Честолюбцы и «первые среди равных»

Честолюбцы и «первые среди равных»

Античное восприятие политики неоднократно ставило в тупик даже самых тонких ученых. После окончания греко-персидских войн великий греческий историк Геродот заявил, что главное различие между эллинами и варварами состоит в том, что у последних свободен только один царь (в первую очередь он имел в виду персидского царя, захватившего бо?льшую часть известной грекам варварской ойкумены), у эллинов же свободен каждый. Между тем ни одна другая средиземноморская цивилизация эпохи древности не знает такого количества тиранов и столь частых восхвалений царской власти. «Приложили руку» к этому не только поэты, подобные Симониду или Вакхилиду, но и историки (Ксенофонт, Полибий), а особенно философы.

Можно было бы списать это на пресловутый кризис полиса, о котором нередко говорят историки-антиковеды. При этом, правда, получается странная вещь: почти весь период своего существования полис оказывается в состоянии кризиса: начиная с VII века до н. э. вплоть до завоевания Греции Римом. И каждое столетие знает великих тиранов и царей, которых называют не просто славными, но богоравными!

Грекам принадлежит определение человека как политического животного. Обычно это понимают следующим образом: от животного человек отличается способностью создавать политический организм, невозможностью существовать вне и помимо него.

Однако превращение человека в подобие муравьев или пчел, которые, как известно, также живут исключительно совместно, выглядит как-то странно. «Политическое» на самом деле в Греции, а потом в Риме было обозначением способности заниматься гражданскими делами, управлять, обладать властью.

Здесь и кроется источник преклонения свободолюбивых греков перед царями и тиранами. В основе существования и первых, и вторых была власть. Эллины участвовали в управлении своим государством, заседали в оплачиваемых из общественной казны судах, делегировали своим представителям право голосовать на общегреческих собраниях. Поскольку численность населения древнегреческих полисов была относительно небольшой, был слышен голос каждого – даже в тех государствах, где у власти находились аристократия или какой-то род олигархов. Так или иначе, они принимали участие в принятии решений – а это делало эллина эллином.

Когда греческим мистикам было нужно показать, насколько душа превосходит тело, они писали, что души, пока они не родились на этой земле, правили всем Космосом, будучи божественными сущностями. Даже когда после походов Александра Великого греческое сознание стало космополитическим, самые радикальные философы все равно говорили о государстве – весь мир, по их мнению, являлся единым полисом, населенным душами людей и бессмертных богов.

Цари и тираны были носителями той же идеи – идеи власти. Единственное, но коренное отличие от рядового эллина заключалось в том, что в своей власти они не давали отчет никому. Монарх до такой степени сосредотачивал в себе политическую природу человека, что в глазах эллинов оказывался выше рода людского.

Греки, эти законченные честолюбцы, не скрывали своего почтения перед теми, кто добился славы. В случае политического успеха слава была почти абсолютной. Баловни судьбы – вроде великого самосского тирана Поликрата – считались настолько вознесенными над людьми, что боги, ради сохранения в мироздании гармонии, обрушивали на таких свою ревность. Поликрата распяли персы, но жизнь его, однако, не стала менее завидной. Грек рассуждал так: слава – знак богоизбранности, пусть сами боги и кладут предел судьбе выдающегося человека! От этого герой, осмелившийся пройти до конца по уготованному ему пути, становился только еще более почитаем. В Коринфе существовал даже культ Сизифа, мифического персонажа, чей бессмысленный труд в Аиде вошел в поговорку. Однако предшествовавшее наказанию его успешное соперничество с богом преисподней возвышало этого легендарного человека настолько, что он был удостоен почестей героя-полубога.

Конечно, монархия в греческих городах-государствах имела различные формы. Аристотель в своем сочинении «Политика» дает нам достаточно полный их обзор. Крайними вариантами являлись, с одной стороны, законная царская власть, полученная в соответствии с записанными или неписаными законами данного города (то есть по наследству, в результате избрания «лучшими людьми» и т. д.), с другой же – тирания, власть приобретенная вопреки обычаю и справедливости. Многие из древних греков напрямую связывали желание стать тираном со стремлением к удовольствиям. Чтобы удовлетворить все свои, даже самые прихотливые, потребности, нужно было добиться положения, при котором в руках монарха оказывались все ресурсы государства – и финансы, и жизнь, и честь самих горожан.

Но не стоит считать, что стремление к удовольствиям в массе греков воспринималось как что-то низменное. Наоборот, многие из них полагали, что это и есть счастье, подобие богам, которые также обладают абсолютной властью.

Греческие философы и моралисты прилагали немало усилий для того, чтобы развенчать мнение о совершенном счастье тирана. В их сочинениях узурпаторы выступают загнанными одинокими волками, которые пожирают собственных родственников и насилуют подвластный им город из страха, что кто-либо отнимет у них власть, а вместе с ней и безнаказанность. На самом деле тиран – несчастнейший из смертных: вот что они хотят втолковать читателям.

Нет сомнений, что в этом взгляде на тиранов было много правильного. Однако вот еще один парадокс, встречающийся во всех культурах и во все времена: именно при дворах Периандра, Писистрата, Гиерона, Дионисия Старшего эллинские художники, поэты, философы находили и приют, и условия для творчества, и, как ни парадоксально, возможность «говорить свободно»! Присутствие рядом неограниченного властителя только и могло сделать колкости Платона или киника Диогена проявлениями свободомыслия. В иных ситуациях они просто «не звучали».

Может быть, поэтому у большинства греческих авторов в их рассуждениях встречается неожиданный на первый взгляд поворот: тиран, конечно, неправедным путем и с неправедной целью приходит к власти, но если он мудр, а еще лучше, если рядом с ним находится мудрец, которому этот тиран доверяет, то его правление совсем не будет злом для подданных.

Теоретические рассуждения о политической сфере, которые появляются в Греции в эпоху расцвета философской мысли, выводят власть из сущности человека. Люди, чья душа, в отличие от душ животных, разумна, могут построить свою жизнь на рациональных основаниях. Таким образом, власть – это естественная для человека организация жизни, которая достигается благодаря закону (nomos) и разумной речи (logos). Речь – вообще определяющая черта человеческого сообщества: она позволяет продемонстрировать степень справедливости, здравомыслия и благоразумия человека, благодаря ей можно договориться об образе жизни, который устроил бы всех граждан полиса. Речь, в идеале, приводит к власти самых достойных.

Именно поэтому античный человек – публичное существо. Он живет в ауре речей, бесед, судебных споров. Один из самых крайних примеров особого отношения даже к звуку человеческого голоса – голосование в Спарте, которое происходило путем оценки того, за какое предложение собрание кричало громче.

Поскольку власть есть организация жизни и распределение прав, осуществляемая ради блага либо всех (к чему призывали философы), либо тирана, она опирается на искусство, которому можно научиться. Особенностью греческого подхода к технике власти является подчеркивание необходимости знать, кем правишь. Речь идет не столько об обычаях или языке подданных, сколько о состоянии их души. Человек, живущий в олигархическом обществе, отличается от человека, привыкшего к демократическому режиму, и потому методы управления во втором случае должны быть иными, чем в первом. Различные виды правления связаны с различными состояниями души подданных и, в сущности, рождены ими. «Аристократичность» или «тоталитарность» – это не случайные умонастроения, а глубинные состояния души, которые невозможно сменить простым благопожеланием правителя.

Платон, первым связавший метафизическую психологию и политическую теорию, служит несомненным уроком для современных отечественных реформаторов: невозможно совершать скачок через склад души, который когда-то привел к тоталитарной власти. Необходимо постепенное и поступенное освобождение от стереотипов, которые не просто были навязаны извне российским гражданам, но соответствовали состоянию их «внутреннего человека». В ином случае любая идея и идеология «нагружаются» чуждым им содержанием и становятся орудием в руках все того же глубинного желания земного и посюстороннего царства Божия – в отдельно взятой стране или в отдельно взятой судьбе. Что мы и наблюдали в течение десяти лет, когда идеология демократизма или либерализма служила прикрытием для совсем других жизненных целей, выражаемых простой формулой: «кто смел – тот и съел».

После походов Александра Македонского и складывания эллинистических государств в античной культуре начинают бороться две идеологии. С одной стороны, в условиях войны всех против всех сильная царская власть казалась гарантией по крайней мере жизни, если уж не свобод. Греческое преклонение перед выдающимся человеком здесь соединилось с восточным культом царя как человекобога, результатом чего стало отношение ко всевозможным Птолемеям, Антиохам, Деметриям как к мессиям.

С другой стороны, начинаются поиски такой системы управления, которая в наибольшей степени уравновешивала бы разнообразные склады души, присутствующие среди жителей полиса. Самый известный «проект» принадлежит историку Полибию (II в. н. э.), который считал, что такого рода систему смог создать Рим. Консулы являются выражением царской власти, сенат – аристократической, а голосование по трибам – демократии. Таким образом римское «дело народа» (республика) было истолковано Полибием как достижение того идеала, к которому безуспешно стремилась Греция.

Римское государство в действительности шло по тому же пути, что и греческие полисы. И здесь публичность и честолюбие были двигателями развития общества. Правда, со времен республиканского переворота, сбросившего последнего римского царя, честолюбие оказалось направлено в определенное русло: служения Риму и идеалам республиканского строя. В III–II веках до н. э. римляне, одолевшие и вооруженной силой, и экономически всех соперников в Средиземноморье, узнали (от греков, подобных Полибию), что их строй – действительно наилучший. В I веке до н. э. это стало основным положением их идеологов, подобных Цицерону, отстаивавшему исключительность римского гения и римской системы ценностей с не меньшим пылом, чем современные американские политики ставят всем в пример США.

Республиканская идея оказалась настолько сильна, что даже после установления монархической власти императоров-принцепсов римское государство официально именовалось республикой, а его граждане, все более начинавшие походить на подданных восточных монархий, именовали себя римлянами с той же гордостью, что и поколение победителей Ганнибала и Филиппа Македонского.

Впрочем, античное отношение к власти позволило найти в идее республики лазейку, благодаря которой в римской идеологии смогли утвердиться начала авторитаризма. Речь идет об убеждении, что политическая сфера рациональна и здрава. А если так, то разве не здраво будет передать власть в руки человека, который зарекомендовал себя с наилучшей стороны – и как администратор, и как воин, и как харизматическая фигура?

Такого рода «наилучшими» и стали принцепсы, «первые среди равных». Вначале Юлий Цезарь, а затем Октавиан Август идеологически подкрепляли свой режим тем, что экстраординарность сосредоточенной в одних руках власти базировалась на экстраординарности личности правителя. Тем более что апологет республики Цицерон, действуя в духе эпохи, проповедовал, что спасители государства, подобные победителю Ганнибала Сципиону Африканскому, являются божественными посланниками, занимающими после смерти место среди богов[40]. И Цезарь, и Август, и их преемники с удовольствием восприняли эту концепцию, а большинство римлян действительно поверило по крайней мере в богоизбранность этих республиканских монархов.

Так мессианство восточное слилось с западным (римским и греческим) представлением о богоизбранности монарха. Отсюда вырос римский универсализм, который стал мостиком к средневековому представлению о власти и о государе.

Для публикации отобрано два древнегреческих текста, в которых речь идет о фигуре государя, о природе политического управления, а также о соответствии склада души и формы власти:

1. Небольшое сочинение Ксенофонта «Гиерон», посвященное вымышленной беседе между сиракузским тираном Гиероном (ок. 530–466 до н. э.; правил Сиракузами с 478 г.) и поэтом Симонидом, который некоторое время жил при его дворе.

КСЕНОФОНТ АФИНСКИЙ (ок. 430–355 до н. э.), ученик Сократа, один из выдающихся античных писателей и военных деятелей, оставил после себя значительное литературное наследие. Ему принадлежит знаменитая «Греческая история», являющаяся продолжением труда Фукидида, «Анабасис» – описание возвращения десяти тысяч греческих наемников, участвовавших в неудачном походе на Вавилон Кира Младшего, из Месопотамии в метрополию, воспоминания о Сократе, небольшие трактаты, посвященные обучению конницы и охоте… Особое место в его творчестве занимают сочинения, посвященные фигуре государя: известная воспитательная утопия «Киропедия», жизнеописание спартанского царя Агесилая, вместе с которым Ксенофонт совершил несколько военных кампаний в Малой Азии и в Греции, а также публикуемый ниже «Гиерон».

Гиерон из рода Диноменидов – один из братьев сиракузского тирана Гелона, – после смерти последнего объединил под своей властью обширные территории на Сицилии и на побережье Италии (в Кампании). С его именем связывают создание в Сиракузах, главном городе западных греков, тайной полиции, уничтожение свободы слова и подчеркнутую опору на наемников. Успешная внешняя политика, подкрепленная браками его семейства с тиранами других западногреческих городов, и победа на рейде италийского города Кумы над этрусским флотом (474 г. до н. э.) сделали Гиерона одним из самых известных монархов в истории Эллады. Неудивительно, что Ксенофонт выбрал для своего произведения именно этого человека, впервые в Греции установившего продуманный режим правления.

Двор Гиерона являлся одним из самых блестящих в первой половине V века до н. э. В Сиракузах некоторое время жили и писали оды по заказу монарха такие знаменитые поэты, как Пиндар, Вакхилид, Симонид. Эсхил ставил в Сиракузах своих знаменитых «Персов», а также создал пьесу в честь основания Гиероном города Этна. При дворе Гиерона на старости лет побывал Ксенофан из Колофона, а сиракузец Коракс, один из зачинателей искусства риторики, привлекался тираном для участия в управлении державой.

Гиерон был интересен для Ксенофонта еще и потому, что не принадлежал к числу баловней судьбы. Бо?льшую часть своего одиннадцатилетнего правления он мучился от камней в мочевом пузыре и болезней желудка, которые, конечно, были вызваны вовсе не невоздержанностью правителя. Отношения в семье Диноменидов не были безоблачными, тем не менее Гиерон сумел удержать ее от распада, и после смерти правителя власть мирно перешла в руки его младшего брата, Фрасибула.

Сочинение Ксенофонта обладает четким внутренним сюжетом: вначале Гиерон сам перечисляет традиционные обвинения против тиранов. Из его слов можно сделать вывод, что тираническое правление является ловушкой, от чего страдает прежде всего сам узурпатор. Однако затем инициативу берет в свои руки Симонид, начинающий призывать Гиерона воспользоваться своим положением ради общего блага. Получается тот самый поворот в рассуждениях, о котором шла речь выше: исключительность положения тирана ставит его в ситуацию, когда возможен выбор противоположных направлений пути – к общему благу или собственной выгоде. Там, где возможно наивысшее зло, лежит основа и для совершенного блага. Монарх-тиран оказывается перед выбором и только от его воли зависит, какой избрать путь.

2. Восьмая книга «Государства» Платона, посвященная отношениям между видами государственного устройства и складами души.

ПЛАТОН (428–347 до н. э.) – великий античный мыслитель, создавший оригинальную политическую философию, до настоящего момента являющуюся предметом бурной полемики. Из Платона выводят и коммунистическую идеологию, и фашизм, ибо уже традиционно идею политической организации полиса, которая излагается в диалоге «Государство», расценивают как тоталитаристскую утопию. Более того, путешествия Платона в Сиракузы, которые тот предпринял в 60-х годах IV века, будучи приглашен тираном Дионисием Младшим, а позже правителем-реформатором Дионом, иногда пытаются расценить как попытку построить на базе этого сицилийского города государство по собственному образцу.

Подобная оценка, конечно, крайне поверхностна. Нужно напомнить, что в целом настоящий диалог посвящен идее справедливости. В первой книге этого сочинения Сократ и софист Фрасимах пытаются рассмотреть ее на примере отдельного человека. Поскольку сделать этого им не удается, Сократ предлагает совершить акт идеации – то есть посмотреть на более общий предмет, где также проявляется данная идея. Таким общим предметом становится полис. Следовательно, государство, выведенное с почти математической точностью в данном диалоге, есть не проект политических преобразований, но идея справедливости! Как идея она существует вечно и присутствует во всех государствах – настолько, насколько те ей причастны.

Политический организм трактуется Сократом как «большой человек»: отдельным сторонам человеческой души соответствуют различные сословия. Всего Сократ усматривает три такие стороны: вожделеющую (ей соответствуют земледельцы и ремесленники), благородные страсти (воины-стражи) и мудрость (философы, являющиеся правителями). Для того чтобы управлять низшими частями души, нужна сдерживающая сила совести и стыда. Точно так же для неразумных земледельцев и ремесленников необходимы направляемые разумными правителями воины, которые исполняют в первую очередь полицейские функции. Платон не отрицает возможности воспитания низших сословий в особой мифологической среде – чтобы им даже не могло прийти в голову изменить существующий строй.

Трехсословное деление вовсе не является умозрительной конструкцией Платона. Оно достаточно традиционно для архаического греческого полиса, где царский род правил, опираясь на сословие аристократов-воинов. Аналогию изображенной в «Государстве» структуре полиса можно найти и на античном Крите, и в Спарте, и в Египте.

Тот факт, что большинство граждан записаны в низшее сословие, лишенное доступа к власти над городом, может, конечно, вызвать протест у современного читателя. Однако нужно помнить, что Платон не причислял их при этом к какой-либо низшей расе, но просто говорил об уровне развития их душ в этой жизни. Признавая теорию реинкарнации, автор «Государства» оценивал человека с точки зрения того, насколько созрела его душа во время предшествующего круга рождений к тому, чтобы править – если не Вселенной, то хотя бы своей родиной. В последней, десятой книге «Государства» Платон пишет об этом прямо, рассказывая миф о загробном путешествии «Эра, памфилийца», наблюдавшего в момент восхищения богами на небеса, как происходит распределение будущих судеб среди душ, для которых пришел срок возвращения на землю.

Такого же рода эволюция рассматривается и в публикуемой книге «Государства». Только это эволюция «со знаком минус». Здесь рассказывается о том, как от аристократического состояния душа ниспадает до тиранического, теряя способность владеть собой, а значит, и быть властителем полиса.

Заметим, что и в данном случае мы оказываемся перед «человеком тираническим» – перед тем, кто может узурпировать свою собственную природу, а может и развернуться на 180 градусов – к Благу.

Р. Светлов

Данный текст является ознакомительным фрагментом.