Картография человеческой психики: биографическая, околородовая и надличностная области

Картография человеческой психики: биографическая, околородовая и надличностная области

Переживания в холотропных состояниях сознания и наблюдения, к ним относящиеся, не могут быть объяснены внутри понятийных рамок академической психиатрии, которая ограничена послеродовой биографией и фрейдовским индивидуальным бессознательным. Чтобы найти объяснения феноменологии этих состояний и связанных с ними событий, мы нуждаемся в модели с несравненно более широкими и всеобъемлющими представлениями о человеческой психике, совершенно отличающимися от традиционных представлений о сознании. В начале моих исследований психоделиков я схематически набросал гораздо более широкую картографию психики, которая, как представляется, соответствует этой задаче.

Как уже говорилось, эта карта в добавление к обычному биографическому уровню содержит две внебиографические области: околородовую (перинатальную) область, связанную с травмой биологического рождения, и надличностную (трансперсональную) область, которая отвечает за такие феномены, как происходящее отождествление себя с другими людьми, животными, растениями и т. п. Последняя область является также источником проявления наследственной, этнической, филогенетической и кармической памяти, как и видений архетипических существ и мифологических царств. Крайние переживания этого типа представляют собою отождествление со вселенским разумом и со сверхкосмической и метакосмической пустотой. Феномены этих околородовых и надличностных переживаний описывались на протяжении эпох в религиозной, мистической и оккультной литературе различных стран мира.

Послеродовая биография и индивидуальное бессознательное

Биографическая область психики состоит из наших воспоминаний младенческого и детского возраста и последующей жизни. Эта часть психики не требует подробных обсуждений, так как она достаточно хорошо изучена традиционной психиатрией, психологией и психотерапией. По сути дела, образ психики, используемый в научных кругах, ограничен исключительно этой областью, а также областью индивидуального бессознательного. В свою очередь бессознательное, как оно описывается Зигмундом Фрейдом, тесно связано с этой областью, так как состоит по большей части из послеродового биографического материала, который был впоследствии либо забыт, либо активно вытеснен. Однако в новой картографии описание биографического уровня психики отнюдь не то же самое, что в традиционной. Работа с холотропными состояниями приоткрыла некоторые стороны взаимодействия сил на биографическом уровне, которые оставались скрытыми для исследователей, использующих словесную психотерапию.

Во-первых, в холотропных состояниях, в отличие от словесной терапии, эмоционально значимые события не просто вспоминаются или воссоздаются косвенно из сновидений, оговорок или из искажений переноса — переживаются сами исходные эмоции, физические ощущения и даже особенности чувственного восприятия возраста происходящей регрессии. Это значит, что во время переживания какого-то значимого травмирующего события, которое произошло в детстве или в младенчестве, человек действительно имеет телесный образ, наивное восприятие мира, чувства и ощущения, соответствующие возрасту, в котором он был в это время. Подлинность такой регрессии подтверждается тем обстоятельством, что складки и морщины на его лице временно исчезают, придавая ему детское выражение, а его позы, жесты, как и поведение в целом, становятся совершенно детскими.

Во-вторых, отличие работы над биографическим материалом в холотропных состояниях по сравнению с видами словесной психотерапии заключается в том, что, кроме столкновения с обычными психическими травмами, известными из учебников по психологии, нам часто приходится сызнова переживать и включать в своё сознание травмы, которые по своей природе являются главным образом травмами физическими. Многие люди, подвергавшиеся психоделической или холотропной терапии, повторно переживали происшествия, связанные с утопанием, хирургическими операциями, несчастными случаями и детскими болезнями. Особо же значимыми в этих случаях оказываются поражения, связанные с удушьем, такие как при дифтерии или коклюше, случаи удушения или попадание в дыхательные пути инородных предметов.

Все это проявляется совершенно само собой, без малейшего программирования. И когда эти переживания выходят на поверхность, мы осознаём, что полученные когда-то физические травмы оказывают на нас сильное психотравматическое влияние и играют важную роль в психогенезисе наших эмоциональных и психосоматических проблем. История подобных физических травм, как правило, обнаруживается у пациентов, страдающих приступами астмы, мигрени, псохосоматическими болями, депрессиями или имеющих садомазохистские или суицидальные склонности. Восстановление же в памяти подобного рода травматических воспоминаний и их включение в неё также обнаруживает далеко идущие терапевтические последствия. Данное обстоятельство находится в остром противоречии с позицией академической психиатрии и психологии, которые не признают психотравматического воздействия физических травм.

Новым в понимании биографического и связанного с воспоминаниями уровня психики, возникшим в результате моих исследований, было открытие, что эмоционально значимые воспоминания отложены в бессознательном не в виде мозаики из отдельных отпечатков, но как сложные функциональные комплексы. Я дал этим скоплениям памяти название «системы конденсированного опыта» (СКО). Это понятие обладает такой теоретической и практической значимостью, что заслуживает специального рассмотрения.

Системы конденсированного опыта (СКО)

СКО состоят из эмоционально нагруженных воспоминаний из разных периодов нашей жизни, которые схожи друг с другом по качеству чувства или физического ощущения, которое они разделяют. Каждая СКО имеет базовую тему, которая проходит сквозь все её слои и представляет собою их общий знаменатель. Тогда получается, что слои индивидуальной психики содержат в себе вариации этой базовой темы, которые имели место в разные периоды жизни индивида. Бессознательное же отдельного индивида может содержать в себе несколько СКО. Их количество и природа базовых тем значительно варьируются у разных людей.

Слои отдельной СКО могут, например, содержать в себе все базовые воспоминания об унизительных, оскорбительных и позорящих переживаниях, которые нанесли ущерб нашей самооценке. В другой же СКО общим знаменателем может быть страх, пережитый в разнообразных скандальных и пугающих положениях, или же чувства клаустрофобии и удушения, вызываемые гнетущими и ограничивающими обстоятельствами. Иным общим мотивом является отторжение или эмоциональное отключение, нарушающее способность доверять мужчинам, женщинам или же людям вообще. Положения, которые породили глубокое чувство вины или несостоятельности, события, которые привели к убеждению, что половые отношения являются опасными и омерзительными, встречи с беспорядочной агрессией и насилием также могут быть добавлены к вышеприведённому списку в качестве характерных примеров. Особенно важными являются СКО, содержащие воспоминания о встречах с обстоятельствами, угрожающими жизни, здоровью и целостности тела.

Всё вышеизложенное может создать впечатление, что СКО всегда содержат болезненные и травматические воспоминания. Однако именно интенсивность переживания и его эмоциональная существенность, а не его отталкивающая природа определяют, будет ли это воспоминание включено в СКО. В дополнение к негативным комплексам, существуют также и комплексы, которые охватывают воспоминания о чрезвычайно приятных и даже экстатических мгновениях и ситуациях.

Общее представление о движущей силе СКО возникло в процессе психотерапевтического лечения пациентов, страдающих от тяжелых видов психопатологии, где очень важную роль играла работа с травмирующими сторонами жизни. Это объясняет то обстоятельство, что комплексам, вызывающим болезненные переживания, в общем-то, уделялось гораздо больше внимания. Тем не менее, спектр отрицательных СКО действительно намного богаче и гораздо более пёстр, чем положительных. Похоже, что невзгоды в нашей жизни могут принимать много различных образов, тогда как счастье зависит от выполнения лишь нескольких базовых условий. Однако общий ход обсуждения требует подчеркнуть, что движущие силы СКО не ограничиваются комплексами травмирующих воспоминаний.

На ранних стадиях моих психоделических исследований, когда я впервые обнаружил существование СКО, я описывал их как начала, управляющие взаимодействием сил на биографическом уровне бессознательного. Ибо в то время моё представление о психологии основывалось на узкой биографической модели психики, унаследованной мною от учителей, в частности от психоаналитика-фрейдиста. К тому же на начальной стадии сеансов психоделической терапии, особенно когда применяются низкие дозировки, в клинической картине часто господствует именно биографический материал. Но по мере того как мои знания о холотропных состояниях становились всё более богатыми и обширными, становилось ясно, что корни СКО проникают гораздо глубже.

В соответствии с моим сегодняшним пониманием мне представляется, что каждый из комплексов СКО накладывается на какую-то отдельную сторону травмы рождения и укореняется в ней. Опыт биологического рождения настолько сложен и чреват чувствами и физическими ощущениями, что там в виде прототипа содержатся первичные темы наиболее достижимых СКО. Однако типичная СКО проникает даже гораздо дальше, и её глубочайшие корни охватывают различные виды надличностных феноменов, таких как переживания прошлой жизни, юнговские архетипы, ощущаемое отождествление с разнообразными животными и некоторые другие.

Сегодня я рассматриваю СКО как главные организующие начала человеческой психики. Общее представление о СКО до некоторой степени напоминает идеи К.Г. Юнга о «психологических комплексах» (Jung, 1960b) и понятие Ханса-Карла Лёйнера «трансфеноменальные динамические системы» (Leuner, 1962), но существует также множество черт, которые отличают его от них обоих. СКО играют важную роль в нашей психической жизни. Ведь они могут влиять и на тот способ, каким мы воспринимаем самих себя, других людей и мир, на то, как мы чувствуем и поступаем. Они являются движущими силами, лежащими позади наших эмоциональных и психосоматических симптомов, трудностей в отношениях с другими людьми и нерационального поведения.

Существует определенное взаимодействие движущих сил между СКО и внешним миром. Внешние события нашей жизни особым образом могут приводить в действие соответствующие СКО, и, наоборот, действующие СКО вынуждают нас чувствовать и вести себя таким образом, чтобы мы воспроизводили их базовые темы в нашей нынешней жизни. Этот механизм отчётливо наблюдается в практической работе с переживаниями. Ибо в холотропных состояниях содержание переживания, восприятие окружающего и поведение пациента в общих чертах определяются СКО, которая господствует во время сеанса, а конкретнее, тем слоем этой системы, который в данный момент проявляется в сознании.

Все характерные черты СКО могут быть продемонстрированы на практическом примере. Для этого я выбрал Петера, 37-летнего частного преподавателя, который периодически помещался в больницу в наше отделение в Праге, где безуспешно лечился, пока мы не начали применять методы психоделической терапии.

К тому времени, как мы начали проводить с ним лечебные сеансы, Петер уже едва ли мог вести нормальную жизнь Он почти непрестанно был одержим идеей отыскать мужчину с определёнными физическими чертами, и чтобы тот обязательно был одет в чёрное. Он хотел подружиться с таким человеком и поведать ему о своём жгучем желании быть запертым в тёмном подвале и подвергнуться разнообразным жестоким физическим и духовным мучениям. Не будучи способным сосредоточиться на чём-то ещё, он бессмысленно шатался по городу, посещая городские парки, пивные, железнодорожные вокзалы и туалеты ради того, чтобы найти «нужного человека». Несколько раз ему удавалось уговорить или подкупить мужчин, соответствовавших его требованиям, пообещать или сделать то, что он просил. Обладая особым даром отыскивать личностей с садистическими наклонностями, он находил их, в результате чего дважды едва не был убит и несколько раз сильно избит и ограблен. Во всех случаях, когда ему предоставлялась возможность пережить то, к чему он так стремился, он оказывался чрезвычайно испуган и в тот момент испытывал сильную неприязнь к пыткам. В дополнение к этой главной проблеме Петер страдал суицидальными депрессиями, импотенцией и нерегулярными эпилептическими припадками.

Воссоздавая историю Петера, я обнаружил, что его главные проблемы начались во время принудительных работ в Германии в годы Второй мировой войны. Нацисты использовали людей, пригнанных в Германию с оккупированных территорий, для работы в местах, подвергавшихся воздушным налётам — в литейных цехах и на заводах по производству боеприпасов. Они направляли на этот вид рабского труда как на Totaleinsetzung*. Два офицера СС под дулом пистолета неоднократно принуждали его участвовать в их гомосексуальной практике. Когда же война окончилась, Петер осознал, что эти опыты создали в нём сильную предрасположенность к гомосексуальным контактам в пассивной роли. Это постепенно переросло в фетишизм чёрной мужской одежды, а затем и в осложнённое мазохистское обцессивно-компульсивное поведение.

Пятнадцать последовательных сеансов выявили интересную и важную СКО, лежащую в основе его проблем. В её более верхних слоях содержались самые недавние травмирующие переживания Петера о встречах с его садистскими партнёрами. Были случаи, когда сообщники, которых ему удалось завлечь, действительно связывали его, запирали в подвале без пищи и воды и истязали бичеванием и удушением — в соответствии с его желанием. Но однажды один из этих мужчин ударил его по голове, связал и оставил лежать в лесу, похитив все его деньги.

Самое же драматичное переживание Петера случилось, когда он встретил мужчину, который утверждал, что в его лесном домишке есть точно такой подвал, как описывал Петер, и пообещал привезти его туда. Когда они ехали в поезде к этому дачному домику, внимание Петера привлёк огромный рюкзак его спутника. И когда тот отлучился в туалет, Петер проверил подозрительный багаж. И тут он нашел впечатляющий набор орудий убийства, включая ружьё, большой мясницкий нож, остро заточенный топор и хирургическую пилу, применяемую при ампутациях. В панике он выпрыгнул из движущегося поезда и получил серьёзные ушибы. Элементы приведенных здесь эпизодов образовывали поверхностные слои наиболее значимой СКО Петера.

Более глубокий слой той же системы содержали воспоминания Петера о Третьем Рейхе. В сеансах, где проявлялась эта часть комплекса СКО, он вновь переживал в подробностях его опыты с гомосексуалистами-офицерами СС, вкупе со всеми сопутствующими сложными чувствами. Вдобавок он воспроизводил в памяти несколько других травмирующих воспоминаний периода Второй мировой войны, имевших отношение ко всеобщей гнетущей атмосфере того времени. У него были видения помпезных нацистских военных парадов и митингов, знамён со свастикой, зловещих гербов с гигантским орлом, сцен, характерных для концентрационных лагерей и т. п.

Затем шли слои, относящиеся к детству Петера, особенно те, что включали наказания его родителями. Его отец-алкоголик, напившись, часто буянил и садистски избивал его широким кожаным ремнём. Излюбленным методом наказания его матери было надолго запирать его без еды в тёмном подвале. Петер вспоминал, что всё его детство мать ходила в чёрной одежде, и он никак не мог припомнить, что когда-нибудь она носила что-нибудь ещё. И в этой точке он осознал, что одним из корней его навязчивой идеи оказалось пристрастие к такому страданию, которое сочетало бы элементы наказания, которому его подвергали родители.

Однако это ещё не всё. Когда мы продолжили сеансы и процесс пошел глубже, Петер столкнулся с травмой собственного рождения во всей её биологической брутальности. Эта ситуация содержала все элементы, которые он ожидал от садистского обращения, которое он столь безуспешно пытался получить: тёмное замкнутое пространство, стеснённость и ограничение движений тела, подверженность чрезвычайным физическим и эмоциональным мучениям. Воспроизведение в памяти травмы рождения, в конце концов разрешило его тяжелую симптоматику, так что он снова стал полноценным человеком.

В холотропном состоянии, когда СКО проявляется в сознании, она принимает на себя управляющую функцию и определяет природу и содержание переживания. Наше восприятие себя, физического и человеческого окружения искажается и обманчиво преображается в соответствии с базовым мотивом проявляющегося комплекса СКО и с характерными чертами его индивидуальных слоёв. Этот механизм может быть проиллюстрирован описанием развития холотропного процесса у Петера.

Когда Петер прорабатывал самые поверхностные слои описанной СКО, он видел, как я превращаюсь в его прошлых садистских партнёров или в фигуры, символизирующие агрессию, такие как мясник, убийца, средневековый палач, инквизитор или ковбой с лассо. Он воспринимал мою авторучку как кривой кинжал и ожидал нападенья. Заметив на столе нож с рукоятью из оленьего рога для вскрытия конвертов, он тут же увидел, как я превращаюсь в рассерженного лесника. В нескольких случаях он просил, чтобы его мучили, и хотел пострадать «ради доктора», воздерживаясь от мочеиспускания. В это время лечебный кабинет и вид за окном обманчиво преображались в сознании Петера в места, где имели место его приключения в обществе садистов-партнёров.

Когда же в фокусе его переживания оказались более древние слои из времён Второй мировой войны, Петер видел как я превращаюсь то в Гитлера, то в нацистских вождей, то в охранника концентрационного лагеря, то в члена СС или офицера гестапо. Вместо обычных шумов, проникавших в лечебный кабинет, он слышал зловещие звуки марширующих солдатских сапог, музыку фашистских парадов у Бранденбургских ворот и государственные гимны нацистской Германии. Лечебный кабинет последовательно превращался то в зал Рейхстага, украшенный гербами с орлом и свастикой, то в барак в концлагере, то в тюрьму с тяжелыми решетками на окнах и даже в камеру смертников.

Когда же в этих сеансах проявлялись стержневые переживания из детства, Петер воспринимал меня в качестве наказывающих родителей. В то же самое время он стремился проявить по отношению ко мне различные стереотипы анахронического поведения, характеризующие его отношения с отцом и матерью. Лечебный кабинет превращался для него в различные варианты домашней обстановки, памятной с детства, в частности, в тёмный подвал, в котором его неоднократно запирала мать.

Описанный выше механизм имеет свою функциональную противоположность, а именно свойство внешних стимулов приводить в действие соответствующие СКО людей, находящихся в холотропных состояниях, и облегчать проявление содержания этих совокупностей в сознании. Это происходит в тех случаях, когда особые внешние воздействия, такие, как элементы обстановки, окружения или терапевтической ситуации, несут в себе сходство с первоначальными травмирующими сценами или содержат тождественные составные части. Это, по-видимому, — ключ для понимания той чрезвычайной важности, какой обладают для холотропного переживания действующая в нем установка и обстановка. Приведение в действие СКО специфическим внешним стимулом, случайно вмешавшимся в терапевтическую ситуацию, может быть проиллюстрировано результатом одного сеанса ЛСД-терапии, проведенного с Петером.

Одним из важных стержневых переживаний, вскрытых Петером в ЛСД-терапии, была память о том, как он был заперт в тёмном подвале и лишен еды, в то время как другие члены семейства обедали или ужинали. Воспроизведение этого состояния, которое Петер пережил будучи ребенком, было неожиданно вызвано рассерженным лаем собаки, пробегавшей под открытым окном лечебного кабинета. Анализ этого события выявил интересную связь между внешним стимулом и приведенной в действие памятью. Петер вспомнил, что подвал, который его мать использовала для наказания, имел маленькое окошечко, выходящее на соседский двор. А соседская немецкая овчарка, привязанная к своей будке, как правило, почти не переставая, лаяла, пока Петер был заперт в подвале.

В холотропных состояниях люди часто проявляют неуместные и сильно преувеличенные на первый взгляд реакции на различные раздражители из внешней среды. Однако такая слишком острая реакция является конкретной и избирательной и может быть вполне понятна, исходя из представлений, описывающих движущие силы, управляющих СКО. Так, пациенты бывают особенно взыскательны к тому, что они рассматривают как неинтересное, холодное и «профессиональное» лечение, именно в то время, когда находятся под воздействием комплекса воспоминаний о своём детстве, включающем эмоциональное отчуждение, отторжение или пренебрежение со стороны родителей или близких.

Когда же пациенты прорабатывают проблемы соперничества со сверстниками, они пытаются сосредоточить внимание терапевта исключительно на себе, хотят стать единственными или хотя бы любимыми пациентами. Им бывает трудно признать, что у терапевта есть другие пациенты, и они ревниво относятся к любым знакам внимания, оказанным кому-то ещё. Те пациенты, которые в иных случаях даже не обратили бы внимания на то, что во время сеанса они остаются одни, или даже стремились бы к этому, просто не могут вынести, когда терапевт по какой-либо причине выходит из кабинета в тот момент, когда они связаны с воспоминаниями, относящимися к ощущению оставленности и одиночества в детстве. Это только несколько примеров ситуаций, когда обострённая чувствительность к внешним обстоятельствам отображает лежащую в её основе СКО.

«Внутренний радар», действующий в холотропных состояниях

Перед тем как продолжить обсуждение новой расширенной картографии человеческой психики, видимо, стоит упомянуть об одной очень значимой и необычной стороне холотропных состояний, которая сыграла важную роль в картографировании территорий психических переживаний. Та же черта холотропных состояний также оказалась неоценимым подспорьем и в процессе психотерапии, ибо холотропные состояния имеют свойство создавать нечто подобное «внутреннему радару», который автоматически выносит в сознание из бессознательного то содержание, которое имеет самую сильную эмоциональную нагрузку, является мотивационно уместным по времени, и легче всего доступным для переработки сознанием.

Это даёт большое преимущество по сравнению со словесной психотерапией, при которой пациент приносит с собой длинный шлейф различного рода сведений и где терапевту приходится решать, что же является значимым, а что не имеет отношения к болезни, а где пациент прерывает ассоциации, и т. д. и т. п. Ведь в психотерапии существует большое количество школ, и они весьма различаются в своих оценках базовых механизмов человеческой психики, причин и значения симптомов, а также природы действенных механизмов излечения. А поскольку не существует ни малейшего общего согласия по поводу этих основополагающих теоретических вопросов, многие интерпретации, сделанные во время сеансов словесной психотерапии, оказываются произвольными и не внушающими доверия. Они всегда будут отражать личную склонность терапевта, как и особые взгляды его школы.

Холотропные состояния предохраняют терапевта от вынесения малообоснованного решения и по большей части исключают субъективность и профессиональную идиосинкразию словесных направлений психотерапии. Стоит пациенту войти в холотропное состояние — и материал для проработки избирается автоматически. И пока пациент удерживает внутри возникающее переживание, лучшее, что мы можем сделать как терапевты, — это принимать и поддерживать то, что происходит, созвучно это нашим теоретическим ожиданиям и представлениям или нет.

Именно эта функция холотропных состояний как «внутреннего радара» демонстрирует явную очевидность того, что именно воспоминания о травмах физических несут в себе сильную эмоциональную и психосоматическую нагрузку, и играют важную роль в генезисе эмоциональных и психосоматических нарушений. Подобный же отбор эмоционально существенного материала сам собою ведет этот процесс и далее, к околородовому и надличностному уровням психики — в области надбиографические, не осознаваемые и не признаваемые академической психиатрией и психологией.

Перинатальный уровень бессознательного

Когда наш процесс глубокого самоосвоения, проводимого посредством переживаний, переходит через уровень воспоминаний из детства и младенчества и достигает памяти о нашем рождении, мы начинаем сталкиваться с чувствами и физическими ощущениями чрезвычайной силы, часто превосходящими всё, на что, как мы прежде считали, способен человек. В этой точке переживания становится странным смешение тем рождения и смерти, которые включают чувство сурового, угрожающего жизни заточения и непреклонной, отчаянной борьбы за то, чтобы освободиться и выжить.

Из-за тесной связи между этой областью бессознательного и биологическим рождением я выбрал для неё название перинатальной. Это греко-латинское сложносоставное слово, в котором приставка peri-, означает «близко» или «около», а корень natalis — «относящийся к деторождению». Это слово обычно употребляется в медицине при описании различных биологических процессов, происходящих незадолго до родов, в процессе или сразу же после их окончания. Акушеры говорят, например, о родовом кровотечении, родовом повреждении головного мозга или родовой инфекции как о перинатальных. Но поскольку традиционная медицина отрицает, что ребёнок может сознательно переживать рождение, и утверждает, что это событие не запечатлевается в памяти, что никто никогда не слышал о перинатальных переживаниях, то такое употребление термина «перинатальный» в связи с сознанием отражает мои собственные открытия и является новым (Grof, 1975)*.

Богатая представленность картин рождения и смерти на бессознательном уровне нашей психики и тесная связь между ними вполне могли бы и озадачить подавляющее большинство психологов и психиатров, поскольку это опровергает их глубоко въевшиеся убеждения. Но в соответствии с традиционными медицинскими воззрениями, лишь только рождение тяжелое настолько, что причиняет непоправимый ущерб мозговым клеткам, может иметь психопаталогические последствия, но даже и в таком случае эти последствия обычно определяются как последствия неврологической природы, такие как замедленное умственное развитие или гиперактивность. Академическая психиатрия повсеместно отрицает саму возможность того, что биологическое рождение — повреждает оно мозговые клетки или нет — могло бы иметь сильное психотравматическое воздействие на ребёнка. Ведь кора головного мозга новорожденного не полностью миелизирована, то есть её нервные клетки не целиком покрыты защитной оболочкой жирового вещества — миелина. Это обстоятельство приводится в качестве причины того, почему переживание рождения не имеет связи с психическим опытом и не запечатлевается в памяти.

Исходное положение конформистского большинства психиатров, утверждающих, что ребёнок ничего не чувствует в течение этого чрезвычайно болезненного и напряженного испытания и что процесс рождения не оставляет никакого отпечатка в его мозгу, серьёзно противоречит не только клиническим наблюдениям, но и здравому смыслу, и элементарной логике. Это, безусловно, трудно примирить с тем обстоятельством, что широко распространённые и общепринятые психологические и физиологические теории приписывают величайшую значимость раннему периоду отношений ребёнка с матерью, включая такие составляющие, как взятие на руки и тонкости кормления. Представление о новорожденном как ничего не чувствующем и безответном организме также входит в острое противоречие со всё возрастающим числом публикаций, где описывается удивительная чувствительность эмбриона в предродовом периоде (Verny and Kelly, 1981; Tomatis, 1991; Whirtwell, 1999).

Отрицание же возможности памяти о рождении, основанное на том обстоятельстве, что кора головного мозга новорожденного не полностью миелинизирована, выглядит особенно нелепым, если учитывать, что памятью наделены многие низшие организмы, у которых и вообще нет коры головного мозга. Ведь хорошо известно, что некоторые первоначальные виды протоплазматической памяти существуют даже у одноклеточных организмов. И то, что такое вопиющее логическое противоречие появляется в контексте строгого научного мышления, несомненно, озадачивает, но как-то уж слишком напоминает результат глубокого эмоционального вытеснения, которому подвергается память рождения.

Величина чувственного и физического напряжения, задействованного в деторождении, явно превосходит значение любой послеродовой травмы младенчества и детства, обсуждаемой в литературе о движущих силах психики, за возможным исключением крайних форм физического насилия — при изнасиловании. Различные виды переживательной психотерапии уже накопили массу убедительных доказательств того, что биологическое рождение — самая глубокая травма в нашей жизни и событие первостепенной духовно-психической важности. Оно в мельчайших деталях запечатлено в нашей памяти вплоть до клеточного уровня и оказывает глубокое влияние на наше психологическое развитие.

Воспроизведение памяти о различных сторонах биологического рождения совершенно достоверно и убедительно, и часто оно снова проигрывает весь этот процесс в фотографических подробностях, что может происходить даже с людьми, которые не имеют никакого рассудочного представления о своём рождении и не обладают никакими акушерскими сведениями о нём. Однако все эти подробности могут быть подтверждены, если доступны надлежащие записи о рождении, или надёжные личные свидетели. Например, через непосредственное переживание мы можем обнаружить, что родились ногами вперёд, что во время наших родов использовались щипцы или что мы родились с пуповиной, обвившейся вокруг шеи. И мы можем почувствовать ту тревогу, биологическую ярость, физическую боль и удушье, которые переживали при рождении и даже правильно распознать тот тип анестезии, который использовался в данном случае.

Часто это сопровождается различными позами и движениями тела, рук, ног, а также вращениями и наклонами головы, сгибаниями и выгибаниями шеи, которые в точности воссоздают картину данного вида родов. Когда вновь переживается процесс рождения, то кровоподтёки, припухлости и иные сосудистые изменения неожиданно появиляются на коже в местах, где прикасались щипцы, или где горло пережимала пуповина. Подобные наблюдения подтверждают, что запечатление травмы рождения проникает любыми путями вплоть до клеточного уровня.

Сокровенная связь рождения и смерти в нашей бессознательной части психики имеет знаменательный смысл. Она отражает то обстоятельство, что рождение в своей возможности или даже в действительности является угрожающим жизни событием. Роды жестко прерывают внутриутробное существование эмбриона. Он «умирает» как водный организм и рождается как воздуходышащий — физиологически и даже анатомически отличный вид жизни. Проход по родовому каналу является по своей сущности трудным и, возможно, угрожающим жизни событием.

Различные осложнения при рождении, такие как несоответствие между размерами ребёнка и размерами малого таза матери, поперечное залегание плода, выход вперёд ягодицами и placenta praevia или предлежание плаценты, могут в дальнейшем усугубить чувственные и физические испытания, связанные с процессом рождения. Ведь и мать, и ребёнок могут действительно умереть во время родов, а ребёнок может появиться на свет синим от асфиксии или даже мёртвым и нуждаться в реанимации.

Осознанное переживание и включение в сознание травмы рождения играет важную роль в процессе опытной психотерапии и самоосвоения. Переживания, порождающиеся на перинатальном уровне бессознательного, предстают в виде четырёх отличных друг от друга образчиков переживаний, каждый из которых характеризуется особыми чувствами, физическими ощущениями и символической образностью. Эти образцы тесно связаны с переживаниями, которые имел эмбрион до начала рождения и в течение трёх последовательных стадий биологических родов. Ведь на каждой из этих стадий ребёнок переживает характерный, типичный только для неё ряд интенсивных чувств и физических ощущений. Эти переживания оставляют глубокие бессознательные следы в психике, которые в дальнейшем будут иметь значительное влияние на жизнь индивида. Я же говорю об этих четырёх функциональных комплексах глубинного бессознательного, как о базовых перинатальных матрицах, или БПМ.

Спектр околородовых переживаний не ограничивается элементами, которые могут быть выведены из биологических и психологических процессов, вовлечённых в деторождение. Ибо перинатальная область психики также представляет главный проход и к коллективному бессознательному в юнговском смысле. Отождествление с ребёнком, стойко выдерживающим испытание прохождения через родовой канал, очевидно, обеспечивает доступ к переживаниям, вовлекающим других людей из иных времён и культур, разных животных и даже мифические образы. Как будто бы через соединение с эмбрионом, борющимся за рождение, достигается сокровеннейшая, почти мистическая, связь с другими чувствующими существами, находящимися в сходном трудном положении.

Взаимосвязи между переживаниями последовательных стадий биологического рождения и разнообразными символическими образами, с ними сообщающимися, являются совершенно конкретными и согласованными. Но причина, почему они проявляются вместе, непостижима в терминах общепринятой логики. Однако это не означает, что такие соединения возникают произвольно или беспорядочно. Они имеют собственный глубинный строй, который лучше всего может быть описан как «логика переживаний». Это означает, что связь между переживаниями, характерными для различных стадий рождения, и сопутствующие им символические темы основываются не на каком-то видовом внешнем сходстве, но на том, что они разделяют те же самые чувства и физические ощущения.

Перинатальные матрицы сложны и многолики, и к тому же имеют особые биологические и психологические, а также архетипические и духовные измерения. Ведь переживание столкновения с рождением и смертью, видимо, само собой ведёт к духовной открытости и раскрыванию мистических измерений души и всего существующего. И, кажется, нет разницы, принимает ли эта встреча какую-то символическую форму, как в психоделических и холотропных сеансах и в ходе непроизвольных духовно-психических кризисов («духовных обострений»), или же она происходит в действительных жизненных обстоятельствах, например, у рожающих женщин или в контексте околосмертных переживаний (Ring, 1982). Характерная символика этих переживаний исходит от коллективного бессознательного, а отнюдь не из индивидуальных банков памяти. Так что она может обращаться к любому историческому периоду, географической области и духовной традиции мира, совершенно вне зависимости от культурного и религиозного происхождения субъекта.

Индивидуальные матрицы имеют установленные связи с некоторыми типами послеродовых переживаний, переложенных в СКО. Они также сообщаются с архетипами Ужасной богини-матери, Великой богини-матери, ада или небес, с разновидностями расовой, коллективной, кармической памяти, и с филогенетическими переживаниями. Следует упомянуть о теоретически и практически значимых сочленениях между базовыми перинатальными матрицами, конкретными видами действующих сил во Фрейдовых эрогенных зонах и особыми типами эмоциональных и психосоматических нарушений. Все эти взаимосвязи показаны на обзорной схеме в таблице 2.1.

Подкреплённые эмоционально значимыми переживаниями младенчества, детства и последующей жизни, переложенными в СКО, перинатальные матрицы придают очертания нашему восприятию мира, глубоко влияют на наше повседневное поведение, а также способствуют развитию разнообразных эмоциональных и психосоматических нарушений. В гамме коллективных переживаний эхо перинатальных матриц можно обнаружить в религии, искусстве, мифологии, философии и различных видах социальной и политической психологии и психопатологии. Однако перед тем как осветить более широкие последствия действия сил, проявляющихся в перинатальных переживаниях, я опишу феноменологию отдельных БПМ.

Первая базовая перинатальная матрица: БПМ-1 (изначальное единство с матерью)

Эта матрица связана с внутриутробным существованием до начала родов. Об опытном мире этого периода может быть сказано как об «околоплодной вселенной». Эмбрион не обладает осознаванием границ и не различает между внутренним и внешним. Всё это отражается на природе переживаний, связываемых с воспроизведением памяти о дородовом состоянии. В моменты ничем не нарушаемого эмбрионального существования мы обычно переживаем ширь, волю, пространства, не имеющие границ и пределов, отождествляемся с галактиками, межзвёздным пространством или со всем космосом.

Родственное по характеру переживание — это плавание в море, отождествление себя с различными водными животными, такими, как рыбы, медузы, дельфины или киты, и даже превращение в сам океан. По-видимому, это связано с тем обстоятельством, что, в сущности, эмбрион — существо водное. Положительные внутриутробные переживания могут также соединяться с архетипическими видениями Матери-природы — безопасной, прекрасной и безусловно питающей, подобно «доброй матке». Мы представляем себе плодоносящие сады, созревшие нивы, террасы полей в Андах или ещё не загрязнённые острова Полинезии. Мифологические образы из коллективного бессознательного, часто возникающие в этой связи, рисуют различные небесные сферы или виды рая, как они описываются в мифологиях различных культур.

Когда же мы воспроизводим в памяти эпизоды внутриматочных нарушений, воспоминания о «злой матке», у нас возникает чувство тёмной, зловещей угрозы, и мы часто ощущаем, что нас чем-то травят. Мы видим картины — грязные воды или свалки ядовитых отходов. И это отражает то обстоятельство, что многие дородовые нарушения вызываются интоксикацией, происходящей в теле беременной матери. Последствия такого рода могут связываться с архетипическими вид?ниями ужасных демонических существ или с ощущением подстерегающего всепроникающего зла. Те же, кто воскрешал в памяти эпизоды более жесткого вмешательства в дородовое существование, такие, как надвигающийся выкидыш или попытка аборта, обычно переживают какую-нибудь разновидность грозящей вселенской беды или кровавые апокалиптические видения конца света. И это вновь подтверждает теснейшую взаимосвязь между событиями нашей биологической истории и юнговскими архетипами.

Нижеприведённый отчёт о психоделическом сеансе с высокой дозировкой может использоваться как типичный пример переживания БПМ-1, временами открывающегося и в надличностные области.

Всё, что я переживал, было сильным чувством недомогания, напоминавшим грипп. Я не мог поверить, что высокая доза ЛСД, которая в мои предыдущие сеансы производила драматические психологические перемены, могла вызвать столь малую ответную реакцию. Я решил закрыть глаза и тщательно пронаблюдать, что происходит. И в этот момент переживание, казалось, начало углубляться, и я осознал: то, что при открытых глазах было взрослым, страдающим от вирусной болезни, теперь превратилось в реалистичную ситуацию — зародыша, страдающего от какого-то чужеродного токсического поражения во время внутриутробного существования.

Я очень сильно уменьшился в размере, и моя голова стала значительно больше, чем остальное моё тело и конечности. Я плавал в жидкой среде, и какие-то вредные химические вещества прокладывали себе путь в моё тело через пупочную область. Используя какие-то неведомые органы чувств, я опознал эти влияния как пагубные и враждебные моему организму. Пока это происходило, я чувствовал, что эти ядовитые «нападения» были как-то связаны с состоянием и деятельностью материнского организма. Время от времени я мог различать влияния, появлявшиеся из-за приёма алкоголя, неподходящей пищи или курения. Другой вид неудобства, казалось, вызывался химическими изменениями в организме, сопровождавшими чувства моей матери, — беспокойство, волнение, страхи и противоречивые эмоции по поводу беременности.

Затем ощущения тошноты и несварения исчезли и я стал переживать всё усиливающееся состояние исступления. Это сопровождалось просветлением и расцвечиванием моего зрительного пространства. Как будто множество слоёв толстой грязной паутины было прорвано и распущено, или как будто бы какое-то теле- или киноизображение было направлено на меня невидимым небесным киномехаником. Вид открылся, и невероятное количество света и энергии нахлынуло на меня и тончайшими потоками стало струиться сквозь всё моё существо.

На одном уровне я всё ещё оставался зародышем, переживавшим предельное совершенство и блаженство «доброй матки», или новорожденным, слившимся с питающей и дающей жизнь грудью, а на другом — я стал всею вселенной. Я созерцал зрелище космического пространства с бессчётными бьющимися и трепещущими галактиками, и в то же время был им. Эти лучистые и захватывающие дух виды космоса, перемежались с переживаниями равнопрекрасного микрокосма, от танца атомов и молекул — к началам жизни и биохимическому миру отдельных клеток. Впервые я переживал вселенную, как то, что она есть на самом деле — неизъяснимое таинство, божественная игра чистого безусловного Сознания.

Некоторое время я раскачивался от состояния бедствующего больного зародыша к блаженному и безмятежному внутриутробному существованию. Временами пагубные влияния принимали вид коварных демонов или злых тварей из мира духовных писаний или волшебных сказок. Во время ничем не нарушаемых моментов зародышевого существования я переживал чувства основополагающего тожества и единства с миром — это было Дао, Внешнее, что Внутри, «Таттвамаси» — «То ты еси» упанишад. Я утратил чувство особи, моё Я растворилось — я стал всем сущим.

Иногда это переживание становилось бесплотным и неуловимым, временами сопровождалось многими прекрасными видениями: архетипическим образом рая, неисчерпаемым рогом изобилия, золотым веком или девственной природой. Я становился дельфином, плавающим в океане, рыбкой, резвящейся в кристально чистой воде, бабочкой, порхающей на горных лугах, чайкой, парящей над морем. Я был океаном, животными, растениями, облаками — иногда всем этим в одно и то же время.

Позже, в послеполуденные и вечерние часы ничего конкретного не произошло. Большую часть этого времени я провёл, ощущая себя наедине с естеством и вселенной, купаясь в золотом свете, яркость которого постепенно уменьшалась.

Вторая базовая перинатальная матрица: БПМ-2 (космическое поглощение и безысходность или ад)

Когда же в памяти воскрешается начало биологического рождения, мы, как правило, чувствуем, что нас засасывает в гигантский водоворот, или заглатывает какой-то мифический зверь. Мы также можем переживать, что весь мир или космос поглощается целиком. Это соединяется с образами пожирающих или захватывающих в свои лапы архетипических чудовищ, таких, как левиафаны, драконы, киты, гигантские змеи, тарантулы или спруты. Чувство ошеломляющей жизненной угрозы приводит к сильной тревоге и недоверию ко всему, граничащему с паранойей. Другая переживаемая разновидность начала этой матрицы — тема схождения в глубины подземного мира, в царство мёртвых или ад. Это общий мотив мифологических повествований о странствиях героя, как их красноречиво описывал Джозеф Кемпбелл (Campbell, 1968).

На уже полностью развернувшейся первой стадии биологического рождения маточные схватки периодически сдавливают плод, но шейка матки всё ещё не раскрыта. Каждая схватка вызывает сдавливание маточных артерий, и плоду угрожает нехватка кислорода. Воспроизведение в памяти этой стадии рождения — одно из самых худших переживаний, которые могут быть у нас в процессе самоосвоения, включающего холотропные состояния. Мы заперты в чудовищном клаустрофобийном кошмаре, преданы мучительной эмоциональной и физической боли и пребываем в ощущении крайней беспомощности и безнадёжности. Чувства одиночества, вины, бессмысленности жизни и экзистенциального отчаяния достигают метафизических размеров. В столь тяжелом положении человек часто бывает уже полностью убеждён, что это состояние не кончится никогда и никакого выхода нет. Триада переживаний, характеризующих это состояние, — чувство умирания, сумасшествия и безвозвратности.

Воспроизведение в памяти этой стадии рождения, как правило, сопровождается образами людей, животных и даже мифических существ, пребывающих в состоянии страдания и безнадёжности, схожим с положением плода, зажатого в клещи родового канала. Мы переживаем отождествление себя с узниками в темницах, жертвами инквизиции, обитателями концлагерей или приютов для умалишенных. Наши страдания уподобляются страданиям попавших в капкан животных или достигают архетипических измерений.

Мы чувствуем нестерпимые мучения грешников в аду, крестные муки Христа или же напрасные труды Сизифа, вкатывающего свой камень на гору в глубочайшей преисподней Гадеса. Другие образы, которые возникали в сеансах, где господствовала эта матрица, включали греческие архетипические символы бесконечного страдания Тантала и Прометея и иные образы вечного проклятия, такие, как Вечный жид Агасфер и Летучий голландец.