons – перемещенные лица) были относительно свободными.
Мужская и женская половины разделялись одним рядом колючей проволоки. Каждый вечер вдоль «колючки» и с той, и другой стороны двигались навстречу друг другу мужчины и женщины из разных стран, разных национальностей и вероисповеданий. Они обменивались шутками, флиртовали, назначали свидания.
Однажды теплым майским вечером, наполненным запахом яблоневого цвета, Галя вдруг остановилась, почувствовав взгляд, будто бы прожигавший ее затылок.
– Что с тобой? – Спросила Милена, увидев изменившееся побледневшее лицо подруги.
– Оглянись, прошу тебя, на меня кто-то смотрит.
Милена оглянулась и, пригнувшись к уху Гали, сказала:
– Обернись потихоньку.
Обернувшись, Галя увидела, устремленный на нее взгляд серых глаз 30-летнего красавца, на котором старая лагерная униформа сидела, как фрачная пара.
Будто бы магнитом Галю потянуло к нему. И вот через «колючку» их руки соединились.
Как током пронзило девушку доселе неизведанное чувство.
– Кто ты? – спросила она по-немецки красавца, удивительно похожего на Конрада Вейдта.
– Меня зовут Анри, я француз, воевал против Гитлера в Маки, – представился француз по-немецки с сильным акцентом.
– Я украинка и зовут меня Галей, я из Харькова.
– А я жил в Лионе, работал механиком на заводе Рено. Был женат, но жена погибла в концлагере.
Так, держась за руки, они шли вдоль «колючки» и говорили, говорили…
На другой день американский часовой, увидев Галю, поманил ее к себе и сказал, коверкая немецкий язык: «Выйди, тебя ждут». За воротами стоял Анри, одетый уже в штатское. Галя тоже была одета неплохо. Амалия дарила ей много своей одежды, но Галя с собой взяла только голубое в белый горошек платье и была удивительно хороша в нем, с русой косой, перекинутой через плечо.
Недалеко от лагеря в расположении американских войск находился армейский клуб, где в одном зале «крутили» кинофильмы, а в другом – находился бар с небольшим дансингом.
Анри в этом клубе был своим – американцы уважали французских партизан. Когда стали танцевать, Анри сильно и нежно прижал к себе Галю, так, что у нее все поплыло перед глазами.
– Сегодня вечером ты будешь моей, – прошептал ей Анри на ухо, и Галя, покраснев, согласно кивнула.
Так это и случилось в лагерной каптерке, при которой состоял сержант Дени. Вернувшись в лагерь, Галя все рассказала Милене, а на следующий день познакомила подругу с Дени. Так почти ежевечерне они вчетвером ходили в клуб и на танцы.
Галино чувство к Анри разгоралось все сильнее. Она уже с нетерпением ожидала встречи с любимым, чтобы заглянуть в его серые глаза.
Как-то они попали в клуб, где шла картина «Голубой ангел».
Таких красавиц, как Марлен Дитрих, которая играла главную роль, такого эротического образа Галя никогда не видела, а при откровенных сценах сидела, опустив голову вниз.
Анри ценил целомудренность своей любимой и нежно сжимал ее руку. Особенно понравилась Гале песня, которую пела Марлен. На следующий день она ее перевела на русский язык, и вот что получилось:
Мы ничего не знаем, не видим
божьих сетей,
Не знаем, что это ангел уносит
лучших людей.
И вечером одинокие беспечно
ложимся в кровать,
И в пропасти сна глубокие
падаем опять…
Так не спите ночью в комнате,
что среди ночной тишины
Плавает в нашей комнате
свет голубой луны.
В первых числах июня в лагере появился представитель Советского Управления по делам перемещенных лиц. Собрали всех граждан СССР и стали выяснять, кто хочет вернуться на Родину. Галя одна из первых заявила о намерении возвратиться. Когда Анри узнал об этом, он с горечью воскликнул:
– Ты захотела еще в один лагерь?
И как он Галю ни уговаривал – она оставалась стойкой, несмотря на требования Анри увезти ее во Францию. Милену еще раньше Дени уговорил ехать с ним в США.
В день расставания, когда у ворот лагеря уже стояла вереница автобусов советской стороны, Анри, прощаясь с Галей, прошептал ей на чистом немецком языке: «Моя любимая, я тебя все равно найду, сколько бы лет ни прошло. Я скоро уеду в Восточную Германию, потому что я в действительности немец. По специальности врач-психиатр, работал ассистентом у личного психиатра Гитлера профессора Э. Форстера, который проводил гипнотические сеансы над самим Фюрером». Впоследствии профессор был расстрелян, а Генриху (так на самом деле звали Анри) удалось бежать во Францию, где он, и примкнул к Маки.
Пораженная всем услышанным, Галя не могла сказать ни слова, и тут раздалась команда: «По машинам!»
Из окна автобуса Галя увидела Генриха, махавшего ей рукой, а потом вытянувшего вверх правую сжатую в кулак руку.
После нескольких месяцев изнурительных проверок в советском фильтрационном лагере Галю отправили в Омск, т. к. в Харькове не осталось никого из родных.
В феврале 1946 года Галя родила смуглую хорошенькую девочку, которую назвала Марленой.
Так называли в те годы многих детей и мальчиков и девочек (Мар-Лен – Маркс-Ленин), и ни у кого это имя не вызвало недоумения.
Про себя же Галя, называя дочку Марленой, вспоминала свою любовь и песню, освятившую это чувство, в исполнении Марлен Дитрих.
Так они и жили вдвоем в маленькой комнатке коммунальной квартиры. Марлена ходила в детский сад, затем в школу, а Галя работала медицинской сестрой в районной поликлинике.
Быт постепенно налаживался. Всех поклонников, а их было предостаточно, Галя «отшивала». Ей никто не был интересени, с Генрихом никто сравниться не мог.
Часто во сне у нее всплывали чувственно окрашенные воспоминания о Генрихе, их близости.
Утром у Гали возникали ощущения, что будто бы Генрих приходил к ней ночью на самом деле.
Так прошло еще несколько лет. Галя была вся поглощена любовью к дочери, ни в чем ей не отказывала, отказывая себе и в пище и в одежде.
К сорока годам Галя оставалась такой же красавицей, и Марлена становилась год от года краше. И все было при ней: и ум, и стать – она оканчивала школу и намеревалась получить золотую медаль.
К тому времени Галя с Марленой жили уже в отдельной двухкомнатной квартире на первом этаже «хрущевки».
Как-то вечером раздался дверной звонок, и на пороге возник невзрачный, какой-то тусклый человечек. «Вы Галя Ярош?», – спросил он и, получив утвердительный ответ, протянул ей оторванный от газеты клочок, где на белом поле были написаны по-немецки две строчки из песни, которую пела Марлен Дитрих в 1945 году.
– Что с тобой, мама! – закричала Марлена, увидев бледные, искаженные черты лица матери.
Галя ничего не ответила, и, шатаясь, подошла к столу, рухнув на стоявший стул.
Слезы у нее лились ручьем, рыдания сотрясали тело.
С обезумевшим взглядом она гладила этот газетный клочок и повторяла: «Он жив!»
Марлена уже кинулась было звать соседей, но мать пришла в себя и тоном, который дочь никогда не слышала от матери, сказала:
– Не смей, и ради Бога, никому не рассказывай о том, что случилось.
Марлена считала, что ее отец погиб в 1947, воюя против бандеровцев. Так говорила ей мать.
– А что случилось? Кто был этот человек, и что за клочок бумаги он тебе передал?
Мать, отрешенно глядя мимо дочери, постоянно повторяла: «Это профессор из Берлина».
С этого вечера мать будто подменили. Придя с работы и готовя ужин, она вдруг застывала и могла так стоять несколько минут, не отзываясь на оклики.
Потом приходила в себя, делала работу по дому, но была молчаливой, перестала интересоваться дочерними делами в школе.
Спали мать и дочь в разных комнатах, но Марлена слышала, что мать долго не могла заснуть, ворочалась, тяжело вздыхала.
Как-то ночью девушка проснулась от стонов, доносившихся из комнаты матери. Перепугавшись, Марлена открыла дверь в спальню и увидела, что мать, совершенно обнаженная, запрокинув голову и закрыв глаза, издает стоны, а тело ее ритмично колеблется. Еще не зная ничего об интимной жизни, Марлена в страхе стала будить мать, повторяя:
– Мамочка проснись, открой глаза, что с тобой?
Мать открыла глаза, и Марлена увидела ее ненавидящий взгляд и услышала: «Убирайся отсюда и не мешай мне!»
– Что было с тобой ночью? – спросила Марлена у матери утром.
– Тебе еще рано знать!
– Ну, я же взрослая, расскажи, я все пойму.
И тут глаза матери посветлели, они наполнились теплом, и она заплакала, прильнув к плечу дочери.
– Марленочка! Ко мне сегодня ночью приезжал профессор из Берлина, и мы с ним любили друг друга.
– Какой профессор из Берлина? Ты, мама, бредишь? Никого не было, я клянусь тебе!
– У тебя не было, а у меня был. Он приезжает уже третий раз и еще раз приедет через 3 дня.
– Кто такой профессор из Берлина?
– Это твой отец.
– Что ты, мама, говоришь, опомнись. Мой отец погиб в 1947 году.
– Нет, девочка моя, это был твой отец.
И мать рассказала Марлене про войну, про работу на помещика, про лагерь перемещенных лиц и про Анри-Генриха.
Марлена слушала, боясь поверить в рассказ матери. Но как будто все рассказанное вызывало доверие.
– Ну, хорошо, мама, а как отец мог оказаться в Омске. Его никто не видел и никто не слышал, кроме тебя?
– А у него есть специальный аппарат, в чем-то похожий на машину времени Г. Уэллса, ты ведь читала!
– Но это же фантастика!
– Никакой фантастики нет. Генрих действует на меня гипнозом, он психиатр. Физически его со мной нет, но он в моих мыслях – все знает, о чем я думаю, а близость происходит в результате воздействия еще одного аппарата, который он заложил в мой мозг.
Марлена похолодела, услышав такие нелепости от родной матери, которой полностью доверяла и следовала всем ее советам.
– Давай больше не будем говорить на эту тему, – сказала Галя.
Она регулярно ходила на работу, но дома почти ничего не делала. Все легло на плечи Марлены.
Теперь через каждые три дня ночью из комнаты матери доносились стоны сладострастия.
Однажды с криком: «Оставь меня, ты меня измучил», – мать выбежала из спальни и начала метаться по комнате, ломая мебель и посуду.
Марлена позвала на помощь соседей, а те уже вызвали скорую помощь.
В отделении у Гали стойко держались бредовые идеи физического воздействия сексуального характера. Она говорила, что профессор из Берлина заменяет ее мысли своими, делает ее открытой. Все ее мысли известны окружающим. Профессор постоянно совершает с ней интимные контакты через специальный аппарат. При появлении врача мужчины в отделении, Галя вся краснела, закатывала глаза, тяжело дышала и надвигалась на доктора, еле удерживаемая двумя санитарками.
Терапия нейролептиками результатов не давала, и Галю начали лечить шоковым инсулином.
Вызванная для сбора объективного анамнеза Марлена рассказала о жизни матери подробно и в деталях. Она подтверждала, что на самом деле профессор из Берлина существует, что это ее отец.
Марлена сообщила, что профессор говорил с ней по «мысленному телефону» и, узнав, что мать в больнице, сказал, что скоро и с Марленой будет то же. И на самом деле на следующую ночь девочка почувствовала в своей постели что-то чужеродное. Это было не тело, а «нечто», которое говорило с ней и заставило делать «всякие безобразия». Это «нечто» сказало, что профессор остался в Берлине, а «нечто» заменяет его.
Услышав такие речи, врач-психиатр тут же госпитализировал девочку в другое отделение.
После проведения нейролептической терапии и психотерапии у Марлены исчезли психопатологические симптомы, и она через две недели с полной критикой была выписана из больницы.
(Примечание: такая психопатология в психиатрии известна под названием индуцированное помешательство).
Галя получила 30 инсулиновых шоков. Острота симптоматики исчезла, но она продолжала утверждать, что профессор из Берлина существует и что он – отец ее дочери.
Лечение инсулином и нейролептиками неузнаваемо изменили прекрасный образ малороссийской красавицы. Я ее увидел грузной, одутловатой и коротко стриженой. Она сидела на краю кровати, опустив голову, что-то жуя и перебирая невидимое руками.
Прошло шесть месяцев пребывания Гали в психиатрической больнице.
Однажды главный врач срывающимся голосом звонит заведующей отделением Татьяне Павловне и спрашивает, есть ли у нее в отделении больная Ярош. Получив утвердительный ответ, главный врач говорит, чтобы заведующая отделением немедленно пришла к нему в кабинет.
У подъезда административного корпуса Татьяна Павловна увидела несколько черных «волг», на которых ездило обкомовское начальство.
В кабинете у главного врача сидели три, как бы сейчас сказали – господина, (иначе их назвать было нельзя).
«Познакомьтесь, Татьяна Павловна», – сказал главный. Перед Вами представители Обкома партии, КГБ, а также известный психиатр из ГДР Генрих фон Циммерман.
– Расскажите о больной Ярош.
Татьяна Павловна начала подробно рассказывать о болезни Гали, но когда она дошла до «профессора из Берлина», седой и статный господин сказал ей на неплохом русском языке: «Уважаемая, мадам, я и есть тот самый профессор из Берлина, о котором Вам рассказывала Галя!» Татьяну Павловну пришлось выводить из обморока вдыханием паров нашатырного спирта.
Главный врач – старый психиатр – сказал, что внешний вид Гали вызовет жалость и сострадание, т. к. от прежней красавицы ничего не осталось.
«В каком бы состоянии она не была, я забираю ее из больницы и увожу в ГДР вместе с моей дочерью».
Дальнейшая судьба Гали и Марлены мне неизвестна.
Кто был на самом деле этот профессор из Берлина? Как ему удалось через 20 лет в глухой Сибири отыскать свою возлюбленную?
Ясным остается одно – это был не только профессор психиатрии, а по-видимому, человек, связанный со спецслужбами.
Думаю, не обошлось здесь без КГБ и его сестренки восточногерманской «Штази».
Вот такой психиатрически-шпионский сюжет преподнесла мне жизнь, когда я был очень молод и делал первые шаги в психиатрии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.