Приложение 2

Приложение 2

Многоженство на русском Севере

В Каргопольском р-не Архангельской обл. во время одной из экспедиций нам пришлось услышать рассказ о мужчине, у которого было одновременно несколько жен. В ходе разговора стало ясно, что дело происходило сравнительно недавно, что он не был мусульманином и был совершенно местным человеком. Дальнейшие расспросы жителей Каргополья дали неожиданный результат: в каждом селе, где бывала наша экспедиция и задавался вопрос о случаях многоженства среди местного населения, удавалось записать несколько историй на интересующую тему. К настоящему времени в нашем собрании скопилось значительное число рассказов о многоженстве на Русском Севере. Сведения из других источников нам, к сожалению, неизвестны, и всё изложенное основано только на наблюдениях над материалами нашего архива.

Первое, что бросается в глаза, — это то равнодушие (а иногда и сочувствие), с которым рассказывается о многоженцах. Подобное явление не вызывает не только гнева или осуждения, но даже и удивления, а наш вопрос, были ли в селе мужчины, имевшие по несколько жен, воспринимается как должное. Речь, разумеется, идет не о мужчине, у которого помимо жены была (или были) еще любовница, к которой он наведывался время от времени, и не о вдовце или разведенном, женившемся вторично или третично. Всегда подчеркивается, что это, действительно, жены, жившие с ним одновременно, все в одном доме, одной семьей, с одним хозяйством. При этом обычно рассказывают, что мужик был женат, а потом привел в дом другую жену. Мотивируется это по-разному: он взял одну — она ему не родила, взял вторую — тоже, родила третья: «Первая жена она уж заболела тожо дак. Дак она как худа стала, умирать, он взял другую дак»; «…у него было много скотины. Две лошади было, две коровы было. Этих, два телёнка, да одна там не справляласи, старовата стала, а он-то ещё дебелый. Вот он на второй женился»; «Дядя [мужа], вот он был жонат на одной, а потом привёл к ей другую жену. Та уже постарше стала, помоложе навязалась просто».

Все цитируемые материалы записаны в Каргопольском р-не Архангельской обл. и хранятся в архиве лаборатории фольклора экспедиции Российского государственного гуманитарного университета. Никогда не обращается внимание на то, были ли такие браки зарегистрированы (венчания или «записи» в сельсовете со второй, третьей и т. д. женой, можно предположить, не было), это не выделяется как непременное условие брака. В слово жена вкладывается постоянная совместная жизнь с мужем, а главное — общее хозяйство, дом.

Подробности большинства историй о многоженцах направлены на описание совместной хозяйственной жизни. Муж выступает прежде всего как большак, который следит за порядком, за тем, чтобы все работы выполнялись правильно, своевременно, четко. При этом между женами существует строгое распределение ролей, каждая из них знает свое место, отведенный ей круг обязанностей. «У меня они все работящие, одна в лес ездит, лошадка своя, это в лес по дрова, дрова возит. Другая по сено ездит, там не в один день, а через день, со скотиной ходит: корова, офцы — всё есть, двое ходит со скотом — фее при деле, фее распределены. Одна дома хлеб пекёт»; «Одна печку топила — кухарничала. Вторая за скотом ходила, а третья ходила уже баню топила, полы мыла да прочее»; «Старая, значит… коров по три — по две коровы держал. Вот так по хозяйству всё работала, значит. Это старая с коровами ходила. Молодая, значит, с ним занимается: и в баню с ним ходит, и баню топит, там бельё стирает, то-другое…»; «Одна жена обрежалася у печи, вторая ходила на колхозно поле и, так, на свою постать, как го-ворица…»; «Одна… корову держали, обыхаживались, а та уже по дому всё справляла».

По-разному описывается порядок сексуальных отношений между мужем и женами: по одним рассказам, муж жил по очереди со всеми женами («Спрашивают [его]: «Как ты успеваеш спать-то?» — «Очередь веду»»), по другим, он спал только с одной, более молодой, что рассматривается как ее хозяйственная обязанность. Сексуальные отношения с мужем и деторождение равноценны в таких рассказах уходу за скотом, работе в поле, приготовлению пищи. В этом смысле при распределении ролей между женами соблюдается некоторое равенство: «Распорядок такой был: одна печку знала, вторая двор, а эта детей носила, значит эта знала детей»; «Одна была… за жену, а та за работницю, а эта приготовляла ись — все трое». Наконец, третий вариант взаимоотношений мужа с женами таков: когда первая жена уже стала больна и немощна, муж берет вторую, молодую. С ней он спит и рожает детей, а первая, если в силах, занимается хозяйством, если же нет, то в обязанности второй входит также уход за больной: «Первая жена она уж заболела тожо дак. Дак она как худа стала, умирать, он взял другую дак. Она ходила за ней, ухаживала»; «Вот разны были. Одна постарше, друга помоложе. «Ты с которой, Фёдор, спишь?» — «Котора помоложе, с той сплю. А та, постарше, готовит нам, всё делает…»».

Человек, имевший несколько жен, как правило, описывается как особенный, чем-то выдающийся. Примечательно, однако, что в народном сознании исключительным выглядит не факт наличия у мужика нескольких жен (это, как уже сказано, обычно не вызывает никаких эмоций), а совершенно иные вещи, связанные с его собственной персоной или с укладом его жизни.

Эта исключительность подчеркивается, в частности, обособленностью многоженцев от рассказчика или от людей вообще. Редко когда отмечается, что такие мужики жили именно в той деревне, в которой о них рассказывают: «Это [многоженство] у нас не заведено было. Вот там по Няндомскому тракту Чащовка называлась»; «[Не было так, чтобы у одного мужчины две жены было?] Как же бывают эти, которые как называются — блядуны по-русски называются — блядуны. [А чтоб действительно две жены в одном доме?] Да, у нас это — по Няндомскому тракту была Чащовка — Чащовка называлась. В общем, там был один домичек, и было три жены у мужчины». Один из героев, наиболее часто упоминаемый в рассказах о многоженцах, Пеша Хромой, вообще жил вне деревенского пространства: в лесу, на хуторе, у дороги — место его жительства определяется по-разному, но подчеркивается, что он жил один со своей семьей: «до Няндомы доезжать, мужик жил, одна-то изба стояла после школы-то ещё была […]. У нево две жены было»; «По Няндомскому тракту была Чащовка — Чащовка называлась. В общем, там был один домичек, и было три жены у мужчины». Разумеется, здесь могут быть отражены реальные обстоятельства, но они влияют на формирование образа мужика-многоженца в целом как необычного человека. При этом следует иметь в виду, что в традиционной культуре чужой, посторонний человек всегда воспринимается как особенный, обладающий магическим знанием, связанный с потусторонними силами, вестник «того света»; так относились к нищим, странникам, случайным встречным и т. п. Интересно также, что упоминания о многоженцах, наряду с другими «демоническими персонажами», содержатся в заговорах-оберегах, направленных на защиту человека или скота вне «своего» пространства дома «…от всякого врага, враговицы, от всякого еретика, еретицы, от всякого злого, лихого человека, от мужика от черного, от мужика от белого, от мужика однозубого [уродство — признак принадлежности потустороннему миру или связи с ним — А.М.], от мужика двоезубого, от мужика троежоного., от девки-простоволоски распущенные непокрытые волосы — также принадлежность демонического персонажа — А.М.], от бабы китоволоски…».

Время действия тоже подчеркнуто удаленное — дело происходило когда-то, не сейчас: «Было… мама росказывала, у нас в Крецетове был один… трёх жён имел…»; «Знаю, это самое, в какую-то вот, ну, может, вот в бабкины годы вроде так где-то в Сварозере был старик какой-то, говорят, был, што не одна жена была». На самом деле и расстояние, и временная дистанция не так уж велики: называется соседняя деревня и время, когда жили родители, а иногда сами рассказчики детьми видели своих героев, но, тем не менее, некоторая дистанцированность, наряду с другими признаками, характеризует многоженца как человека необычного.

В самом образе жизни таких людей есть особенные черты. Отмечается, что многоженцы богаты: «По две коровы, да по три коровы держал»; «В Кречетове жил богатый мужик». Необычность многоженца может подчеркиваться его чудачествами. Про широко известного в Каргополье Пешу Хромого неоднократно рассказывали, как он сам себе заранее гроб приготовил: «Моево двоюродново брата он в гроб заколотил — не помнит, он маленький был — у нево там гроб наверху был, под крышей на верёвках повесил. Сам для себя гроб сделал: говорит, я не надеюсь. А он столяр был хороший. Сам себе доски обстрогал, всё, гроб соорудил: «Серёга, иди-ка сюда, я тебе покажу чёво я тут сотворил!» У нево в крышке четыре гвоздика забито, по углам гвоздики забиты, но не полностью: крышка сымаецца, всё… «Ну-ко, ложись, посмотри, как это мне тут лежать-то придёцца. Мне, — говорит, — долго лежать-то». Серёга лёг. [Показывает, как старик забил гвозди.] Тот там орёт. «Во! Епона мать! А мне каково!?»» Иногда исключительность многоженца констатируется просто общими словами: «Такой видно был отлицной».

Рассказывая о многоженцах, отмечают их старость или физические недостатки. Так, Пеша Хромой — хром. Он, по рассказам, был ранен на войне: «У нево в японскую [войну] прострелили тут ногу, у нево она не сгибалась, так и ходил». Далее традиция развивает этот признак, и Пеша становится безногим: «Вот там по Няндомскому тракту Чащовка называлась. Там безногий мужик был». Многоженец может быть старым: «Вон у нас был старик, уж он стариком был, его было пять жон имел»; «У старика было три жены»; «Пеша, Пеша там какой-то был […] Такой коршак». Хромой, безногий, старый при этом не значит немощный, наоборот — всегда подчеркивается, что он не только в силе, но и способен держать в повиновении нескольких жен (по оценкам рассказчиков, дело нелегкое). В таких семьях всегда царили мир, согласие и порядок, обусловленные ролью мужа. Он держал в повиновении всех своих жен, и никто из них не смел противиться его воле: «Старик был такой строгий. Если жены разоспорят между собой, он всех подряд [погонял кнутом]. […] Чтоб при нём было всё ладно всё равно»; «И вот он держал двух жён, и жили они дружно, не ругалися, ничево»; «Раньше народ не спорил, не скандалил. Теперь-ко на-ка, заведи-ка две жены, дак бабы придерутся в труху». Одна из особенностей такого образа жизни — то, что жены без согласия мужа и без надобности не выходили из дома: «И все сидели дома — ни одна никуда». Помимо строгого распределения ролей в семье существовала еще и иерархия между женами — неукоснительно соблюдалось старшинство. Даже если хозяин спал не поочередно с разными женами, а с младшей, все же старшая почиталась за главную: «Он другу привёл, она матерью звала. Перву жену матерью звала. Ходили жали, она: — Мать поди убирать».

Не совсем ясна ситуация с детьми от такого брака. В тех немногих случаях, когда возникала эта тема, обычно говорится, что детей у них не было. Вместе с тем, одна из причин, по которым мужчина приводит в дом вторую жену, — это именно отсутствие детей.

Сейчас невозможно уверенно утверждать, лежат ли в основе сюжетов цитированных текстов реальные обстоятельства или мы столкнулись с чисто фольклорным явлением. Однако это несущественно, ибо в любом случае в этих рассказах отражены народные представления о браке, стереотипы женского и мужского поведения в нем. Одним из самых существенных моментов для брака является деторождение. Это основная функция женщины, поэтому и замужество рассматривается как обязательный и необходимый этап в ее жизни. Отсутствие детей в семье — нарушение нормы, причем оно воспринимается как кара за грехи. При этом в традиционной культуре считается, что дети в семье не рождаются исключительно по вине женщины. Но мужчине необходимо продолжение рода, и в этом контексте вполне логичным выглядит, что муж берет себе вторую, третью и т. д. жену.

С другой стороны, мужчина в семье не только муж и отец, но еще и хозяин. Это статус старшего мужчины в доме, и следует заметить, что все истории о многоженстве фиксируют именно это положение мужчины: нигде не упоминается, что он жил с родителями, старшими братьями и т. п. В обязанности хозяина, большака, в частности, входило распределение работ между членами семьи, поддержание порядка в доме. В нашем случае большак распоряжается своими женами, распределяя между ними работу по хозяйству. При этом собственно брачные, сексуальные отношения между супругами могут рассматриваться как один из видов такой хозяйственной деятельности, наравне с уходом за скотиной.

Аналогичные сюжеты встречаются и у других славянских народов.[32]. В статье речь идет не о сербах, принявших мусульманство в период турецкого ига, а, напротив, о черногорцах-христианах, в известном смысле противопоставляющих себя мусульманам. Причины этого явления у черногорцев объясняются так же, как и в наших материалах, что позволяет говорить об этих двух фактах как о явлениях одного порядка: за скотом, сенокосом и проч., что также вполне логично. Дети, как и скот и урожай рассматриваются традиционной культурой как явления одного порядка, как составляющие общего благополучия семьи, рода; ср. в колядке:

[…] Я же сяду на порог —

Дай лепешку и пирог,

Чтобы курочки водились,

Чтобы свинки поросились,

Чтобы коровушки телились,

Чтобы кобылки жеребились,

А молодые молодушки рожали […]

Подводя итоги сказанному, можно отметить, что статус мужа и хозяина нескольких жен не только не противоречит стереотипам восприятия мужчины в традиционной культуре, но в известной степени выражает его суть.[33]